– Что? Плетете? – поинтересовался Йорн, со значением ухмыльнувшись.

– Что плетем? – Элис подняла брови.

– Мировой заговор! Что же еще можно сплести в этих стенах? – Йорн осклабил клыки и отделился от дверного косяка, прислонившись к которому некоторое время наблюдал за процессом смыслообразования, протекавшим между ракшасенком и госпожой Сорренто.

– Что-то, я посмотрю, ты вернулся с настроением раздуть пожар мировой революции, – заметила Элис, вздернув на этот раз только одну бровь. – Все в порядке или в сервисе поругался?

– А представляешь, что было бы, если б я, к примеру, провалил поступление в Венскую Академию Искусств? – со смешком ответил Йорн.

– Прямо сегодня ночью? Наверняка провалил бы. Надеюсь, ты бы выделил впоследствии комнатушку для престарелых родителей у себя в Бергхофе?

– А они бы захотели со мной впоследствии знаться?

– Ой, ну все! – замахала на него Элис. – Тут дитя стесняется задать тебе вопрос.

– Нет, я не то, что… – подало голос дитя, смущенно возражая.

– Вечер перестает быть томным… – бросил Йорн и включил воду в кране, начал отмывать руки от остатков «ликвора», в котором испачкался, пока проводил нейрохирургическое вмешательство у Ванхоффеновской машины. Ребята предоставили ему гараж и крупный инструмент, но все манипуляции над бортовым компьютером господин Аланд производил сам. Результатом остался вполне доволен, поскольку не возникло непредвиденных осложнений, с которыми справился бы только спец. – Так что хочет знать юный господин Сёрэн? – Йорн обернулся, чтобы посмотреть, как расширяются у мальчика прекрасные барсьи глаза от еще одного сюрреалистического сочетания двух несовместимых понятий – «господин» и «Сёрэн».

– Мальчик ведь тебе пересказал триллер про побег от Бейли? – Йорн кивнул, вытирая руки, вынул зелено-желтое яблоко из корзины с фруктами. – Он хотел бы знать, как это происходило у тебя, Йорис.

Йорн в ответ сделал не вполне умиротворенную гримасу.

– Это не из супермаркета? – он поднес яблоко к носу и принюхался, хищно дернул кожей у крыльев носа.

– Нет, Шактипарва продает остатки прошлогоднего урожая… Мне представляется, что ты должен сам это рассказать.

– Прямо сейчас тебе нужно, Сёрэн? – спросил Йорн, упираясь колючим взглядом в мальчика из расчета на то, что тот стушуется и включит реверс.

– Ну… если можно, то да, сэр, – ответил Сёрэн, смотря на него уважительно и серьезно, но при этом довольно упрямо, как козленок, бодающийся своими маленькими рожками со старым, прости господи, козлом.

– Ощущения сравнить ты хочешь, что ли? – Йорн агрессивно откусил кусок яблока, скаля зубы.

– Я просто думал вот сейчас, – произнес Сёрэн, и с него спала его обычная запуганная торопливость, – Гильгамеш спускался в подземное царство, Одиссей спускался… А вот тут египтяне целую… целый Протокол написали, как себя вести в царстве мертвых. И мне теперь кажется, что у Хозяина я был как в царстве мертвых, но убежал оттуда. Не прямо по-настоящему в царстве мертвых, но как будто бы. У вас так же было? – мальчик поднял плавный взгляд на Йорна.

– Я предпочитаю «Бардо Тхедол»… – бросил Йорн. – Я надеюсь, ты осознаешь, что это все мифология? Буквально такие истории воспринимать нельзя.

– Да, конечно. Поэтому я и говорю «как будто». Просто они жили, потом как будто умерли, а потом как будто снова родились. А я как будто родился мертвым, и жил в темноте, как Гильгамеш шел, шел, шел… вот интересно, что же там произошло в потерянном куске, где он чуть обратно не повернул? Жалко, что теперь не узнать никогда… А потом как будто раз – и вышел в мир живых. Я просто иногда не совсем понимаю, живой я вообще… У вас, наверное, не так было? Вас же поймали, да?

– Йорис, ты подмечаешь уровень обобщений? – воскликнула Элис. – И это мальчик едва приступил к чтению! Ты ему еще не рассказывал, – тут Элис прищурилась на Йорна с почти комической многозначительностью, – про Стэнтона, про «Трех Королей»?

