Около 1749 года семнадцатилетнюю сироту сосватали в тех же Николаевских Матигорах за черносошного крестьянина из деревни Хетка (Водниковская) двадцатитрёхлетнего Евсея Фёдоровича Головина (1724/1726-1794). На Курострове, да и в Матигорах, знали о блестящей карьере Михаила Ломоносова, ставшего в 1745 году академиком, поэтому и жениха Маше выбрали из зажиточного и уважаемого в Матигорах рода. Видимо и Михаил Васильевич, почти никогда не имевший излишних средств, помог сестре деньгами, переслав их с постоянно навещавшими его земляками. Все последующие годы Ломоносов проявлял к сводной сестре тёплое дружеское участие, хотя она и была дочерью «лихой» мачехи.

От этого брака у четы Головиных родилось четверо детей: Матрёна (1750–1830), Михаил (1756–1790), Анна (1757–1776) и Пётр (1762–1811). От дочерей и младшего сына Петра пошли многочисленные потомки Марии Васильевны: Головины, Лопаткины, Титовы, Галовы, Третьяковы, Доронины, Самойловы, Ершовы, Тарховы, Быковы, Олоховы, Пекишевы, Архиповы, Матафановы, Спиридоновы – в основном крестьяне, совсем немного мещан, а тем более – купцов[43].

В начале 1760-х маленькая Матрёна была отправлена в Петербург к дяде. В большом доме на Мойке ей было доверено заведовать погребом. В 1765 году Ломоносов вызвал к себе в Петербург своего крестника Михаила и хлопотал о продолжении племянником образования (начальное уже было получено на родине). Двадцать восьмого февраля Ломоносов определил приехавшего племянника на казённое содержание в Академическую гимназию. И 1 марта посетил её, чтобы посмотреть, как устроен в общежитии племянник. На следующий день Ломоносов написал сестре в Матигоры письмо – как оказалось, последнее адресованное ей. Дружеские и тёплые слова брата звучали пророчески: «Государыня моя сестрица, Мария Васильевна, здравствуй на множество лет с мужем и с детьми». Так и оказалось, Мария Васильевна Головина прожила в крестьянстве долгую жизнь, изумляя заезжих путешественников известием, что сестра Ломоносова «всё ещё жива»[44].

Любопытна приписка Ломоносова: «Я часто видаюсь здесь с вашим губернатором и просил его по старой своей дружбе, чтобы вас не оставил. В случае нужды или ещё и без нужды можете его превосходительству поклониться, Евсей Фёдорович или ты сама. Жена и дочь вам кланяются»[45].

Упоминаемый в письме генерал-майор Егор Андреевич Головцын, архангелогородский губернатор в 1763–1780 годах. Его «старая дружба» с Ломоносовым не изучена совершенно. Наш первый северный историк Василий Васильевич Крестинин (1729–1795) позднее не очень одобрительно отзывался о правлении Головцына. Любопытна личность Егора Андреевича, ибо Ломоносов предлагает свояку и сестре навещать губернатора «в случае нужды или ещё и без нужды». Трудно представить, как простой крестьянин без нужды, запросто, зайдёт повидать губернатора.

Многое в жизни сестры Ломоносова ещё требует изучения. Вероятно, она была свидетельницей запустения родительского дома. В 1791 году русский путешественник и просветитель П. И. Челищев (1745–1811), посетив Куростров, увидел «лежащее печально» место ломоносовского дома: от проданного в 1740 году Василием Дорофеевичем ровдогорскому крестьянину Ивану Шубному через 51 год ничего не осталось. Земля принадлежала крестьянину Андрею Михайловичу Шубному, двоюродному брату знаменитого скульптора академика Федота Шубина. Он ли или его отец приобрёл усадьбу вместе с ломоносовским архивом – неизвестно. Его внучка Дарья Григорьевна Шубная (1792–1868) вышла в Матигорах за последнего Головина – Ивана Петровича (1787–1823?) и передала в 1860-х годах унаследованный ею ломоносовский хозяйственный архив, вместе с архивом Головиных, этнографу П. С. Ефименко. Ефименко частично опубликовал его в «Архангельских губернских ведомостях». Судьба самого ломоносовского домашнего архива пока не установлена[46].

