А вот маркиз не испытывал тревоги: им владело почти радостное возбуждение. Он чувствовал, что в его душе открылось нечто первобытно-жестокое, и это нечто рвалось к столкновению с его предателем — кузеном, предвкушая сладость мести. Он хотел расплатиться с Джетро за его попытки убийства.

— Почему ты тревожишься, дорогая? — спросил он у Савийи.

Она встала с табуреточки, на которой сидела рядом с маркизом, и опустилась на колени подле его кресла.

— Я ничего не могу с собой поделать, — ответила она.

— Ты встревожена как ясновидящая или как обычный человек?

Она потерянно улыбнулась:

— Ты же знаешь: с тех пор, как я всей душой полюбила тебя, я потеряла способность видеть твое будущее. Но я чувствую, что ты… в опасности. В остальном — любовь сделала меня слепой. Я больше не колдунья, я просто… женщина!

Маркиз рассмеялся.

— Только не надо говорить об этом таким трагическим тоном! — взмолился он. — Именно этого мне и хочется — чтобы ты была женщиной! Моей женщиной. Сейчас и навсегда!

С этими словами он встал с кресла и, обняв Савийю за плечи, заставил ее подняться на ноги. Взяв девушку за подбородок, он заглянул в ее глубокие, потемневшие от тревоги глаза, напоминавшие таинственные лесные озера.

— Доверься мне, — сказал он. — Я знаю, что нужно нам обоим.

А потом он начал целовать ее, и вскоре оба могли думать только о том восторге, который охватывал их обоих, унося в идеальный мир, где не было ни предательства, ни страха, ни обманов, ни опасностей. Там была одна только любовь!

И скоро, прижимая Савийю к себе, маркиз уже был уверен, что она дрожит в его объятиях не потому, что боится.

Готовясь лечь, он в последний раз жарко поцеловал ее и медленно проговорил:

— Мы проводим здесь нашу последнюю ночь. Но после завтрашнего дня мы уже никогда больше не будем разлучаться. Как только я освобожу мой дом от опозорившего наше имя Джетро и улажу все мои дела, мы уплывем отсюда на моей яхте.

С тихим вздохом Савийя спрятала разрумянившееся лицо у него на груди.

— Мы уплывем из Англии до конца лета, — пообещал маркиз, — а к тому времени, когда вернемся, все пересуды, сплетни и шум, которые поднимутся вокруг нас, уже будут забыты. Общество успеет найти какой-нибудь новый, более занимательный скандальный предмет для разговоров.

Он нежно погладил Савийю по голове, наслаждаясь прикосновением к шелку ее волос.

— Что бы люди ни говорили, они будут говорить это у нас за спиной, — добавил он. — И почему это должно нас волновать? Мы пересечем Ла-Манш и будем медленно плыть вдоль берегов Франции. Я собираюсь показать тебе Испанию, Савийя.

На мгновение его руки крепче сжались вокруг ее плеч. Немного помолчав, он сказал:

— Куда бы мы с тобой ни попали, для нас везде будет рай. Но мне хотелось бы, чтобы ты увидела золотые песчаные пляжи и великолепные дворцы этой страны.

— Всем будет странно, что ты путешествуешь с цыганкой, тихо сказала Савийя. — Испанские «ситанос» очень бедны. К ним относятся с презрением. На протяжении истории Испании все ее монархи их преследовали.

— Ты бывала в Испании? — спросил маркиз.

Савийя покачала головой.

— Тогда мы вместе будем узнавать новую страну.

Видя, что Савийю его слова не успокоили, маркиз мягко сказал:

— Мы с тобой начинаем новую жизнь, Савийя, — нашу совместную жизнь. Нельзя допускать, чтобы старые предрассудки проникли в нее, бросая тень на наше будущее.

Она горячо обвила руками его шею, притянув к себе его гордую голову.

— Я люблю тебя! — прошептала она. — Я так отчаянно тебя люблю! Ты знаешь, что твое счастье для меня дороже всего?

— А мое счастье состоит в том, чтобы всегда быть с тобой, — ответил он. — Нам с тобой предстоит сделать так много! Я хочу свозить тебя в Грецию, на острова в Средиземном море. Но не все ли равно, куда именно мы поедем? Ты держишь мое счастье в своих нежных ручках!

