Суммируем: в дореволюционной России экономическое сознание присутствовало в среде кулачества, купечества и предпринимателей, а также в том слое профессионалов, которые выполняли менеджерские и управленческие функции в промышленности и сельском хозяйстве43. Если быть скрупулезным, можно отдельно упомянуть еврейскую среду, в которой экономическое сознание закрепилось исторически и задавало профессиональный выбор и жизненные сценарии, а также российских греков и российских немцев. Сверх всего этого существовал очень узкий сегмент бюрократии, профессионально компетентный в вопросах экономики. Названные социальные группы в совокупности едва ли насчитывали пять процентов населения.

В свете сказанного выше становится понятным историческая неизбежность советского этапа отечественной истории. Общество, категорически не готовое вступить в мир частной собственности и товарно-денежных отношений, было обречено на хилиастическую утопию.

Коммунистический проект интенционально был устремлен во внеэкономическое пространство. В обществе будущего останутся и производство, и потребление, но никаких денег и счетов не будет. С самого начала была реализована политика «военного коммунизма» (1918–1921 годы), включавшая в себя централизованное управление экономикой, запрет частной торговли, свертывание товарно-денежных отношений и милитаризацию труда. Эта политика привела к распаду экономики и завершилась Кронштадтским восстанием матросов и жителей города против большевиков и политики «военного коммунизма». В результате большевики быстро перешли к НЭПу – новой экономической политике. НЭП разрешал частное предпринимательство и возрождал рыночные отношения. Иными словами, с этого времени советское общество вынужденно использовало отдельные механизмы нормальной экономики. Но это было лишь частичное использование отдельных элементов.

При том что «правильный» советский человек знал: в «светлом будущем» ни денег, ни частной собственности, ни буржуйских счетов между своими не будет. Все это окончательно отомрет. Товарно-денежные отношения и частная собственность отторгались по фундаментальным основаниям. В Советском Союзе вся реальность в ее экономическом измерении была вопиющим нарушением законов экономики и логики экономического поведения. Поэтому искренне ощущать себя советским человеком и одновременно мыслить экономически было невозможно.

На советском этапе отечественной истории экономическое мышление присутствовало в небольших группах, члены которых по своему выбору отторгали советскую модель и шли по пути качественной альтернативы. В послевоенную эпоху в нашей стране сложилось явление, получившее название «цеховики». Так называли подпольных предпринимателей, решавших проблему хронического товарного дефицита и закрывавших ниши в ассортименте потребительских товаров. Эту сферу производства называли «теневая экономика». Цеховики находили необходимое сырье, налаживали производство по поддельным документам и организовывали сбыт. Кроме того, им приходилось щедро раздавать взятки во всех государственных структурах, что гарантировало успех. Перед нами – полноценная предпринимательская деятельность, охватывающая весь цикл организации бизнеса, производства и реализации продукции. Этот род занятий требовал зрелого экономического мышления.

В Советском Союзе существовало и чисто спекулятивное предпринимательство, не связанное с производством. Эти люди также умели экономически мыслить. Можно вспомнить, возможно, узкий, но интересный рынок произведений искусства и антиквариата. Автор наблюдал это явление в 1960–70-е годы и может свидетельствовать, что люди, оперировавшие на данном рынке, мыслили экономически. Среди прочего люди, вкладывавшие свои деньги в произведения искусства, во-первых, были озабочены выгодным вложением средств (а в СССР власти сознательно создавали такую ситуацию, в которой вложить солидные деньги во что-либо было невозможно) и, во-вторых, думали о том, что будет, когда социалистический эксперимент закончится. Надо сказать, что они не ошиблись в своих расчетах.

Сверх этого можно упомянуть профессионалов, работавших в сфере внешней торговли и банковских операций, и крошечную горсть молодых экономистов, занимавшихся исследованием западной экономики. В общем объеме советского общества названные группы имели ничтожную долю. Отсюда характерное явление 90-х годов прошлого века: в нашей стране катастрофически не хватало людей, компетентных в рыночной экономике.

Директора советских предприятий работали в системе государственного планового хозяйства. Важно осознавать, что советское плановое хозяйство по своей природе – внеэкономический феномен. Там, где нет цены (а цену на что-либо устанавливает не Госплан, а рынок), нет конкуренции, нет полноценной самостоятельности экономических субъектов, – нет и экономики, а есть социалистическое хозяйство. По всему этому какие-то азы экономики советские директора усваивали, но стиль их мышления и образ действий были специфически советскими. Как правило, эти люди получали инженерное образование и прекрасно разбирались в промышленных технологиях. Кроме того, они обладали неформальными связями и навыками советского стиля руководства.

В 1990-е годы возникает понятие «красные директора» – так называли советских начальников, оставшихся на должностях после перехода к рыночной экономике. «Красных директоров» отличали авторитаризм, некомпетентность в юридических и финансовых вопросах, неготовность к деятельности в условиях рынка. Показательно то, что лишь немногие «красные директора» выжили в условиях рынка и продолжают оставаться частью экономической элиты44. Иными словами, сознание советских руководителей лежало за рамками зрелого экономического мышления.

Экономическое сознание формируется заново в постсоветскую эпоху. Сегодня экономическое сознание отчасти задается целостностью реальности, в которую вписан массовый человек. Высшее образование предлагает абитуриентам множество менеджерских, юридических и экономических специализаций. Наконец, профессиональная деятельность массы людей побуждает их к постижению экономической логики. При всем этом российская средняя школа пока категорически не готова формировать как правовое сознание, так и экономическое.

Ответить на вопрос, какая доля российского общества обрела экономическое сознание, для кого видение социальной реальности через призму экономики стало органикой мышления, сегодня не представляется возможным. Самое тревожное обстоятельство состоит в том, что экономические компетенции и экономическое сознание не опривычены, не укоренены в культуре, не стали органикой – тем, что само собой разумеется и входит в круг безусловных конвенций. Внедрение экономического мышления происходит повсеместно, но эти процессы далеки от необратимых изменений.

Начнем с того, что для вписанного в традиционную культуру массового человека понятие «частная собственность» – малопостижимая абстракция. Жизнь многих поколений его предков разворачивалась в пространстве права родового (семейного) пользования. Хозяином патриархальной семьи выступал «большак». И при том что права хозяина никто не оспаривал, в строгом смысле «большак» был распорядителем семейных активов. Если «большаку» случалось нарушить коренные интересы семьи, то старший сын и остальные члены семьи свергали «большака» и передавали старшинство в семье сыну. Подобные коллизии описаны в русской литературе начала ХХ века.