• похоронить принцип «единой, великой и неделимой России», то есть признать, или хотя бы допустить теоретически, возможность распада империи. Этот лозунг формировался в противовес большевистскому принципу «права наций на самоопределение» (статья В.И. Ленина «О праве наций на самоопределение» написана и опубликована в 1914 году). Временное правительство оказалось неспособным осознать неизбежность распада империй как итога Первой мировой. Позже принцип «единой и неделимой» переходит к белому движению. Сохранение империи как высшей ценности стало основополагающей установкой движения. Верность этой установке явилась одной из существенных составляющих поражения белых в Гражданской войне.

Посмотрим на главных врагов и идеологических оппонентов Временного правительства – большевиков. Как отвечали на эти вопросы они? «Ликвидация сословий»; «Мир без аннексий и контрибуций»; «Право наций на самоопределение»; «Земля – крестьянам». Эти лозунги строго соответствовали ожиданиям и упованиям народных масс.

Как с точки зрения зрелого правового сознания, так и с точки зрения верности принципам демократии передача решения ключевых проблем Учредительному собранию – безупречное решение. Но русский мужик был чужд всех этих материй. И земля, и мир были нужны ему здесь и сейчас, а в откладывании судьбоносных решений на волю Учредительного собрания видел барскую волокиту с целью замотать дело и обмануть.

Другое дело, что большевики не собирались выполнять ключевые пункты своей программы. Сословия действительно были ликвидированы, но де-факто возродились и стали важным структурообразующим элементом советского общества. Заметим, что Перестройка происходила под лозунгами ликвидации привилегий, то есть фактически шла борьба с сословным неравенством. Однако к началу 2000-х новое российское общество так же сословно, как и сто лет назад.

«Мир без аннексий и контрибуций» вылился в чудовищную Гражданскую войну, массовый голод и перманентные войны по периметру страны на всем протяжении истории СССР.

Практически империя распалась к зиме 1918 года. Российская Красная армия последовательно завоевывала территории, отошедшие от империи. Право наций на самоопределение вылилось в признание независимости Польши, Финляндии и стран Балтии, прихватить которые не было сил. Позднее все эти государства (за вычетом Финляндии, выстоявшей в отдельной войне 1939–1940 годов) были аннексированы или стали сателлитами.

Лозунг «Земля – крестьянам» был реализован сразу после захвата власти декретом от 12 ноября 1917 года. Однако это судьбоносное решение вылилось в продразверстку, голод, подавление крестьянских восстаний и, наконец, коллективизацию, которую в народе именовали «Вторым крепостным правом (большевиков)». Дело-то в том, что крестьяне «гимназиев» не кончали, природы государства не постигали, законов экономики не понимали и свято верили тому, что соответствовало их ожиданиям. Большевики чувствовали и понимали народ, к которому апеллировали.

Последний важный исторический сюжет: июньское наступление 1917 года. Последнее наступление русских войск в Первой мировой войне было безупречно спланировано и организовано, но провалилось из-за общего хаоса и разложения войск. Как указывал Троцкий, «Наступление 18 июня было организовано Керенским под явным давлением Антанты, которая была заинтересована в том, чтобы немецкие войска были отвлечены на Восточный фронт»32. Правительство руководствовалось долгом перед союзниками. В первом томе «Истории гражданской войны в СССР» приводится фотография выступления французского министра вооружений Альбера Тома, агитировавшего солдат на фронте за наступление.

Понятно, что наступление соответствовало национальным интересам наших союзников, прежде всего Франции и Англии. Но соответствовало ли оно национальным интересам России? Миллионы одетых в шинели крестьян отвечали на этот вопрос отрицательно. С вступлением в войну США в апреле 1917 года крах государств Тройственного союза стал вопросом не слишком долгого времени. Российская элита категорически отказывалась упустить свое место за пиршественным столом победителей, на котором будет вершиться раздел территорий и имущества побежденных. И потом, нам необходимы Царьград и проливы. А думать надо было совсем о другом. Соображения о том, что страну захватывает варварская стихия и с минуты на минуту Россия может провалиться в пучину хаоса, не посещали сознание политической элиты новой, демократической России. Большевики же провозгласили лозунг «Мир без аннексий и контрибуций». И это было именно то, что требовал народ.

