— Сёрэн, все, забудь! — перебил его Йорн. Ему было омерзительно упоминание «аппаратов» и «позиций», хотя с резиной у супруги в гардеробе и на работе господин Аланд уживался без ощутимой внутренней борьбы. Главное, чтобы ему самому не приходилось резину снова на себя надевать. — Никто тебя не заставляет любить латекс.

— Нет, но я люблю… — оправдывался мальчик так, словно его заподозрили в каком-то непотребстве. Или в пошатнувшейся вере.

— Хорошо. Любишь — прекрасно, — ответил Йорн и с кривой усмешкой взглянул на Лизбет. — Что ты сейчас хочешь? Один побыть? С нами побыть? Почитать?

— Можно я немного в студии у госпожи Лизбет посижу? Я хотел попробовать сегодня буквы потренироваться писать, — попросил Сёрэн, явно пытаясь сбежать. — Вы мне разрешите?

— Безусловно, конечно. Если хочешь, можешь на электронной бумаге, а можешь настоящей пользоваться, — сказала Лизбет.

— Я хотел бы на настоящей.

— Однозначно, попробуй на настоящей, — одобрил Йорн. А потом вдруг взорвался: — Это уму непостижимо! Печатать человека научили, а писать от руки — нет! Ур-роды, блядь!

— Йорн, успокойся!

— Я спокоен. Возьми сначала толстые фломастеры, писать легче будет.

Мальчик благодарно кивнул.

— Давай, расслабься. Сокол…

— Спасибо… Извините меня еще раз, — Сёрэн снова попросил прощения и поспешил бесшумно скрыться от господ. Зная себя, Йорн верно предположил, что у мальчика после сильного нервного напряжения возникнет необходимость спрятаться от чужих глаз. И, судя по благодарности и облегчению, которые легко было прочитать на его благолепной физиономии, у секс-игрушки раньше не было возможности найти уединения.

— Ох, матушка моя… — Йорн с гримасой боли оперся о рабочую поверхность в кухне. — Я все надеюсь, что мне по-прежнему восемнадцать. Силен, лосеныш… — он держался за правый бок и морщился.

Во время драки Йорн зачастую почти не чувствовал боли, но, когда адреналиновый приход заканчивался, обнаруживались неприятные последствия физического столкновения. Сегодня боевое крещение состоялось не только у мальчика. Йорн тоже впервые в жизни подрался с себе подобным, и ощущение было так себе. С возрастом он пока не слишком замечал, что снижается выносливость или страдает скорость реакции, но восстанавливался господин Йорн после подобного рода инцидентов, явно дольше, чем десять лет назад.

— Дорогой, мне больно видеть твои Танталовы страдания, но подмывает сказать: «Так тебе и надо!» И еще вот эту сковородку взять, — Лизбет подняла с пола один из своих любимых кухонных инструментов, и вдруг замахнулась на химеру настолько убедительно, что Йорн даже вскинул руки отточенным бойцовским движением, чтобы не получить по лицу. — Врезать тебе очень хочется. Ты для него этот, с позволения сказать, «катарсис» устроил или для себя?

— Для нас обоих, Лизбет, — ответил Йорн. — И мне, и ему самому жизненно необходимо знать, кто сидит за этой премилой мордашкой.

— А! Все-таки ты признаешь, что мордашка у тебя премилая? — ухмыльнулась госпожа Лизбет, подбирая остальные предметы обихода, разметанные по кухне.

— Лизбет, я говорю серьезно: парень в з-заднице. Ему для выживания понадобится такой характер, чтобы шпалы гнул.

— Как у тебя?

— Хватит издеваться. Не обязательно, — Йорн как будто чуть смешался и о чем-то задумался. Потом ответил: — Такого же не будет, у него другой жизненный опыт. Но проблема сейчас в том, что из парня выжгли напалмом и вытравили щелочью все, до чего дотянулись. Он — идеальный раб по рецепту братьев Бейли: внешне держится типа, — Йорн изобразил кавычки жестом, — с достоинством и как будто бы не раболепно — мальчик-красавчик с прямой спинкой и поставленным голоском, и взгляд недобрый в качестве легкой острой приправы. А внутри при этом страх, пустота, невежество и невозможность ни на что опереться духом, кроме как на мнение хозяина. Им нужен был мозг любознательный и потенциально способный глубоко мыслить, но замороженный, остановленный в развитии. Тупую куклу же неинтересно трахать. Впрочем, «Господам» требуется лишь одно: чтобы глазки и личико были не тупенькие, пока он, блядь, их хуи сосет!

— Йорн, пожалуйста, не надо так про него говорить, — поморщилась госпожа Лизбет с отвращением.

