— Он задержался еще на одну ночь, сказав, что намерен вас искать. И, по правде говоря, он действительно ходил по лесу. А потом мистер Джетро приказал ему уехать.

— Он позволил себе такое? — изумленно проговорил маркиз.

— Да, милорд. Он сказал, что, как новый маркиз Рэкстон, он не собирается терпеть нахальства капитана и не намерен принимать его в своем доме.

Маркиз разразился бы гневной тирадой, если бы в этот момент в разговор не вмешалась Савийя, которая поспешно напомнила ему:

— Вы обещали, что не будете давать волю гневу! Вам это вредно. Если не будете слушать спокойно, мы больше ничего не станем вам рассказывать.

— Ты, кажется, решила мной помыкать? — осведомился раненый.

— Я стараюсь позаботиться о вашем здоровье, раз вы сами не хотите этого делать, — парировала она.

Нахмуренный лоб маркиза разгладился, а на губах снова появилась улыбка.

— И я снова должен благодарить тебя за то, что ты спасла мне жизнь!

— А еще, милорд, мисс Савийя настояла на том, чтобы я не оставался с вами все время, как я поначалу было решил, — снова продолжил рассказ Хобли. — Она сказала, что лучше будет, если я стану только приходить сюда, а потом возвращаться в поместье.

— Я подумала, что когда тебе станет лучше, Хобли сможет рассказывать тебе обо всем, что делает твоей кузен, — объяснила свое решение Савийя. — Но у меня не получилось бы перетянуть тебе ключицу так, как это сделал он. И должна признать, что его лечебные травы и бальзамы, которые он накладывал на рану, оказались более действенными, чем те, которыми уже много веков пользуемся мы, цыгане.

— Мои средства тоже народные. Как и цыгане, я считаю, что природа лучше знает, как надо лечить, — скромно пробормотал старый камердинер.

— Я уже достаточно здоров, чтобы встретиться с Джетро и разоблачить его ложь! — объявил маркиз.

Но Савийя и Хобли громкими возгласами выразили свое глубокое неодобрение таким решением.

— Ты отсюда не выйдешь, пока мы не будем уверены в том, что ты достаточно окреп! — решительно сказала Савийя. — Не забывай: он так легко не сдастся. Он снова будет пытаться тебя убить!

В ее голосе звучала столь неподдельная тревога, что маркиз уступчиво согласился:

— Я буду действовать разумно и не стану совершать необдуманных поступков. Это я могу вам обещать.

— Ты даже представить себе не можешь, как мы за тебя боялись! — едва слышно прошептала Савийя.

Маркиз увидел, что на глазах у девушки заблестели слезы.

— Я не буду делать никаких глупостей, — еще раз пообещал он. — Но как только я окрепну, я намерен преподать моему кузену такой урок, который он навсегда запомнит. А еще я должен вернуть тебе твое доброе имя, Савийя.

— Это совсем не важно, — отозвалась она. — На самом деле все люди и так считают цыган ворами, колдунами и убийцами.

— Никто в поместье не думает о вас плохо, мисс Савийя! — уверил ее Хобли.

Она ответила ему теплой улыбкой и тихо сказала:

— Спасибо.

— Мистер Джетро не меняет прислугу? — спросил маркиз, и в его голосе появились резкие ноты.

— Пока нет, милорд, — успокоил его Хобли. — Хотя и грозится, что всех выгонит. Но совет опекунов предупредил его, что пока они не готовы признать вашу милость мертвым. По-моему, это капитан Коллингтон убедил их в том, что есть вероятность, что вы остались живы.

— Капитан Коллингтон никогда не поверил бы, что мисс Савийя способна меня убить. И кроме того, ему известно о двух первых попытках мистера Джетро убрать меня с дороги.

— Кажется, он сообщил совету опекунов, что произошло на Беркли — сквер, и насчет кобры тоже, милорд.

С этими словами Хобли вытащил из кармана свои огромные часы в форме луковицы.

— Мне пора уходить, милорд. Я ведь должен быть осторожным, чтобы мистер Джетро ничего не заподозрил. Иначе он может послать кого-нибудь за мной следить!

— Тогда не давайте ему повода вас ни в чем подозревать, — посоветовал маркиз своему верному камердинеру.

