Марк щелкнул на кнопку PLAY. Просто чтобы отвлечься на музыку и перестать… перестать думать.

Сначала из динамиков раздалось неловкое покашливание Брендона, потом — гитарные аккорды, складывающиеся в тихую, мягкую мелодию, не очень свойственную для их хард-рок группы, но вполне подходящую для бонус-трека к альбому — например, для издания в какой-нибудь Японии. Брендон, любящий простые песни, по стилю напоминающие восьмидесятые с их ого-го-го и э-ге-гей, не очень хотел записывать её, но Марк настоял. Он и сам не знал тогда, почему. Но сейчас, прислушиваясь к гитарным переборам и легкой, едва слышной перкуссии… к аккордам, которые могли бы быть клавишными, если бы у них был клавишник, он думал, что уже тогда прочувствовал и нашел свою песню.

Вдоль позвоночника у Марка пробежали мурашки. Он едва сдержался, чтобы не свернуть на обочину шоссе, ведущего в Бангор, и остановиться, чтобы дослушать запись до конца.

Somewhere in time the truth shines through

And the spirit knows what it has to do.

Somewhere in you there’s a power with no name —

It can rise to meet the moment and burn like a flame.

And you can be stronger than anything you know…

Он не знал, есть ли в нём та сила, о которой твердил Джек Пайп и в которой так был уверен его дед, но точно знал, что даже если эта песня никогда не увидит свет, она всегда останется его собственной. Спрятанной глубоко в душе. Ждущей своего часа. Джек сказал ему найти свою песню, но, кажется, Марк уже нашёл её — песню о надежде и вере в себя, об умении найти силы для борьбы, даже если кажется, что их больше нет. И о необходимости держаться за то, что делает тебя — тобой.

Для Марка это всегда была музыка. Он знал, что может потерять всё, но пока у него оставалась возможность играть на гитаре и нести в мир свою музыку, он был уверен, что не сломается.

Кира смотрела в окно, на проносящиеся мимо заснеженные деревья, на сугробы и столбы с линиями электропередач, но даже по наклону её головы Марк понимал: она слушает.

— Это твоя песня? — спросила она тихо.

Марк кивнул. Он написал её за пару месяцев до отъезда в Мэн, ещё не зная, что к Сэму возвратились его старые страхи, и что придется вернуться, чтобы лицом к лицу встретиться с прошлым. Мелодия сама родилась у него в голове, а текст наложился позже, но они шли из сердца. Принадлежали только ему.

— Красивая, — Кира едва заметно улыбнулась. — Ты и в школе сочинял песни, я помню.

Она помнила. Почему-то мысль об этом тонким лезвием пронзила Марка, заставив почти что поперхнуться воздухом. Отчего так вышло, что Кира помнила о нём такие вещи, а он, уехав из города, почти забыл о её существовании?

— Правда? — он прокашлялся. — Я уже мало помню о школе.

Кира пожала плечами.

— Будто ты не знаешь, что был едва ли не единственным гитаристом на всю школу. Трудно было не заметить.

Она упорно делала вид, что не испытывала к нему никаких чувств. Марк никак не мог понять, задевает его это или, наоборот, позволяет ещё как-то сохранять видимость, что ему ничего не известно. Покосившись на тонкий профиль Киры — высокий лоб, прямой нос, мягкие губы и изящный подбородок, — он подумал, что мог бы разглядеть в ней всё это ещё в школе, если бы дал себе труд присмотреться. Как бы смеялся Денни, услышав это!

— Ну, сейчас я играю гораздо лучше, — Марк улыбнулся.

— Не сомневаюсь, — Кира кивнула на подключенный к USB мобильник. — У меня ещё есть уши.

Марк рассмеялся.

— Не сомневаюсь, — ответил он ей в тон, и ему показалось, что напряженность, не уходившая из разговора с самого момента, когда они сели в машину, разбилась со звоном.

Песня уже переключилась на другую: рандомайзер предпочел Scorpions, и Кира даже принялась тихонько подпевать старому хиту «No one like you»; выходило у неё не очень чисто, но Марку не хотелось поморщиться или попросить её замолчать. Лучше так, чем напряженная тишина. Они направлялись в Бангор, им предстояло увидеть Сэма, и быть может, им была нужна эта передышка.

Музыка прервалась. На экране засветилось имя Маргарет.

