Чтобы оценить возможности для будущей высадки, Бонапарт отправил в начале февраля 1798 г. наиболее опытных военачальников в ряд северных портов Франции, сам же поехал инспектировать берега Па-де-Кале. Клеберу достался Гавр. Результаты этих командировок обескураживали: у Франции не было достаточно ресурсов и, в частности, судов для осуществления подобной операции. 23 февраля Бонапарт представил Директории соответствующий доклад. Напрямую Англия оказалась недостижима. Требовалось искать иные средства для принуждения ее к миру. 5 марта Директория приняла решение отправить армию под командованием Бонапарта на завоевание Египта, которому предстояло стать плацдармом для дальнейшего продвижения в Индию.

Подготовка грандиозной экспедиции прошла в рекордно короткое время, заняв всего два с половиной месяца. Естественно, в столь сжатые сроки сделать это качественно было просто невозможно. Поэтому предприятие носило во многом авантюрный характер, что Клебер не преминул отметить в письме мадам Шатожирон от 8 мая 1798 г.:

Тем не менее сам Клебер, которому было поручено командовать одной из пяти дивизий, состоявшей из солдат столь дорогой ему Самбро-Маасской армии, принял самое деятельное участие в подготовке к походу.

19 мая 1798 г. французская эскадра с армией Бонапарта на борту вышла из Тулона и взяла курс на восток. По пути к ней должны были присоединиться отряды кораблей с войсками из Италии и Корсики. Можно предположить, что Клебер покидал родину с тяжелым сердцем. Во всяком случае на эту мысль наводит содержание письма, отправленного им своему страсбургскому другу Селье 13 мая. Конечная цель экспедиции держалась в строгом секрете, поэтому Клебер говорит о месте назначения достаточно туманно, однако минорная тональность его настроения очевидна:

Если бы мы ничего не знали о том, как в ходе Египетской экспедиции развивались отношения двух наиболее именитых в ее составе военачальников, то решение Бонапарта при отъезде во Францию оставить своим преемником Клебера выглядело бы вполне логично с точки зрения целесообразности: новым главнокомандующим должен был стать наиболее опытный и авторитетный из остающихся в Египте генералов. Однако подобный вывод был бы излишне поспешен. «Неизбежные в столь чрезвычайных обстоятельствах необычные ситуации», как определил их Клебер, действительно позволили ему лучше узнать Бонапарта, что обогатило их взаимоотношения множеством нюансов.

Поход начался для Клебера не лучшим образом. После высадки в ночь на 2 июля 1798 г. в бухте Марабу, что в 12 км от Александрии, Бонапарт повел его дивизию вместе с дивизиями Мену и Бона ускоренным маршем к городу, чтобы захватить тот, используя фактор внезапности. Тем не менее гарнизон и местные жители оказали нападавшим ожесточенное сопротивление с обветшалых и полуразрушенных крепостных стен. Французам же пришлось вести штурм без поддержки артиллерии, которую еще не выгрузили с кораблей. И все же город был захвачен, хотя и не без потерь: в частности, из строя выбыли два командира дивизий. Но если Мену оказался лишь контужен сброшенным на него камнем, то Клеберу пуля попала прямо в лоб. По счастью, она находилась на излете и кость не пробила. Однако следствием ранения стали жестокие головные боли.

Восточная армия 6–7 июля двинулась дальше, на Каир. Клебер же был оставлен в Александрии командовать округом и в последующем завоевании Египта участия не принимал. Впрочем, и на этом месте сидеть сложа руки не приходилось. В отличие от спокойной Розетты, где поправлял свое здоровье Мену, в Александрии Клеберу пришлось держать оборону по всем фронтам.

Больше всего забот ему доставлял «фронт» внутренний. Клебер добросовестно попытался наладить сотрудничество с местными жителями, как того требовал Бонапарт. Еще во время морского перехода личному составу армии было зачитано обращение главнокомандующего от 22 июня 1798 г., где говорилось о необходимости с уважением относиться к обычаям и верованиям жителей Египта для установления с ними взаимопонимания и добрых отношений:

Клебер и сам следовал инструкции Бонапарта и того же требовал от подчиненных. Однако те в мусульманской стране продолжали вести себя так, как привыкли в Европе, где солдаты революционной армии относились к религиозным святыням подчеркнуто пренебрежительно и даже агрессивно. В своем ежедневном приказе от 10 июля Клебер отмечал:

Совершали французские солдаты в отношении местных жителей и другие «эксцессы в ночное время»[69]. Особенно отличались своими бесчинствами сходившие на берег матросы французской эскадры. «Они, – образно пояснял Клебер в письме от 11 июля командующему флотом адмиралу Ф. П. Брюейсу, – не довольствуются тем, что рвут плоды, но рубят дерево под самый корень»[70]. И действительно, повседневные практики французских военнослужащих уже с первых дней оккупации рубили под корень и без того чахлое древо их взаимопонимания с мусульманским населением.

Уже 13 июля гарнизон был поднят по тревоге из-за произошедших почти одновременно двух чрезвычайных происшествий: один из канониров флота получил в городе от местного жителя удар саблей по голове и восемь ударов стилетом, а другой француз – слуга офицера – кем-то был сброшен в море[71]. Чем именно они заслужили такую немилость мусульман, официально не сообщалось. Однако уже 14 июля в ежедневном приказе по гарнизону Клебер объявил, что впредь будут караться смертью те, кто вторгается в гаремы, проникает, как вор, через ограду в дома мусульман, охотится с огнестрельным оружием на голубей внутри города, мешает верующим молиться в мечетях и совершать омовение в банях[72]. Подобный перечень, составленный, скорее всего, на основе опыта первых двух недель пребывания французов в Александрии, дает наглядное представление о характере некоторых из совершавшихся ими ночных и дневных «эксцессов». 15 июля Клебер учредил военный трибунал, чтобы судить правонарушителей из числа своих подчиненных[73]. К концу августа по приговору этого трибунала один человек за преступление против местных жителей был расстрелян, восемь отправлены на галеры, что позволило, по словам Клебера, «привести в чувство» 69-ю полубригаду, составлявшую ядро гарнизона Александрии[74].