Осторожно, чтобы не разрезать себе запястья. Она и так может потерять достаточно крови от порезов на ногах, хотя по её ощущениям, важных сосудов не было задето.

Ткань свитера прилипла к спине Айрис, пот снова выступил на лбу, пока она пыталась разрезать веревку единственным осколком, который у неё был, и прислушивалась к звукам с улицы — звук подъезжающей машины мужа она узнала бы всегда. И ей вновь показалось, будто прошла вечность прежде, чем веревка наконец-то поддалась.

Господи.

Её пальцы дрожали, пока она сбрасывала ошметки веревки и судорожно развязывала узлы на ногах, ломая ногти и шипя сквозь зубы.

Ноги свободны. Стащив повязку со рта, Айрис захромала к дверям. Кое-как, хватаясь за перила, поднялась по лестнице. Боль в порезах становилась невыносимой. Она дернула за ручку. Заперто. Ну конечно, Крис запер дверь. Разве он стал бы оставлять её открытой? Айрис толкнулась в неё плечом, но не заработала ничего, кроме новой боли. Захныкала, уткнувшись лбом в дерево, но не позволила себе слабости дольше, чем на минуту. Думай, Айрис. Думай.

Она в подвале. И, насколько она помнит, в подвале есть небольшое окно. Она бы не добралась до него со связанными ногами, но теперь, когда она хотя бы свободна, она может попытаться выбить стекло. Оно и так шло трещиной, у Криса руки были из задницы, чтобы заменить, а денег на стекольщика не было никогда.

С трудом, Айрис кое-как спустилась с лестницы обратно вниз. Джинсы, она могла чувствовать это, промокли от крови, и, если она не поторопится, то истечет кровью прямо здесь, в подвале.

«Давай, Айрис, ты сможешь»

Никогда ничего не могла, даже уйти от Криса, но сейчас сможешь. Как смогла изменить ему с Денни, потому что иначе твоя жизнь превратилась бы в полное дерьмо, если бы у тебя не было хотя бы любви. И сейчас сумеешь. Иначе у тебя не будет не только любви, но и жизни.

В одной из коробок Крис хранил какую-то старую одежду, книги, комиксы. Айрис кое-как ухватила её и принялась двигать пока та не оказалась прямо под подвальным окошком. Взобралась на неё. Та, плотно склеенная широкой клейкой лентой, угрожающе затрещала под её ногами, но выдержала. Пока что. Подвальное окошко оказалось прямо перед носом у Айрис. В чертово окошко вполне мог бы полезть ребёнок. Или худенькая женщина, какой Айрис и была.

Но сначала нужно было выбить стекло.

Она представила, что Крис будет долго и со вкусом бить её ногами, когда вернется. Может быть, он прострелит ей ноги, чтобы она не смогла ходить, будто ей и так мало ран на лодыжках. Или сразу прострелит голову. Слёзы обожгли ей щеки.

«Давай, Айрис, — сказала мама. — Хоть раз поборись за свою жизнь»

И тогда Айрис примерилась и ударила кулаками в стекло. Раз и другой. Треск, с которым осыпалось и без того поврежденное стекло, и холод, хлынувший в подвал, заставил её едва не закричать от радости.

Айрис сама не поняла, как ей удалось протиснуться в узкое подвальное окно. Не обращая внимания на промокшие носки, на кровь, от каждого движения сильнее выступающую на ногах - к счастью, она не повредила важных артерий, - она бросилась бежать в сторону полицейского участка.

*

Чтобы Брайан заснул, Марку пришлось влить в него порцию успокоительного и рассказать несколько индейских легенд из самых захватывающих, но не страшных, просто пара сказок-былей о героях и духах. Когда мальчишка, наконец, засопел, Марк накрыл его одеялом чуть ли не до самого носа, подоткнул края, чтобы Брайан не замерз ночью, и осторожно закрыл дверь его спальни.

Кира сидела на диване в гостиной.

— Думаю, тебе не помешает поспать, — Марк присел рядом с Кирой, осторожно положил ей руку на плечо. Она вздрогнула, подняла на него взгляд.

— Не думаю, что я смогу, — тихо произнесла, обхватила руками колени. — Рейчел звонила, останется у подруги. Она не хочет возвращаться домой, пока Брайан не успокоится, — и добавила, безо всякого перехода: — Брайан сказал мне, что видел отца. Он уже не в первый раз так говорит, и я боюсь, что с ним что-то не так. Мне страшно. Я… ненавижу не понимать, что происходит.