Кира прекратила мурлыкать себе под нос и снова отвернулась к окну. Возможно, чтобы не мешать разговору. Возможно, чтобы показать: ей всё равно. И Марку почудилось, будто между ними что-то важное снова оборвалось. Он потер лоб ладонью и, потянувшись, отключил звонок Маргарет.

Не стоит говорить за рулем.

*

Разумеется, оказавшись в больнице, Марк перезвонил Маргарет. Кира ходила по коридору взад и вперед, ожидая лечащего врача Сэма.

— Привет, — Маргарет ответила на звонок почти сразу. — Ты сбросил вызов?

— Привет, — отозвался он. — Я был за рулем, ехал в Бангор. Нужно поменять билет на самолет, а приложение авиакомпании не работает, — он понятия не имел, почему соврал своей девушке, но может быть, это было и к лучшему. Вся история, что разворачивалась сейчас на глазах, не укладывалась в короткий телефонный разговор.

— Поменять? Ещё раз? — в голосе Маргарет явственно послышалось недовольство. — Когда ты вернешься домой?

Когда? Марк и сам задавался этим вопросом.

— Сэм попал в больницу, — понимая, что не стоит рассказывать Маргарет всю историю, он ограничился последним событием, и даже не соврал. — Я думаю остаться, пока ему не станет лучше.

— Люди часто попадают в больницы, как это касается тебя?

Она была права. Безусловно. Люди травятся, заражаются гриппом, умирают. И в большинстве случаев у них есть какие-то родственники, чтобы позаботиться о них. Маргарет знала, что у Сэма есть семья, и, разумеется, задавала вполне резонный вопрос. Как это вообще может касаться Марка?

Он не мог объяснить ей, что оставить Киру и Брайана одних — значит, возможно, обречь их на жуткую смерть. Вендиго напоминал псовых — начинал пожирать жертву ещё живой, а потом сохранял её останки «про запас», потому что летом впадал в спячку. Марк не мог объяснить, что почти уверен: Сэм превратился в жуткое чудовище из старых легенд. Маргарет всю жизнь прожила в южных штатах, пусть и не всегда — в Лос-Анджелесе, и древние индейские сказания были ей неведомы.

Вместо этого он просто сказал в трубку:

— Малыш, Сэм всегда поддерживал меня в детстве. Был рядом, когда умер отец, а потом — и мама. Я не могу его бросить здесь в реанимации. Ты бы и сама так на моем месте не поступила.

Маргарет замолчала. Явно задумалась, и Марк мог представить, как она ходит по своей комнате в родительском доме, прижав трубку плечом, и хмурится. Кусает нижнюю губу, размышляя над сказанным. Он знал Маргарет, как облупленную, и сейчас, пока они разговаривали, он думал, что всегда должен помнить о ней. В городе, в котором он провел детство и отрочество, было нетрудно затеряться среди воспоминаний, но он должен хранить своё настоящее. Иначе потом ему некуда будет возвращаться.

«Если ты вообще вернешься», — мысль была жуткой.

— …позвони, когда поменяешь билет, — закончила Маргарет, и Марк понял, что, задумавшись, упустил начало фразы. — Мне пора бежать, мама зовёт. Люблю тебя.

— И я, — отозвался Марк.

Маргарет сбросила разговор. Сунув мобильник в карман джинсов, он огляделся в поисках Киры. Она разговаривала с женщиной в синем халате — очевидно, врачом, ведущим Сэма.

— Кира, пойми, — услышал Марк, подойдя к ним. — Сэм находится в палате интенсивной терапии, я не могу допустить вас к нему. Он в сознании, но микробы, принесенные извне, могут сильно повлиять на его состояние, ухудшить его. К нему сейчас могу заходить только я и медицинские сестры. Он очень слаб. Я могу только снова провести тебя в отделение интенсивной терапии, чтобы ты смогла увидеть его через стекло.

— Ты говорила, у него есть проблемы с принятием пищи?

Врач кивнула.

— К сожалению, его организм отторгает даже внутривенное питание, и мы пока не можем понять, почему. Видимо, отторгает всё-таки не полностью, иначе он потерял бы сознание от отсутствия необходимых организму веществ. Но в большей степени всё выходит с рвотой и поносом. У Сэма дизентерия. Мы вводим ему антибактериальные препараты. Принимать таблетки он отказывается.