Достойный преемник дяди, выдающийся русский математик Михаил Евсеевич Головин умер в Петербурге 8 июня 1790 года после длительной болезни, «одинокий, в тяжкой нужде». А зимой следующего года Мария Васильевна прибыла в Петербург навестить дорогие могилы сына и брата, мужественно решившись по примеру старшего брата на трудное путешествие. Тогда же она обратилась с письмом к графу Петру Васильевичу Завадовскому (1739–1812), кабинет-секретарю Екатерины II, возглавлявшему в то время Комиссию об учреждении училищ. Прекрасные слова о брате звучат в первых же строках письма: «Милостивый государь! Бессчастная старуха, не осушавшая глаз своих по брате, украшавшем рода своего отчизну, рыдает ныне по сыне». Двадцать пять лет не осушала слёз о великом патриоте земли русской сестра Ломоносова, называя его украшением Отчизны[47].

Остаётся без ответа вопрос многих исследователей: почему Ломоносов после ухода в Москву не побывал на родине? Его сестра, если уж дошла до Петербурга, то до родного Курострова, вероятно, добиралась не раз.

Мария Васильевна Головина умерла в доме младшего сына Петра Евсеевича Головина, окружённая внуками и правнуками, в деревне Хетка 25(?) октября 1807 года после долгой болезни в возрасте 75 лет и похоронена 27 октября на приходском Верхнематигорском кладбище, вероятно, рядом с могилой мужа, умершего в 1797 году[48].

С её смертью род куростровских Ломоносовых угас и по женской линии, оставив немеркнущую память о первом российском академике.

Не стало на Курострове носителей славной фамилии. Но осталось по всему миру потомство Михаила Васильевича Ломоносова и его сводной сестры. Наиболее известны правнуки Ломоносова: братья и сестры Раевские, дети героя Отечественной войны 1812 года генерала Н. Н. Раевского Старшего (участники Отечественной войны 1812 года полковник, камергер Александр и генерал-лейтенант Николай (1801–1843), а также сыновья генерала Н. Н. Раевского Младшего (Николай (1839–1876), полковник, писатель, участник Сербо-черногорско-турецкой войны 1876 года; Михаил (1841–1893), генерал-майор, участник Русско-турецкой войны 1877–1878 годов и освобождения Болгарии от Османского ига), отец и сын Волконские (Михаил Сергеевич (1832–1909), товарищ министра народного просвещения, обер-гофмейтер и член Государственного Совета; Сергей Михайлович (1860–1937), камергер, действительный статский советник, писатель, театральный критик, театровед, путешественник, автор воспоминаний, учитель Марины Цветаевой).

Среди потомства сестры великого учёного выделяются его племянники и их дети: косторезы Лопаткины, мещане и купцы Ершовы.

Таким образом, Ломоносовы – и дворяне, и крестьяне – оставили добрый след в истории Отечества. Однако имя подвижника отечественной науки, просветителя, учёного-энциклопедиста Михаила Васильевича Ломоносова остаётся ярчайшим в истории России.

В биографиях М. В. Ломоносова – в различных интерпретациях, будь то адаптированное для широкого читателя изложение или претендующее на строгую, научно выверенную трактовку фактов исследование, – хотя и с разной степенью очевидности, неизменно ощущается стремление мифологизировать образ учёного. То обстоятельство, что построения реальной биографии М. В. Ломоносова до сих пор осуществляются под заметным воздействием ломоносовского мифа, очевидно и уже обратило на себя внимание многих исследователей его жизни и творчества. Справедливости ради следует отметить, что ни одному из исследователей не удалось в полной мере избежать этого воздействия.

Доктор исторических наук Виктор Маркович Живов (род. 1945) как-то заметил, что ломоносовская биография «воссоздаётся по своего рода агиографическому канону. Как некий святой наделяется врождённым стремлением к праведности, отстраняющей его от бессмыслицы детских игр, так и Ломоносову приписывается некое врождённое просветительство: тяга к учению и литературному труду, восторженное отношение к петровским преобразованиям и рациональная недоверчивость к религиозной догме»[49]. Таким образом построенный миф, несомненно, возвышает героя, оттеняет значительное, вневременное, придаёт ему очевидную монументальность. Только в случае с М. В. Ломоносовым создаётся ощущение, что он одновременно что-то размывает в этом образе, отвлекает от чего-то чрезвычайно существенного, не позволяет сфокусировать внимание на какой-то очень важной составляющей портрета.