И в следующий миг он уже снова целовал ее, целовал так страстно, что она потеряла способность думать, могла только чувствовать, что стала частью своего любимого и что между ними нет никаких преград.

Маркиз удержал бы Савийю рядом с собой гораздо дольше, но она настояла на том, чтобы он как можно лучше отдохнул перед ожидавшим его на следующий день испытанием. В конце концов он неохотно уступил ее настойчивости, ушел в крошечную кибитку и лег в постель.

Спал он мирно и крепко, без сновидений, но с ощущением счастья, которое осталось с ним и после того, как он проснулся.

Савийя уже развела огонь, а вскоре явился Хобли, который принес свежих яиц, только что испеченный хлеб и кусочек золотистого масла из собственной маслодельни маркиза.

Старый камердинер помог маркизу одеться, пока Савийя готовила яичницу и варила кофе.

Когда маркиз спустился из кибитки по приставной лесенке, он увидел, что щеки Савийи разгорелись от жаркого костра. В своем красочном цыганском наряде она походила на героиню театральной пьесы и казалась слишком красивой, чтобы заниматься какой-то повседневной работой.

И в то же время ее яичница оказалась необычайно вкусной, — как всегда, девушка добавила в нее какие-то особые душистые травы. Маркиз решил, что такого вкусного завтрака он не ел никогда — в том числе и в своем собственном доме, в Рэкстон-хаузе.

— Скажите, Хобли, — спросил он, пока Савийя наливала ему вторую чашку кофе, — у мистера Джетро были какие-нибудь планы на сегодняшнее утро?

— Я точно знаю, что он встанет поздно, милорд, — ответил Хобли.

— Он вчера вечером много выпил? — уточнил маркиз.

— Очень много, милорд. Двое его приятелей уехали после полуночи, а третий отправлялся на почтовых в Лондон утром как раз в то время, когда я сам уходил из дома.

— Значит, мистер Джетро будет один?

— Да, милорд.

— Именно это я и хотел знать, — удовлетворенно заметил маркиз. — Вы приказали, чтобы нам приготовили лошадей.

— Они уже здесь, милорд, — заверил его Хобли. — Я оставил их ярдах в пятидесяти отсюда. Мне подумалось что грумам лучше не видеть кибитки.

— Очень разумно, — одобрил маркиз, довольный предусмотрительностью своего камердинера. — Ну, а теперь, Хобли, отправляйтесь. Найдите главного констебля и привезите его в Рэкстон-хауз. Мы встретимся там с вами через час. Этого времени вам хватит?

— Вполне, милорд.

Хобли повернулся было, чтобы идти, но остановился и сказал:

— Удачи вам, милорд! Все будут очень рады, когда вы снова окажетесь дома.

— Спасибо, Хобли.

Камердинер исчез, а маркиз снова принялся за еду. Он съел все, что приготовила ему Савийя. Его спокойствие свидетельствовало о том, насколько хорошо он умеет владеть своими эмоциями.

— Ты будешь осторожен? — вдруг спросила она так, словно все это время они вели беседу, а не завтракали в полном молчании.

— Ради тебя я буду осторожен вдвойне, — ответил маркиз. — Но, в конце концов, что Джетро может сделать? Он всему свету объявил, что я умер и что убила меня ты… Когда я объявлюсь в полном здравии и в твоем обществе, к его вранью могут отнестись только с тем презрением, какого оно заслуживает.

— Мне он кажется похожим на змею или крысу, — сказала Савийя встревоженно. — Я не могу поверить, что он так легко отступится от своей цели.

— Я принял решение, — сказал маркиз, — предоставить ему выбор. Либо я выдвину против него обвинения в том, что он пытался меня убить, либо он покинет Англию — и немедленно.

Немного помолчав, он добавил:

— Я бы предпочел, конечно, второй вариант. С точки зрения семьи было бы крайне неприятно, если бы дело пришлось предать огласке, и человек, носящий наше имя, предстал бы перед судом по обвинению в покушении на убийство.

— Мне очень жаль, что ты не послушал моего совета и не попросил Чарльза Коллингтона пойти сегодня с тобой, — вздохнула Савийя.

— Мне стыдно за то, как вел себя мой кузен, — ответил маркиз. — Чем меньше людей будут знать, что происходило, тем лучше.