Новые и новые удары по бедрам, по ребрам, по лопаткам, снова и снова по заднице, по нескольку раз в одно и то же место – наверняка, специально. Опять едва слышный мягкий звук лопнувшего латекса и ощущение, как он ползет ласково по коже. И тут же на открывшуюся дырку приземляется гибкий, жестокий прут. Хозяин, кажется, придумал, наконец, как впрыснуть азарта в свою игру: раз уж кэтсьют испорчен, Господину теперь интересно изодрать его на питомце в клочья. Сколько ударов и какой силы понадобится, чтобы тонкая натуральная резина лопнула теперь и на передней панели? Удары посыпались снова и снова на грудь и живот, а Сёрэн, уже не сдерживаясь, подвывал и извивался, стараясь помочь резине рваться дальше. Только бы Хозяин не вздумал между ног дырки таким способом делать…
Как все закончилось, Сёрэн не помнил. Возможно, он даже отключился на полминуты и повис на стенде, но не столько из-за порки, сколько из-за необъяснимого ощущения отравленности, которое преследовало его с самого космического корабля. Яд бродил по его организму, перемещался из системы в систему, периодически наполняя собою мозги питомца. Вот и здесь ему опять стало томно и тошнотно, гнусно и больно, и серо. Да, скорее всего, он потерял сознание, но совсем ненадолго, потому что в следующий момент он уже очнулся на полу, сидел, обхватив себя руками, мелко дрожал, маска была содрана с его головы, а Господин разговаривал с неизвестно откуда взявшимся человеком из личной охраны. Тот ему доложил, что у ракшаса перестал работать чип.
– Так, и какого, простите, черта? – недовольным тоном спросил Господин.
– Надо вынимать и разбираться, – отвечал человек. – Очень редко бывают поломки в электронике. Ну, еще может быть от механического воздействия… иногда, – он кивнул и указал подбородком на скукожившегося около секс-мебели ракшаса. – Ничего страшного, сэр, старый вынем, новый поставим.
– Ладно, завтра этим займитесь. На сегодня уже хватит, тем более что в отдельном помещении его запирают.
– Хотите, на цепь можно…?
– Да зачем это… – покривился Господин. – Много чести… На цепь тигра надо сажать, а не амебу. Отведи его и просто дверь запри, как обычно.
– Давай, поднимайся, – приказал человек, и Сёрэн, придерживая расползающиеся на нем резиновые лохмотья, поплелся следом в свои «личные апартаменты».
И вот обо всех этих событиях Сёрэн тоже не рассказал господину и госпоже Сорренто. Ему показалось, что их можно отнести к тем самым «лишним подробностям», о которых предупредил господин Йорн. И самым неподходящим ему представилось рассказывать о неведомом дотоле чувстве отвращения и брезгливости к самому себе, с которым он лег спать в тот вечер. Чем больше он думал о своем состоянии, тем на большее число ситуаций и все дальше в прошлое распространялось чувство гадливости, все больше и больше эпизодов, казавшихся ранее обыденными, вдруг стали выворачивать ему желудок, все глубже и глубже уходила мерзость вплоть до того момента, когда он впервые завороженно разглядывал вздыбленный член Хозяина, стоя перед ним на коленях. И он даже не знал, перед кем стоял на коленях – перед Хозяином или перед его величественным фаллосом. А когда он поднимал глаза выше, ему до мурашек нравилось чуть смешливое, немного ироническое выражение довольного собою и питомцем божества. У Сёрэна самого, кажется, все напрягалось в латексных бриджах от удовольствия и довольства, которым невольно заражал Хозяин. Сёрэн самозабвенно потянулся припухшими от сексуального волнения губами к венам на смуглом теле возбужденного идола, чтобы оттянуть на себя еще больше хозяйского удовольствия, наслаждаясь тем особым видом кражи, при котором чем больше крадешь, тем больше у другого остается.
Тогда Хозяин казался ему фигурой монументальной, доброжелательной, любящей, пусть и предпочитающей держаться на расстоянии. Сёрэн бережно собирал и хранил воспоминания о нечастых встречах с Господином, и всегда обращал к ним свои мысли, пробираясь через рутину своего служения, доставляя удовольствие гостям, терпя грубые игры и наказания Наставника. Но теперь он с ужасом понимал, что в следующий раз не сможет открыть рот и расслабить горло. Хозяин из божества превратился в мумию. Он был жалок, безобразен в своей бессильной злобе перед неизбежным, а в штанах у него торчала не мистическая ось мироздания, а просто писька, которой он еще и в туалет ходит… Джек сделался вдруг похож на сами Кенсингтонские апартаменты: чужие, содержащиеся в чистоте, но наполовину зачехленные, во многих комнатах неотапливаемые, закукленные, зашторенные – не живущий, а лишь существующий дом, который словно не Хозяину даже принадлежит, а какому-то призраку. Хозяин умер вместе с остальными тридцатью двумя. И Сёрэн с ужасом вглядывался в грядущее.