— Пожалуйста, давай не будем мальчика романтизировать, — возразил Йорн. — Его жизнь состояла до недавнего времени из хуев. Хуевая жизнь была, одним словом… что-то мне рисунок Франческо Сальвиати на ум пришел… Так вот, собственно, ему намеренно не дали представления о личностной автономии и лишили внутреннего душевного скелета. Теперь у парня два агрегатных состояния — либо «простите-извините», либо нож в глотку, а потом «ничего не помню». Я вполне верю, что он не помнит! Мальчик может защищаться, только когда у него предохранитель перегорает и отрубаются высшие психические функции. Из дипломатических стратегий только одна — делать, что велено, не взирая ни на асфиксию, ни на инфаркт миокарда. Блядь, с-сука Джек! Знаю я, почему он над ним так издевается…

— Йорн, давай не будем пока о Бейли. Ты лучше обрати внимание, насколько Сёрэн стремится. Раз из него не смогли вытравить жажду знания, возможно, и все остальное восстановится, если ребенок окажется в нормальных условиях, а не в шизофренической Системе.

— Он не ребенок, Лизбет, а взрослый лось! Он просто не образован. Я тебя умоляю, не надо сюсюкаться с ракшасом, да еще и не вполне здоровым на голову, — Лиз недовольно и скептически посмотрела на Йорна, подозревая некоторые мотивы, которых он сам не осознавал. — Ты можешь поверить на слово, что я изучил проблему изнутри? Я был трудным подростком, только очень «полиметисом» — хитрозадым, сиречь — отчего окружающие думали, что я интеллигентный, уравновешенный мальчик. А меня несло во все тяжкие! — рявкнул Йорн. — Джон и Элис, в сущности, не могли со мной справиться, они от бессилья отпустили вожжи и лишь надеялись на мое благоразумие, глотая ночами успокоительное. К счастью, меня не убили. Подростка наподобие себя самого я лично аннигилирую к чертям собачим, если ОНО будет себя так же вести. Но печальной развязки, наверное, можно избежать.

— Йорн, нельзя же так…

— Я знаю, что он тебе симпатичен. Наверное, мне это должно льстить, — вдруг сказал Йорн, после чего воцарилась странная и неловкая тишина. Чудовище пронизывающим, жестким, как гамма-излучение, взглядом смотрело на Лизбет. Йорн изучал малейшие движения на лице супруги — ей понадобилось сделать над собой усилие, чтобы выдержать этот взгляд. — То, что стремится, — продолжил Йорн, — я вижу. Главное, чтобы его не отвратил от Гомера легкоусвояемый фастфуд. Никаких интернетов, Нетфликсов, видео-стримингов и прочего говна ему не давать. И даже классические фильмы не надо. Для Сёрэна этого ничего пока не существует. Пускай развивает мелкую моторику и эпическую поэзию разбирает по складам, раз он настолько неиспорчен, что писается от радости, когда я ему про Скиллу и Харибду читаю.

— Йорн, ты в своей крайней настороженности не улавливаешь, насколько это удивительно и прекрасно. Просто чудо, что какая-то часть мальчика совершенно дистанцировалась от того, что с ним творили. Ты, находясь у Бейли, учился в Лейдене, потому как ты уже давно имел привычку и навык, а еще Джордж тебя принуждал. А этот ребенок, — Лиз снова назвала Сёрэна «ребенком» с некоторым мстительным намерением позлить супруга, — сам сконструировал звездолет из камней и палок.

— Нобль саваж, мать его, — рыкнул Йорн. — На эту часть вся надежда. Господи, Лизбет… Почему это опять должно было случиться со мной?

— Ну, ты уже одного химерического щенка в дом притащил. Теперь второго.

Лизбет подошла к своему чудовищу вплотную и обняла за талию, ловя себя на странной мысли, что сравнивает рельеф его тела под тонким свитером с торсом задыхающегося куроса, которого несколько минут назад утешала. У Йорна, сколько она его знала, всегда был очень жесткий мышечный корсет: твердые бока, твердый пресс и руки, прикосновение которых ощущалось двояко, словно нежность его — маска, которую Йорн надевает для одной лишь любимой женщины. Он притрагивался к Лизбет с большой осторожностью, будто боялся, что руки, по которым стек на землю не один ручей крови, могут осквернить прекрасную даму. Лизбет уже двадцать два года любила беспощадного и хладнокровного убийцу. Но мальчик Сёрэн взбудоражил давнишнюю, полузабытую фантазию о Йорне, у которого не было бы места в сердце для ледяной, бездушной тьмы.