Утром оказалось, что сгорело не так уж много. И те, кто не видел, с чего все началось, уже потихоньку радовались, что беда пусть и нанесла потери, но обошлась малым, что самое страшное прошло стороной.
И в эту тихую радость, полную хлопьями шелкового пепла, запахом гари и залитых водою углей, въехали посланцы даймё.
- Хозяин этого поместья пусть выйдет и выслушает то, что передает ему его господин!
Не слезая с коня, старший посланец решительно указал пальцем на террасу господского дома. Люди во дворе ахнули.
За спиной самурая, так же верхом, выстроилась группа сопровождающих. Руки их лежали на рукоятях мечей. Старший продолжал:
- Хозяин этого поместья совершил непозволительное! Он укрыл недостойного имени! Много лет он прячет у себя труса, сбежавшего с поля боя, и распускает слухи, что тот погиб. Нам стало известно, что все это время недостойный имени живет поблизости, прикрываясь личиной святого отшельника...
Вновь ахнули все, кто собрался к этому времени во дворе.
-... и хозяин этого поместья предоставляет ему пищу, кров и одеяние! Такое недопустимо. Хозяин этого поместья должен выдать недостойного имени на суд господина, сам же он должен поступить в согласии с...
- Мой брат погиб.
Господин Ито стоял на террасе и спокойно смотрел на посланца, не выказывая ни дерзости, ни страха.
- Мой брат погиб. Тот, что скрывается в хижине отшельника, появился там по другой причине, и выдать его я не могу.
Самурай угрожающе нахмурился и тронул коня, подъехав поближе.
- Я не могу его выдать, потому что это не человек.
Третий вздох ужаса вырвался у собравшихся. Теперь уже все, кроме прибывших, знали, кто ночью являлся к госпоже Минами.
- Его мог вызвать только мой помощник, и то ему для этого требовалось немало сил. А сейчас... после... нет, сейчас и он уже не сможет.
Самурай открыл было рот, но, встретив отрешенный взгляд господина Ито, против воли промолчал.
- Я могу объяснить все, если вы выслушаете меня.
- Мы выслушаем тебя, - помолчав, сказал самурай.
- Хорошо.
Господин Ито прикрыл глаза, собираясь с мыслями. Во дворе затихло все, даже ветер перестал шевелить остывший пепел.
- В той битве, где погиб мой брат, меня тяжко ранили. Когда в дом отца привезли одного его сына в беспамятстве, а второго бездыханного, отец потерял разум. В бреду он потребовал у своего помощника клятвы, что тот сделает все - все! - чтобы род Таро продолжился, чтобы его кровь не угасла безвозвратно. Мой помощник такую клятву дал.
Тишина звенела.
- Долгое время господин Арэта выхаживал меня, изыскивая все новые средства, храня верность нашему роду. Не знаю, чего ему это стоило. Но я жив, как все видят. Вот только...
Дальнейшее господину Ито произнести было труднее всего.
- Вот только, когда пришло время продолжить род, выяснилось, что мои раны не дают мне этого сделать. Я был жив, но господин Арэта не имел возможности исполнить клятву. И тогда он...
Тетушка Джина стояла в толпе, зажимая ладонями рот. На глаза ее навернулись слезы.
- Тогда он нашел новое средство. Он разрушил погребение моего брата...
Лица воинов сравнялись белизной с лицами женщин.
- Он взял его кости и мою кровь. Он создал призрак-юрэй в ощутимом человеческом теле. Я встретился с ним, чтобы он обрел мой облик. Я заплатил за это своим здоровьем. Господин Арэта не говорил мне, чем заплатил он.
Никто не дышал.
- Средство оказалось верным. Моя дочь...
Откуда-то со стороны донесся слабый крик.
- Моя дочь родилась обычным человеческим ребенком. Но чтобы продолжить род, мне нужен был сын.
Господин Ито устало провел рукой по лицу.
- Мой брат погиб. Он был достоин своего имени. Недостойный - я.
Не дожидаясь ответа, он повернулся и пошел вглубь дома, где дожидались его расстеленные на полу белые смертные одежды.
Господин Арэта торопился из последних сил. Тропа была мокрой и скользкой, он уже успел изваляться в грязи и разодрать хакама о колючие ветви, но сейчас это было неважно. Все было неважно, кроме одного: добраться до хижины, где лежат непогребенные кости, успеть совершить над ними обряд. Собственная судьба - ничто по сравнению с этим.
Ухватившись для опоры за мокрую лиану, он обогнул скалу в самом узком месте тропы - и вновь, как в дурном сне, нога соскользнула и поехала, тонкий побег оборвался, он рухнул на сыпучий щебень, тщетно нащупывая тот каменный выступ, что помог ему в прошлый раз - но нет, его не было, и он, уже ощущая ногами пустоту обрыва и прощаясь с жизнью, вдруг почувствовал, что руку его перехватила чужая жесткая рука.
Обессиленно расслабившись, он поднял благодарный взгляд.
Белое лицо с черными провалами глаз наклонилось к нему низко-низко, почти вплотную. И не ушами, но мозгом, внутренностями, всем телом он ощутил не произнесенное вслух последнее, бесповоротное, исполненное темного ужаса слово: