Однажды по пути в магазин Зоя встретила Наташку Трибушную. Та спросила её:

  - Ну, как живёшь, подруга? Справляешься с обязанностями?

  - Всё нормально, справляюсь.

  - Не тоскуешь по прежней жизни?

  - Что ты? Другой мне и не надо.

  - Но ведь трудно же... врёшь, наверное?

  - Нисколечко. Хочешь - верь, а хочешь - нет, но мне нравится такая жизнь. Она наконец-то наполнилась реальными вещами. А трудности преодолимы. Да и ребята подрастают. Скоро полегче будет. А у вас как с Федей?

  Наташка досадливо поморщилась.

  - Да ну его. Если бы не зима, выгнала бы паразита.

  - Что так?

  - Пьёт, подлец. Как только работы нет в гараже - обязательно упьётся. Когда шли расписываться, попросил меня купить ему сто граммов водки для храбрости. А я ему тогда и сказала: 'Мне алкаша не надо. Если собираешься пить - регистрация отменяется'. Упросил ведь негодяй бутылку пива купить. Выпил и говорит: всё, это последняя. И хрясть ею себе по лбу. Бутылка вдребезги. А на лбу - ссадина. Я и поверила ему. Посчитала: видать, проняло человека. И что ты думаешь, теперь он домой через день с таким шишаком приходит. Понравилось дурню лбом орехи щелкать! На водку спорит. Вот обормот несчастный!

  Вчера жду с работы, а его нет и нет. Ну, думаю, и Бог с ним: проспится - придёт. Утром привели его мужики еле тёплого в одних носках. Рассказывают, идут на работу, видят, прямо на дороге из колеи белое изваяние торчит. 'Что за чудеса?' Подходят ближе - Федька. Провалился в лужу и вмёрз в неё, как мамонт. Подумали: пропал человек. А он спит, мерзавец.

  Мужики говорят, такую величественную позу даже нарушать было жалко: он словно герой на амбразуре вражеского дота. Начали вытаскивать, с трудом штаны отодрали - благо новые, не порвались. А сапоги так и остались во льду. Протрезвеет - пусть сам идёт вырубать их. Другой бы уже всё себе поотморозил, а этому хоть бы что. Сейчас все на работе, а он спит. Вот так-то, подруга: ны було баби заботы - та купыла порося.

  Дома эта история всех развеселила.

  Новый год Некрасовы встречали за праздничным столом в кругу семьи, но не по московскому времени, а по читинскому, то есть в шесть вечера по Москве. Они решили, что следующее новогодье будут встречать по-иркутски - в семь вечера и так далее. Так им удобней.

  Ребята сидели у родителей на руках и радостно колотили по столу ложками. Бабушка, помолодевшая за этот год, словно у неё начался обратный отсчёт времени, восседала тут же. Она нетерпеливо посматривала на испечённый Зоей шоколадный торт с весёленькой кондитерской посыпкой.

  Свечи уже были зажжены. В углу на табуретке, загадочно поблёскивая своими украшениями, стояла небольшая пластмассовая ёлочка. Под ней стояли Дед Мороз и Снегурочка из шоколада.

  Для малышей были выставлены соки, яблочное пюре и под тряпичным петушком - манная кашка. Кстати, молодёжь начала обзаводиться собственными зубами: у Алёнки уже прорезались три зуба, у Артёмки - два. И Зоя при кормлении их грудью повизгивала от их задумчивых прикусов. Это была ещё та пытка.

  Часы пробили восемнадцать, и у Некрасовых начался пир.

  Зима - пора благодатная. Володя восстанавливал свои силы после стройки, Зоя отдыхала от огорода, бабушка - от детишек. Молодые родители более основательно занялись развитием малышей: возобновили ежедневное пение, чтение детских книжек, совместные игры.

  Володя любил детей самой нежной любовью. Как-то раз, неслышно войдя в комнату, Зоя увидела такую картину. Он склонился над лежащей в кроватке Алёнкой - ей шёл восьмой месяц - и, легонько поглаживая её животик, говорил ей:

  - Ах ты, доченька наша милая! Солнышко наше ненаглядное! Песенка наша звонкая! Мы с мамой любим тебя.

  Алёнка широко-широко улыбнулась ему. Причём не бессознательной улыбкой ребёнка, а по-взрослому мудрой. Как бы соглашаясь с ним: 'Конечно, я хорошенькая. Что с вами поделаешь? Любите уж'.

  В свободное время Зоя распускала свои шерстяные вещи и вязала малышам шапочки, шарфики и носочки.

  Однажды Володя попросил её сходить в библиотеку и по-искать там что-нибудь по вышиванию крестиком. Зоя была удивлена, но принесла ему увесистую книгу по художественному вышиванию. Он весь вечер с интересом листал её, что-то высчитывал. А через сутки показал ей орнамент, которым он собирался украсить стены их будущей столовой. Это было неожиданно и оригинально. Зое понравилось.

  В начале марта к Некрасовым заявился связист.

  - Будем телефон подключать. Аппарат имеется?

  - Да. Купили кнопочник.

  - Хорошо. Ждите.

  И пропал на неделю. Но зато на восьмой день он пришёл и за полчаса провёл в дом телефонный кабель, привинтил розетку и подключил телефон. Зоя переписала на почте немногочисленный список абонентов, с которыми они могли общаться. И, прежде всего, установили связь с друзьями - Геляевыми и Шевченко. Это значительно разнообразило их жизнь.

  И вдруг Зое жгуче захотелось позвонить родителям. Неделю она терпела, борясь с соблазном, но чем дальше гнала эти мысли, тем больше хотелось позвонить им. За всё время её замужества они получили от них только телеграмму и одно письмо без единого тёплого слова. Это было демонстрацией их неодобрения её выбора. Зоя, в свою очередь, уязвлённая их отношением к её семье, не захотела сообщить им о рождении внуков. И вот именно теперь её душевный дискомфорт обострился и стал мешать ей быть счастливой.

  Ночью Зоя лежала и думала: 'Ну, почему у меня всё так плохо складывается с родителями? Ведь я никогда не была для них проблемным ребёнком. Но они всегда держали меня на расстоянии, словно я чем-то провинилась перед ними. Может, я своим появлением на свет спутала их планы?