— Вот почему я обычно добираюсь сюда кружным путем, милорд, — ответил Хобли. — Но, к сожалению, так приходится идти гораздо дольше.

— Не сомневаюсь, что прогулки вам только на пользу! — пошутил маркиз.

— Да я, милорд, даже на скалу согласился бы карабкаться, лишь бы вы снова встали на ноги. Нам всем, вашим людям, очень вас не хватает, — чуть смущенно проговорил старый слуга.

— Спасибо, Хобли. Теперь ждать уже недолго, — снова улыбнулся маркиз.

Навещая кибитку, Хобли каждый раз приносил с собой множество самых разных вещей, какие только могли поместиться в корзине. Там оказывалась еда, бутылки любимого вина маркиза, чистое белье, мази и бальзамы, чтобы лечить рану на спине, и, конечно, туалетные принадлежности, которыми привык пользоваться его господин.

Золотые щетки для волос, украшенные монограммой маркиза, расположенной под короной из бриллиантов, смотрелись в кибитке Савийи крайне неуместно. И в то же время маркиз не переставал удивляться тому, каким удобным могло оказаться столь тесное и простое жилище.

Низкая постель маркиза из-за его большого роста занимала всю длину кибитки, однако вдоль всех стен были расположены крючки, полки и небольшие шкафчики. Всевозможные вещи хранились так хитроумно, что больной не переставал изумляться.

Стены были украшены росписями, выполненными умелой и талантливой рукой. На них яркими красками были изображены цветы, птицы и мотыльки. Маркиз решил, что роспись скорее русская, чем цыганская.

Савийя рассказала ему, что наружная часть кибитки расписана в той же самой манере.

Здесь было два окна, но, к сожалению, они пропускали очень мало света из-за того, что кибитку со всех сторон укрыли растительностью, желая скрыть от посторонних глаз.

Единственные лучи солнца проникали в пристанище маркиза через открытую дверь, а по ночам ему были видны потоки лунного света, который почему-то всегда напоминал ему грациозный и легкий танец Савийи. Лунный свет лился в кибитку сквозь густые ветви вековых дубов.

После того как к маркизу вернулось сознание, Савийя не оставалась в кибитке на ночь — поздно вечером она обязательно исчезала, появляясь рано утром.

Маркиз решил, что она возвращается к семье или, может быть, ночует прямо в лесу. Она отказывалась говорить с ним на эту тему, а он не решался расспрашивать настойчивее.

Накормив его ужином и еще немного поговорив на самые разные темы, она только говорила негромко:

— Тебе пора спать.

Тогда маркиз целовал ей руку, и она оставляла его наедине с мыслями. Поначалу он так сильно уставал к вечеру, что мгновенно погружался в глубокий сон и не просыпался до самого утра, когда она приносила ему завтрак.

Каждый день Хобли мыл и брил его и раза три на день заботился обо всех его потребностях. Иногда, если мистера Джетро не было дома, он оставался поблизости не возвращаясь в имение, а в других случаях просто старался незаметно ускользнуть из дома на час — утром в час ленча, а потом ближе к вечеру.

Это был очень странный и непривычный для маркиза образ жизни, однако он сознавал, что никогда еще не чувствовал себя таким счастливым.

Ему не было ни тоскливо, ни скучно и нисколько не хотелось покидать уютную кибитку.

Иногда он подолгу лежал молча и наблюдал за Савийей, которая в таких случаях садилась у входа в кибитку.

Ему казалось, что ее красота напоминает какой-то дивный, необыкновенный цветок, который с каждым днем все больше разворачивает свои лепестки, открывая скрытую в его глубине прелесть. И с каждым днем Савийя зачаровывала его все сильнее.

Маркиз провел в кибитке уже больше двух недель, когда однажды днем, после того как Хобли вернулся в имение, он вдруг сказал Савийе:

— Скоро я достаточно окрепну и смогу объясниться с Джетро. И ни тебе, ни Хобли не удастся меня остановить.

— Тебе уже намного лучше, — с улыбкой согласилась Савийя.

— Хобли в восторге от того, как заживает моя ключица. Он вчера уже снял повязку. И спина у меня почти перестала болеть.