– Просто Жаклин, – сказала я.

– Впереди школа, просто Жаклин. Поэтому тут надо ездить помедленнее.

Я притворилась маленькой и взмахнула ресницами:

– Простите… Петер.

Он сделал шаг назад. А в полицейской форме что-то есть. К тому же этот Петер, судя по всему, не вылезает из тренажерного зала.

– Вообще-то, обычно я не лихачу.

Так говорила героиня одного фильма. От сердитого настроя Петера не осталось и следа. Возвращая мне права, он просто сиял.

Реальный мачо. Из-под рубашки выпирали мускулы, обвитые жилами.

– Похоже, я обязан взять у вас номер телефона.

Очередное подтверждение, что я еще ничего. Иногда это нужно. Ровно сутки Петер присылал текстовые сообщения и мемы. На вторые сутки мы переспали.

После катастрофы

Пятница, 13 октября 2017 года

Когда я выхожу из кухни Бьянки и Микки, мне кажется, что температура упала на несколько градусов. Оке на диване читает новости на канале «ТВ-текст», Гун-Бритт увела детей наверх. В тишине скрыты капканы. Я надеваю кофту и подхожу к сидящему в кресле Фабиану:

– Вставай, пойдем домой.

Он на меня даже не смотрит. Мне хочется взять его и встряхнуть, погладить, обнять. Как это делают мамы. Но вместо этого я просто говорю:

– Идем!

Полицейский в дверном проеме внимательно смотрит на нас. Оке тоже.

– Вы ее не арестуете? – спрашивает Гун-Бритт. Она стоит на лестнице и так крепко сжимает перила, что они вибрируют. – Она алкоголичка, – выпаливает Гун-Бритт.

Она никогда не скрывала собственного презрения, но это уже переходит все границы.

– С тех пор как вы сюда переехали, от вас одни неприятности. Видишь, что ты натворила! Ты этого хотела, да?

Полицейский смотрит на меня. Нужно промолчать, взять себя в руки. Что бы я ни сказала, они истолкуют это против меня.

– Успокойся, – говорит жене Оке.

– Ты понимаешь или нет? Бьянка, возможно, никогда больше не придет в себя!

Она облачает в слова самые страшные опасения. Я отстранялась от них, но сейчас на меня обрушивается реальность. Гун-Бритт права. Во всем виновата я.

– Это для всех шок, – произносит Оке.

Гун-Бритт продолжает:

– Что, если ты ее убила? Как ты могла?

«Заткнись!» Мне очень хочется крикнуть это, но я сдерживаюсь и отворачиваюсь.

– Это был несчастный случай, – удается мне выдавить из себя.

Гун-Бритт не успокаивается.

– Ты сама – несчастный случай, Жаклин, – театрально всхлипывает Гун-Бритт, а Оке спешно обнимает ее за плечи:

– Ну-ну…

Я тону. Больше всего мне хочется уйти на дно, исчезнуть, пока все не закончится. Я хватаю Фабиана за руку и тащу его за собой. Только в прихожей он успевает вывернуться.

– Мы в таком же отчаянии, как и вы, – говорю я.

Гун-Бритт отталкивает Оке и, размахивая руками, кричит полицейским:

– Почему вы ничего не делаете? Остановите ее!

Полицейский, который допрашивал меня, пытается ее успокоить. Объясняет, что проверил меня на алкогольное опьянение. И тест отрицательный, следов опьянения нет.

– Последний раз я пила двадцать второго августа, – говорю я.

Клятва, данная Фабиану, тисками сжимает мою голову.

До катастрофы

Так наверняка почти у всех девчонок. Нужно, чтобы тебе говорили, что ты красивая. Всегда, что бы ты ни делала, ты должна быть симпатичной или красивой. Так говорят не только родители. Воспитательницы в детском саду, учителя, тренер по плаванию, родственники, знакомые и соседи. В конце концов ты только об этом и думаешь. Подружки. Именно так рождалась дружба.

Какая ты сегодня красивая!

Ой, какая прическа! И ногти!

Я БЕЗ УМА от твоего нового топа.

И парни. Мы позволяли им оценивать нас по этой шкале.

Суперсекси! Вот это задница!

Какая же ты уродка.

У Жаклин не грудь, а прыщики.