Как эта ситуация переживалась на уровне отдельного солдата на фронте? Правительство требует идти в наступление, а из деревни шлют письма, в которых пишут о разделе помещичьих земель. Этот конфликт стал мощнейшим фактором развала армии. Наступление захлебнулось, разлагающаяся армия оказалась не способна к активным боевым действиям. После провала наступления армия самоликвидировалась. Не было силы, способной остановить тысячи людей, прошедших школу войны, с винтовками в руках захватывавших поезда и спешивших домой. Вчерашние солдаты спешили делить землю. Красные и белые создавали свои армии на голом месте.

Большевистская пропаганда фиксировала все ошибки Временного правительства. Доходчиво, на пальцах объясняла собственную позицию и внедряла в сознание аудитории свою версию объяснения политики «министров-капиталистов». Правовая демократия фатально проигрывала битву за души простых людей. Народные симпатии повернулись к большевикам. Если в первые дни революции десятки тысяч людей шли к Таврическому дворцу засвидетельствовать свою верность новому демократическому правительству России, то в октябре правительство оказалось один на один с большевиками.

Последний звонок прозвучал в октябре. Военный министр Временного правительства Александр Верховский выступил за заключение сепаратного мира с Германией. Он говорил о том, что это «даст возможность, опираясь на наиболее целые части, силой подавить анархию на фронте и в тылу», однако не нашел понимания и на следующий день подал рапорт об отставке. Через шесть дней большевики захватили власть. История предоставила буржуазно-демократическим силам России шанс реализовать собственную альтернативу «старому режиму». Шанс этот был упущен.

Мы будем снова и снова обращаться к истории той величественной и трагической эпохи. Осмысливать ее итоги и постигать те смыслы, которые можно извлечь из анализа событий, происходивших в 1917 году с Россией.

Обращающийся к проблеме собственности в нашей стране обнаруживает, что тема эта не относится к глубоко разработанным и пользующимся повышенным интересом. Юристы, историки, экономисты пишут о собственности, однако дискурс собственности не лежит в зоне остро востребованного, не рождает горячего интереса. Возникает такое ощущение, что относительно собственности существует общая конвенция, сформирован вердикт, выводящий собственность из пространства «настоящих», достойных ценностей и реалий российской жизни. Вот что пишет по этому поводу американский историк, специалист по истории России и СССР Ричард Пайпс: «Одной из главных тем западной политической теории на протяжении последних 2500 лет был спор по поводу достоинств и недостатков частной собственности, в России же эта тема едва затрагивается ввиду единодушного, по существу, мнения, что речь идет о безусловном зле»33.

В глубине души всякий нормальный россиянин убежден в том, что лучше быть богатым и здоровым, чем бедным и больным, и рад любому приумножению собственного достатка. В то же время его личное отношение к материальному благополучию, богатству афишируется редко и неохотно: приверженность собственности неприлична, как неприлично рукоблудство, в котором не пристало признаваться вслух. Та культура, к которой принадлежит наш соотечественник, трактует обладание собственностью как некую дань человеческому несовершенству, как «попущение господне», в котором стыдно признаваться. А потому «хорошо и правильно» декларировать уверенность в том, что в некой эсхатологической перспективе собственность сгинет и настанет другая, настоящая жизнь. Что многими с готовностью исполняется. Однако в условиях реальности взыскания традиционной для россиянина культуры все чаще трансформируются в следующее: «Деньги, конечно же, зло, и в некоторой перспективе они сгинут, но хотелось бы, чтобы у меня их было побольше». При этом зачастую человек чувствует себя весьма некомфортно. Почему? Попробуем разобраться.