Марк не знал, что ей ответить. Он как раз очень хорошо понимал, что происходит, но не знал, должен ли рассказать Кире древние легенды, ставшие явью. Она всё равно не поверила бы. Для неё, неудавшегося ученого, это было бы равносильно попаданию в Ад, при том, что её забыли предупредить о наличии в нём чертей и Дьявола.

Кира была сильной женщиной, но её сила держалась на внутренней воле и вере, что всё на свете можно объяснить. Даже сейчас она старалась не плакать. Но даже самые неоспоримые доказательства того, что её муж стал монстром, могли её уничтожить.

— И Сэм… — она обняла себя за плечи. — С ним тоже происходит что-то странное, но… я не знаю, что. Я не знаю, могу ли помочь. Я ненавижу чувствовать себя беспомощной.

— Ты ничего не можешь для него сделать, — с усилием произнес Марк. — Только ждать, пройдет ли кризис.

Не пройдет. Станет хуже, и он это знал.

Марк смотрел в глаза Кире и понимал, что не может решиться убить её мужа. Не может решиться сам стать чудовищем в её глазах. Что-то внутри у него мучительно сдавливало, стоило подумать об этом. Он знал, что должен будет сделать это. Обезвредить чудовище, пока не стало поздно.

— А если кризис не пройдет? Если он… умрет? — Кира сглотнула, быстро вытерла слезинку, скользнувшую по щеке. — Как мы здесь будем жить без него? Что я скажу Брайану?

Марк подумал: есть вещи, гораздо страшнее смерти. Есть то, что заставляет дрожать саму смерть.

Кира смотрела на него широко распахнутыми, полными боли глазами. Возможно, она хотела услышать от него, что она справится, как же иначе? Или вообще ничего не хотела услышать. Марк думал, что Кира старается быть сильной, но у всех есть предел, и она почти достигла своего, но ещё держится, и это восхищало его в ней. И, боги, сводило с ума. За несколько дней, проведенных им в родном городе, он узнал Киру намного лучше, чем за годы их школы. Тогда он и не пытался узнать — попросту не замечал ничего, кроме гитары и своих друзей.

Идиот, что уж.

Сейчас Кира — сильная, пытающаяся сохранить рассудок в окружающем её аду, — что-то в нём цепляла и тащила, выворачивала, как давно не получалось уже у Маргарет. Возможно ли за несколько дней привязаться к другому человеку… пусть не полюбить, но влюбиться? Захотеть защитить, быть рядом, оберегать? Вытащить из преисподней, в которую превратилась её жизнь, и сделать всё, чтобы этот ад больше не повторился?

Завтра ночью он, возможно, умрет. Может, пора перестать себе врать?

Если вендиго появится в городе, то в живых не останется никого. Но Марк понимал, что ему плевать на большинство людей, живущих здесь, но зато не плевать на Брайана и на Киру. На чужую семью, к которой он привязался так, будто она была его собственной. И, кажется, он хотел бы, чтобы они были… его?

Кира ждала ответа.

— Ты скажешь ему правду, — наконец, произнес Марк. — Ты скажешь, что его отец был замечательным человеком, но его больше нет. И что Брайан должен сохранить память о нём.

Кира сморгнула слезы, поднялась с дивана. Отошла к окну, за которым негостеприимно сгущалась темнота. В этой тьме, Марк уже знал, могли таиться чудовища, но, пока Сэм лежал в больнице, им ничего не угрожало в доме. Пока что. До завтрашней ночи.

Когда он обнял Киру, она не оттолкнула его. Сомкнула руки у него за спиной, вцепилась в ткань футболки. Лбом уперлась в ключицу. Даже самые сильные люди устают нести беды на своих плечах, Марк понимал это. И молчал, путаясь пальцами в её волосах, молчал и думал, что Кире нужен островок мира посреди моря, бушующего пламенем, но не ударит ли она его по лицу, если он…

К черту. Марк осторожно отстранился, взял её лицо в ладони.

— Марк? — она, кажется, успокоилась, но теперь смотрела на него практически в шоке. А ещё…

Ещё во взгляде Киры мелькнуло и пропало что-то, на мгновение сделавшее той самой девчонкой, влюбленной в одноклассника, у которого не было ничего и никого дороже гитары. Что-то, позволившее разом сбросить десяток лет и возвратиться в день выпускного бала, когда Марк единственный раз в жизни пригласил Киру на танец, а она не отказалась. Тогда бы ему в голову не пришло поцеловать её, зато пришло сейчас.