Счастье и страдание, успех и унижение. Девочка, ты красавица или чучело?

Граница такая тонкая. Одно слово – и все изменилось.

Я знаю, что должна благодарить собственное тело за многое. Мне не на что жаловаться. Внешность была для меня важнее любого самого крутого диплома. Мое резюме – это мой вес, размеры и просвет между бедрами. Все, что было в моей жизни, – благодаря внешности. Все люди, с которыми я познакомилась, все, что я съела и выпила. Все вечеринки, на которых я танцевала, и все те, с кем занималась любовью.

Мне было семнадцать, когда я уехала из Швеции по приглашению, от которого не отказался бы никто. Так все говорили. Лучшее мировое агентство, сотни тысяч крон за то, что тебя фотографируют в прикидах, о которых я и мечтать не могла, мое лицо на билбордах, в журналах и по телевизору. Несколько лет я ходила по подиуму в Нью-Йорке и Лос-Анджелесе. С карьерой у меня все сложилось удачно, но ровно перед тем, как мне исполнилось тридцать, работа закончилась, а я оказалась в гостиничном номере с младенцем и начала скучать по дому.

– Что вы умеете? – спросила меня женщина в бюро трудоустройства Тидахольма.

А я не понимала, как она, со своей посредственной внешностью, жирной кожей и редкими волосами, может так счастливо улыбаться?

– Не знаю, – мрачно ответила я. – Я ничего не умею.

Выдвинуть вперед губы, встать на носочки и трахнуть камеру взглядом. Вот и все мои таланты.

– Я в это не верю, – сообщила сотрудница бюро трудоустройства. Кажется, она явно была не на стороне работодателя.

Фабиан у меня на руках орал, как дикий зверь.

– Какой милый! – сказала женщина.

Я бы ей врезала, но нос у нее и так уже был кривой.

Через две недели мы с Фабианом двинули в Йончёпинг. Очередная мамашина телега про то, какая я никудышная родительница, стала последней каплей. Я послала на фиг и ее, и бессловесного папашу и переехала в однушку с мини-кухней к рабочему-бетонщику, с которым переписывалась в каком-то чате знакомств.

На самом деле, когда я уезжала из США, то для себя решила – больше никаких отношений только ради секса и никаких тупых влюбленностей. Всем этим я сыта по горло. Если я когда-нибудь еще свяжусь с особью мужского пола, эта связь будет мимолетной и желательно безымянной. Или же она медленно вырастет из дружбы с человеком, который думает так же, как я, с которым можно вместе состариться, который будет понимать Фабиана и меня.

У бетонщика было отличное оборудование ниже пояса и недоразвитость в области мозга. И, обнаружив как-то в холодильнике шприцы с тестостероном рядом с порошковым молоком, я поняла, что пора искать что-нибудь получше.

На этот раз в жилище не должно быть ни единой Y-хромосомы, кроме той, что стала проклятием для маленького Фабиана.

Моя жизнь редко складывалась так, как я ожидала. Подозреваю, что почти у всех именно так.

До катастрофы

Осень 2015 года

Вскоре осень сжала Сконе мертвой хваткой. По радио передавали штормовые предупреждения, от ветра скрипели стены домов и срывало черепицу. Зеленый газон у дома превратился в бурое море палой листвы.

Дни становились все короче, не прекращались ливни. Темно, когда утром идешь на работу, мрак, когда вечером возвращаешься домой.

Мы рано уложили детей, я зажег свечи и открыл бутылку вина.

– Ты же знаешь, что` я об этом думаю. – Бьянка кивнула на колышущиеся язычки пламени.

Чувство катастрофы никогда ее не отпускало.

– Обещаю, что задую их прежде, чем мы уйдем из комнаты. – Я подвинулся на диване поближе к ней.

– Когда же мы докрасим? – спросила Бьянка.

Оставалась только наша спальня.

– Давай на выходных? – предложил я.

Не сказать чтобы эта идея меня вдохновляла. Работа в школе отнимала массу сил. Хотя большинство учеников активно занимались спортом, в каждом классе было по паре-тройке ребят, которые по каким-то причинам не любили физкультуру и здоровье в целом не очень их занимало. Такие вечно забывали дома форму, каждую неделю жаловались на критические дни и тайком курили за пригорком на ориентировании.