– Не все сразу, Элис. Дойдет и до «Трех Королей».

– Он – прелесть, отдай его мне! – со смехом попросила матушка и попыталась приобнять юное чудище.

Сёрэн, заслышав эти слова, внезапно резко отстранился, повернул к Элис лицо и посмотрел на госпожу Сорренто крайне настороженно, потом покосился на Йорна. Господин Аланд, прикрывая не вполне безобидную ухмылку яблоком, подумал, что с госпожой Лизбет, наверное, все же прикольнее, чем со старичками, хотя и от старичков полезно набраться ума-разума. Или формулировки с налетом объективации, пускай и шуточные, вызывали у ракшасенка вспышки беспокойства и недоверия? Однако Йорн все реже замечал в его огромных жемчужных глазах испуг, потому как его постепенно вытесняли более зрелые эмоции и рациональные реакции.

– Сёрэн, деточка, если Йорис будет слишком занудствовать – я знаю, что ты не любишь! Зато умеешь на экспертном уровне! Необязательно любить какое-то занятие, чтобы в нем преуспеть… Словом, мы друг друга поняли, мальчик мой, – Элис заговорщицки положила свою сухонькую руку на плечо ракшаса.

– Все-таки сплели заговор-то… Что ты будешь делать! О женщины, вам имя – вероломство!

– Господин Йорн, вы расскажете? Или как-нибудь потом вы хотите? – с мягкой настойчивостью напомнил Сёрэн.

– Я, откровенно сказать, не очень хочу, но думаю, что рассказать важно.

Сёрэн хотел знать, что испытал господин Йорн, когда покинул свое личное царство мертвых, убив его стража? Горе он испытал, вот что. Горе, которое было гораздо больше бездыханного тела Джорджа со стертым пулями лицом, необъятнее пентхауса, шире земной картографии. Оно вибрировало механическими колебаниями в ночных небесах, преодолевало атмосферу и земное притяжение, прокалывало иглой седалищный нерв универсума, познававшего свою Weltschmerz. Куда шел сигнал от одинокого рецептора, стоявшего посреди леса и вывшего, ломавшего ногти о древесную кору? К какому центру? К какому богу? Или же его скорбь была лишь местным возбуждением среди клеток вселенского вольвокса, который не ведает даже о собственном существовании? Зачем Йорн выпустил очередь в голову Джорджа Бейли, надеясь, что тот не успеет ничего почувствовать? Чтобы носить теперь кольцо с ядом? Чтобы десять лет ползать по задворкам Европы, прежде чем осмелиться сесть в Брюсселе на поезд до Лондона? Чтобы пойти в добровольную кабалу к Аль Хорезми, которую Йорн никогда бы не смог потянуть, если бы не занялся тем, чем занялся? И почему его первое время доводило до ледяного бешенства длившееся, казалось, целую вечность непонимание Лизбет, ведь Йорн сам не мог перевести свои поступки на человеческий язык. Убийство – это сообщение. Но в том, что Йорн сделал с Джорджем, в конечном итоге не было ни практической необходимости, ни выплеска ненависти. Подойдя к последней черте, Йорн уже не хотел ничего говорить другим людям. Произошедшее осталось сугубо между ним и Джорджем – Джорджем, у которого не было времени, чтобы понять то, что хотел ему сказать Йорн. А в Йорне росла лишь скорбь по человеку, который отказался от своей человечности ради пошлости, ради подсмотренного у других желания. Очередь из винтовки была выражением сострадания к душе, которая не может пробиться сквозь разум; это была в чистейшем своем виде боль по разуму, ведомому коллективным бессознательным, слушающемуся феромонных сигналов, исходящих от Системы, когда разум этот мог и должен был пройти тропой Понимания. Йорн убил Джорджа, чтобы тот ушел из жизни как разумное существо, через которое универсум на самом деле познает себя, а не сгнил в болоте бессмысленностей и нелепиц человеческого существования. Джордж очень хотел сделать хоть что-нибудь, что не стало бы в конечном итоге прахом на ветру небытия, но не вытянул, сфальшивил. Сёрэн просил рассказать… Что рассказать? Что он, Сёрэн, является результатом и воплощенным символом глупой, дешевой и банальной ошибки – стремления копировать, достойного разве что вульгарно-материалистического «генетического почтальона».