На случай, если визирь положительно ответит на это предложение, Бонапарт советовал Клеберу вступить в переговоры, а в ходе них постоянно подчеркивать, что «Франция никогда не собиралась отбирать Египет у Порты», и требовать у Османской империи покинуть антифранцузскую коалицию, предоставив французам право торговать на Черном море. Если же результатом таких переговоров станет подписание какого-либо соглашения, то Бонапарт рекомендовал не спешить с исполнением его условий вплоть до ратификации данного документа французским правительством, а до того времени заключить полугодичное перемирие[153].

Во внутренней политике Бонапарт требовал продолжать его линию на «приручение» мусульманских элит страны. Для этого он советовал не давать слишком больших прав христианам, чтобы мусульмане не перенесли на французов свою «ненависть» к тем. Опираясь на местных религиозных лидеров – шейхов, «пугливых и не умеющих сражаться», а потому наименее опасных для французов, можно, по мнению Бонапарта, «усыпить религиозный фанатизм, пока не появится возможность его выкорчевать». Религиозные деятели, утверждал корсиканец следом за философами Просвещения, «возбуждают в людях фанатизм, сами не будучи фанатично верующими», а потому для успешного управления народом нужно привлечь симпатии его духовенства на свою сторону[154].

Остальные же рекомендации Бонапарта и вовсе отдавали утопизмом, порожденным характерной для просветительского мировоззрения верой в неоспоримое превосходство европейской цивилизации над всеми остальными. Считая, что французы выполняют на Востоке именно цивилизаторскую миссию, Бонапарт предлагал довольно специфические методы воспитания египтян в духе утвердившейся во Франции системы ценностей. Он советовал арестовать 500–600 мамлюков или арабов и принудительно отправить их во Францию в качестве заложников. Прожив там год или два, эти люди не смогут не оценить преимуществ французского образа жизни и по возвращении на родину станут деятельными сподвижниками оккупантов в утверждении их ценностей на египетской земле. В качестве еще одного средства изменения нравов и европеизации местных жителей Бонапарт обещал прислать из Франции в Египет труппу комедиантов[155].

Завершалась же инструкция велеречивым панегириком Бонапарта… себе самому: «Привыкнув считать наградой за страдания и труды моей жизни мнение потомства, я покидаю Египет с величайшим сожалением. Лишь интересы родины, ее слава, моя верность ей и недавно происшедшие там чрезвычайные события побудили меня пуститься в плаванье среди вражеских эскадр ради возвращения в Европу» и т. д.[156]

Обозначенные в инструкции вопросы получили развернутое освещение в четырех тематических мемуарах. Наиболее важным из них, бесспорно, был мемуар «О политических делах». Здесь Бонапарт наметил линию, которой, по его мнению, Клебер должен придерживаться во внешней политике, и прежде всего в вопросах войны и мира. Впрочем, большинство советов корсиканца отмечено крайним идеализмом и оторвано от реальности. Так, Клеберу рекомендовалось в отсутствие пополнений из Франции организовать ежегодную закупку во внутренних районах Африки 10 тыс. молодых чернокожих рабов для обучения их военному делу и зачисления в состав Восточной армии[157]. Однако в условиях оставленного Бонапартом после себя жесточайшего дефицита средств в армейской казне, где денег не хватало не только на жалованье французским военнослужащим, но даже на их обмундирование, производить массовые закупки невольников, а уже тем более вооружать и снаряжать новых солдат, было просто не на что.

Точно так же, выдавая желаемое за действительное, Бонапарт рассуждал о стратегических интересах держав Второй антифранцузской коалиции, предлагая Клеберу сыграть на их предполагаемых противоречиях. Характеризуя позицию Османской империи, Бонапарт, например, утверждал: «Султан Селим был против войны с Францией, диван расположен к нам благосклонно; потеря армий из Сирии и с Родоса открыла им глаза»[158]. Но утверждение относительно настроений султана и дивана имело совершенно произвольный характер и не подтверждалось какими-либо реальными фактами. Напротив, как мы увидим далее, турецкие власти имели самый решительный настрой на бескомпромиссную борьбу. И хотя бо́льшая часть их армии с Родоса действительно погибла в сухопутном сражении при Абукире, в Сирии Бонапарт сражался только с местными силами. Собираемая же великим визирем для вторжения в Египет армия в бой с французами еще не вступала.

Наивным выглядел и совет Бонапарта внушить туркам, что французы остановились в Египте лишь временно, по его выражению, «как в караван-сарае» на пути в Индию, и не собираются задерживаться на берегах Нила. Надо было иметь очень невысокое мнение об интеллектуальных способностях противника, чтобы надеяться скормить ему эту байку после целого года войны и оккупации.

Столь же произвольно и столь же безапелляционно автор мемуара оценивал позицию Российской империи: «Россия не против Египетской экспедиции. Если бы царь мог, не компрометируя себя и совладав со своим характером, он скорее повел бы себя благожелательно, а не враждебно по отношению к Восточной армии». Русские, утверждал Бонапарт, сами не претендуют на Египет, а потому не станут возражать, если французы там останутся, ведь в таком случае оккупированная провинция будет постоянным яблоком раздора между Францией и Османской империей, не позволяя им восстановить их традиционный союз. Кто действительно заинтересован в изгнании французов с берегов Нила, так это англичане, но для этого у них нет необходимых сил, занятых на других театрах военных действий[159]. Столь уверенно рассуждая о возможности заключения с противниками сепаратных соглашений, Бонапарт явно не знал о союзных договорах, заключенных в январе 1799 г. Османской империей с Россией и Великобританией для изгнания захватчиков из Египта и серьезно затруднявших французам игру на противоречиях между членами коалиции.

В целом же весь документ, несмотря на его стратегическую значимость – вопрос войны и мира являлся для французов в Египте вопросом жизни и смерти, – оставляет весьма странное впечатление. Явно испытывая дефицит информации о реальном положении дел в Европе или даже в Восточном Средиземноморье, Бонапарт тем не менее рассуждает тоном всеведущего пророка, что, как мы видели, и ранее раздражало Клебера (вспомним его реакцию на утверждение корсиканца: «…Я более хладнокровно, чем кто-либо, могу просчитать исход событий.»). Вместо сообщения преемнику имевшихся у главнокомандующего сведений о текущем международном положении, пусть и немногочисленных, но достоверных, что позволило бы тому хоть как-то сориентироваться в обстановке, Бонапарт принялся безапелляционно потчевать его собственными фантазиями с одной-единственной целью – убедить и его, и будущих читателей мемуара в том, что он, Бонапарт, оставил армию в такой ситуации, когда у нее есть достаточно ресурсов держаться и дальше.

В отличие от только что рассмотренного документа, мемуар «О внутреннем управлении» содержит гораздо больше практических советов, обобщающих конкретный административный опыт первого года французской оккупации Египта. Начинает Бонапарт с констатации полиэтничного характера населения Египта, который французы, по его мнению, должны постоянно учитывать и использовать в управлении этой страной. Разумеется, принцип divide et impera (разделяй и властвуй) был придуман еще до него, но Бонапарт подробно объяснял в указанном документе, как его преемнику следует применять подобное правило в данном случае: