В-шестых, на ноже лежали собираемые годами маленькие святые образки, какие Ксендз Настоятель раздает детям, обходя прихожан после праздника Трех Королей. Почти все они изображали или Матерь Божью Ешкотлинскую, или маленького Иисуса в кургузой рубашонке, пасущего агнца. Иисус был пухленький, и у него были светлые кудрявые волосы. Мися любила такого Иисуса. Но одна из иконок изображала бородатого Бога Отца, развалившегося на небесном троне. Бог держал в руке поломанную палку, и Мися долго не знала, что это такое. Потом она поняла, что это Пан Бог держит молнию, и стала его бояться.

Среди иконок валялся медальон. Это не был обычный медальон. Он был сделан из копейки. На одной стороне – отштампованный образ Божьей Матери, а на другой орел расправлял свои крылья.

В-седьмых, в ящике побрякивали маленькие свиные суставчики идеально правильной формы, которыми играли в кости. Мися караулила мать, когда та готовила заливное из ножек, чтобы она не выбрасывала косточек. Самые ровненькие нужно было тщательно очистить, а потом высушить на печке. Мися любила держать их в руках, они были легкие и очень похожие, совсем одинаковые – даже от разных свиней. Как это может быть, задумывалась Мися, что все свиньи, которых убивают на Рождество или Пасху, все свиньи на свете имеют внутри одни и те же косточки для игры? Порой Мися представляла себе живых свиней, и ей становилось их жалко. Но в их смерти была по крайней мере одна светлая сторона – после них оставались кости для игры.

В-восьмых, в ящик складывали старые использованные батарейки Вольты. Поначалу Мися вообще их не трогала, как и пружинный нож, потому что отец сказал, что они еще могут быть заряжены энергией. Но постижение энергии, замкнутой в маленькой плоской коробочке, было необыкновенно притягательным. Это напоминало ртуть, плененную в термометре. Только ртуть можно было увидеть, а вот эту энергию – нельзя. Как выглядит энергия? Мися брала батарейку и несколько секунд взвешивала на ладони. Энергия была тяжелая. В такой маленькой коробочке должно было быть много энергии. Наверное, ее укладывали там, как капусту для закваски, и уминали кончиком пальца. Потом Мися касалась языком желтого проводка и чувствовала легкое пощипывание – это из батарейки выделялись остатки невидимой электрической энергии.

В-девятых, Мися находила в ящике разные лекарства и знала, что их категорически нельзя брать в рот. Там были мамины таблетки и папина мазь. Особенно белые мамины порошки в бумажных пакетиках вызывали у Миси уважение. Перед тем как их принять, мама бывала сердитая, раздраженная, и у нее болела голова. А потом, когда она их проглатывала, она успокаивалась и начинала раскладывать пасьянс.

Ну и наконец, в-десятых, там были карты для пасьянса и игры в рамми. Они все с одной стороны выглядели одинаково – зеленые растительные узоры, но когда Мися их переворачивала, открывалась галерея портретов. Мися часами разглядывала лица королей и королев. Пыталась отгадывать связи между ними. Она подозревала, что, едва только ящик задвигается, они начинают вести между собой долгие разговоры, может быть, даже ссорятся из-за придуманных королевств. Больше всего она любила пиковую даму. Та казалась ей самой красивой и самой грустной. У пиковой дамы был злой муж. У пиковой дамы не было друзей. Она была очень одинокой. Мися всегда искала ее в рядах маминого пасьянса. Искала ее и тогда, когда мама начинала гадать. Но мама слишком долго всматривалась в разложенные карты. Мисе становилось скучно, когда на столе ничего не происходило. Тогда она опять принималась рыться в ящике, в котором был весь мир.

В лачуге Колоски на Выдымаче жили змей, сова и коршун. Животным никогда не приходилось делить между собой территорию. Змей жил на кухне, около очага, и там Колоска ставила ему миску с молоком. Сова сидела на чердаке, в нише замурованного окна, и была похожа на статуэтку. Коршун обитал у сводов крыши, в самой высокой точке дома, хотя его настоящим домом было небо.

Дольше всего Колоска приручала змея. Ежедневно выставляла ему молоко, и миска все ближе пододвигалась к дому. Однажды змей приполз к ее ногам. Она взяла его на руки и, вероятно, вскружила ему голову своей теплой кожей, которая пахла травой и молоком. Змей обвился вокруг ее плеча и золотыми зрачками заглянул в светлые глаза Колоски. Она дала ему имя Злотыс.

Злотыс влюбился в Колоску. Ее теплая кожа согревала холодное тело и холодное сердце змея. Он жаждал ее запаха, бархатного прикосновения ее кожи, с которым ничто на земле не могло сравниться. Когда Колоска брала его на руки, ему казалось, что он, обыкновенное пресмыкающееся, превращается в нечто совершенно иное, в нечто необыкновенно важное. Он приносил ей в дар пойманных мышей, красивые молочно-белые камушки с реки, кусочки коры. А однажды – яблоко, и женщина, смеясь, поднесла его ко рту, а смех ее пах изобилием.

– Ах ты искуситель, – говорила она ему ласково.

Иногда она бросала ему что-то из своей одежды, тогда Злотыс вползал в платье и наслаждался остатками запаха Колоски. Он поджидал ее на всех тропинках, по которым она ходила, следил за каждым ее движением. Она позволяла ему лежать днем на ее постели. Она носила его на шее, словно серебряную цепь, опоясывала им бедра, он заменял ей браслеты, а ночью, когда она спала, он смотрел ее сны и украдкой лизал ей уши.

Злотыс страдал, когда женщина занималась любовью со Злым Человеком. Он чувствовал, что Злой Человек – чужой и для людей, и для животных. Он тогда зарывался в листья или смотрел солнцу прямо в глаза. На солнце жил ангел-хранитель Злотыса. Ангелами-хранителями змей являются драконы.

Однажды Колоска лугом шла к Реке за травами, змей был у нее на шее. Им встретился Ксендз Настоятель. Ксендз увидел их и отшатнулся в ужасе.

– Колдунья! – кричал он и размахивал тростью. – Держись подальше от Правека и Ешкотлей и от моих прихожан. Это ты с дьяволом на шее прогуливаешься? Разве не слышала ты, что гласит Писание? Что Господь Бог сказал змию? «И вражду положу между тобою и между женою; она будет поражать тебя в голову, а ты будешь жалить ее в пяту».

Колоска рассмеялась и задрала юбку, показывая голый пах.

– Изыди! Изыди, сатана! – закричал Ксендз Настоятель и несколько раз осенил себя крестом.

Летом двадцать седьмого года перед лачугой Колоски вырос дягиль. Колоска наблюдала за ним с той самой минуты, когда он выпустил из земли жирный, толстый и жесткий побег. Она смотрела, как он постепенно разворачивает свои крупные листья. Он рос все лето, день ото дня, час от часу, пока не достиг крыши лачуги и не раскрыл над ней свои роскошные зонтики.

– И что теперь, дружок? – сказала ему Колоска с иронией. – Ты так рвался, так тянулся к небу, что теперь твои семена проклюнутся в стрехе, а не в земле.

Дягиль вырос двухметровой высоты, и листья его были столь могучи, что забирали солнце у всего вокруг. Под конец лета ни одно растение не могло расти рядом с ним. На Святого Михала он зацвел, и несколько жарких ночей Колоска не могла спать из-за терпко-сладкого запаха, который пронизывал воздух. Мощное жилистое тело растения отпечатывалось резкими контурами на серебряном лунном небе. Иногда какой-нибудь ветерок шелестел в зонтиках, и осыпались отцветшие цветы. Колоска на этот шелест осторожно приподнималась на локте и внимательно прислушивалась к жизни дягиля. Вся комната была полна манящих ароматов.

И однажды, когда Колоска наконец уснула, перед ней предстал юноша со светлыми волосами. Он был высокий, могучего телосложения. Его плечи и бедра выглядели так, будто были из полированного дерева. Его освещало лунное сияние.

– Я наблюдал за тобой через окно, – сказал он.

– Я знаю. Ты так благоухаешь, что рассудок мутится.

Юноша вошел на середину комнаты и протянул обе руки к Колоске. Она нырнула в них и приникла лицом к могучей твердой груди. Он легко приподнял ее, чтобы их уста могли найти друг друга. Колоска из-под прикрытых век увидела его лицо – оно было шероховатое, как стебель растения.