Утром Сёрэн проснулся оттого, что его комнаты отперли и кто-то вошел. Сёрэн выглянул из-под чехла на кровати без постельного, под который он забрался для тепла. Остатки разорванного кэтсьюта он тоже не стал с себя стягивать, в порванных на заднице легинсах и исполосованной спереди и сзади водолазке было спать приятнее, особенно учитывая то, что вместо одеяла и простыни на дорогом ортопедическом матрасе имелся лишь защитный пластик и подушки без наволочек.
– Через десять минут, чтобы был одет, – сказали Сёрэну, небрежно кидая на кресло белье, черные кожаные кеды с черепами из кристаллов Сваровски, кожаные брюки, белую рубашку и кожаное болеро со сбруей.
Сёрэн не меньше минуты смотрел, замерев, в одну точку, расположенную где-то посередине между кроватью и креслом, одним ухом прислушивался к тишине, наступившей за дверью после того, как шаги незнакомого ассистента удалились, в то время, как во втором ухе опять нашептывало, но теперь уже с заговорщицкой интонацией: «Fly away, fly away, far away…» Задорная, песенка зазвучала злодейски и в то же время маняще, как голос одного из стандартных персонажей в квестах. Его именовали «Шутником». Представлял собой он эдакую бестелесную сущность с мелово-белым лицом и оскаленными в злобной ухмылке зубами – Сёрэн даже не представлял, как этих персонажей делали, но рука, если ее протянуть, проходила прямо сквозь них. И вот этот «Шутник», появляясь на маршруте внезапно и зловеще, мог либо показать более короткий и удобный путь, либо завести прямо в лапы к тем, от кого уже не вырваться прежде, чем они не наиграются вдоволь. Нужно было хорошенько за ним следить, чтобы разгадать его истинные намерения. Но этим утром Сёрэн проснулся в таком странном настрое, что уже невозможно было сказать, кто здесь что задумал: досаждавший ему голос в голове или же самолично Сёрэн.
Вдруг, не то очнувшись от морока, не то погрузившись в него еще глубже – Сёрэну будто снилось, что он проснулся – он вскочил с кровати и прямо поверх резины натянул на себя принесенную помощником одежду. Со сбруей не возился, просто намотал ее на плечо, сунул ноги в кеды, злясь оттого, что латекс не скользит и не хочет пролезать в кожаную обувь. Спешно завязал шнурки. Потом он вцепился в подлокотники тяжеленного вычурного какого-то кресла, накрытого тканью, и оторвал его от пола…
Дальше был кипящий адреналин – он почему-то представлялся Сёрэну кипящим, как вода в паровом котле, который показывали в фильме про историю двигателей. Казалось, он вот-вот начнет выплескиваться из его тела по всем доступным каналам, непременно с паром и чайничным свистом. Сердце в груди уже не билось, и даже не колотилось, и даже не трепыхалось, подобно птице в клетке, забытой в горящем доме. Нет, оно молотило, как окорочный станок для первичной обработки древесных стволов – видео про такие машины питомцу тоже разрешали смотреть, очень было занимательно, между прочим. В том, как оно выскакивало из груди, выгоняя кровь в мышцы и наполняя ею самые примитивные, животные отделы мозга, была какая-то первобытная целеустремленность спасающей свою жизнь многоножки. Многоножка не паникует, ей нечем паниковать, ее нервные ганглии слишком тупы, чтобы боятся умереть. Зато гигантская многоножка ростом в сто девяносто сантиметров достаточно примордиальна, чтобы выживание было первейшей и единственной задачей ее существования. С Сёрэна, словно кора, слетело все, что он считал… Сёрэном. Он даже не помнил, как очутился внизу, уже за стрельчатой оградой, окружавшей дом Господина, по которой в случае необходимости в любой момент охрана могла пустить ток. Кажется, хоть Сёрэн и не представлял, как можно такое проделать, но разбив окно креслом, он разбежался и выпрыгнул прямо на огромное дерево с пятнистым, как штаны Наставника, стволом. Потом он с сатанинским напором добрался до самых толстых ветвей, со вспышкой режущей сердце благодарности вспомнил священное дерево бодхи в саду виллы, и перепрыгнул на следующее дерево, ближе к ограде, потом было еще одно дерево, потом сгибающийся, угрожающий подломиться сук, и Сёрэн, приложив такой мощи усилие, которого никогда не выжимал из себя даже на самых страшных квестах, преодолел казавшееся непреодолимым расстояние и грохнулся на землю прямо за оградой. Он прыгнул раза в два дальше, чем нынешней ночью с господином Йорном. И еще у него не было такого удобного и безопасного разбега, как на крыше Вебб Билдинг.
