И вот сейчас я опять услышал те же самые слова, как будто Бог дал мне ещё одну попытку спасти ребёнка. И тут я, веришь ли, испугался: на такой волне подобрать человека очень трудно. При сближении с ним его может оглушить бортом, и он сразу пойдёт ко дну. А мне и отстегнуться нельзя, всё равно не успею.
- Держись! - кричу.
Достал из-под скамейки бухту швартового каната - надёжная такая верёвочка, - сделал на конце петлю и ору во всю глотку:
- Эй!! Приготовься! Сейчас брошу верёвку! Как поймаешь, наденешь её вот так, - показываю ребёнку, - под мышки.
И бросил конец верёвки. Неудачно. Бросаю ещё раз и ещё. Верёвка намокла и стала тяжелей. Но всё равно мешает ветер. Тогда я зашёл с наветренной стороны и снова бросил её. На этот раз удачно. Она хлёстко стегнула по крыльям матраца - хорошо, что они приподняты были. И тут ручка ребёнка судорожно схватилась за верёвку. Я подгрёб поближе. И, перекрывая шум моря, ещё раз крикнул:
- Петлю под мышки надень! Подтяни! И держись за верёвку!
- Ладно, - кричит ребёнок в ответ.
Когда матрац был подтащен мною совсем близко, по жёлтому купальнику я понял, - девочка. Крикнул ей:
- Прикройся матрацем... и держись!
Выждал, когда волна приподняла её над кормой, и, словно выуживая большую рыбу, плавным рывком дёрнул её на себя. Девочка, скользнув по корме, упала на донную решётку. Я схватился за вёсла и выправил лодку. Затем выловил матрац, бросил его за спину в носовой отсек и подналёг на весла.
Девочка, худенькая, черноволосая, всё лежит и лежит без движения. И тут мелькнула мысль: 'Уж не зашиблась ли она до смерти?' Грешным делом подумал: 'Если и она умерла - всё к черту! Переверну лодку'.
- Ты не сильно ушиблась? - кричу ей.
В ответ она всего лишь шевельнула рукой. У меня и от сердца отлегло.
- Ну, отдыхай, отдыхай, милая, говорю.
И такая тяжесть с моей души свалилась, что у меня, веришь ли, даже слёзы потекли. И как-то сразу устал я, ну просто до изнеможения. Но потом обозлился на свою слабость, взял себя в руки. Гребу.
Минут через пять она подползла ко мне, села, увидела меня на скамейке в приспособлении, похожем на ходунки ребёнка, и обомлела.
- Не бойся, - кричу, - я не пират! Без этих штук я бы не смог выбраться в море. Как зовут?
- Вера, - с усилием отвечает она.
- А я - Володя.
- Как вы нашли меня? - перекрывая шум, кричит она.
- Случайно, Верочка. В море потянуло.
- А вы моряк?
- Нет. И долго ты плавала?
- Очень.
- Ну, отдыхай, Верочка, - говорю.
- Отвязаться можно? - показывает она на причальный канат.
- Да, - засмеялся я, - теперь можно.
В тот раз я устал как никогда. Моё безразличие к исходу морской прогулки сменилось таким страстным желанием вернуться, что я сам был удивлён. Нелегко же мне это далось. К концу путешествия мышцы судорогой сводило.
Степан, увидев озябшую девочку, её полуспущенный матрац, всё понял. И молча пожал мне руку. А девчонку растёрли докрасна и смазали ей разбитые коленки йодом. Маленько отдохнула она. Потом Степан дал ей 'пофорсить' свою рубаху, и мы с Верой отправились в жилую зону.
По дороге спрашиваю:
- Ты кому-нибудь сказала, что пошла купаться?
- Нет, - отвечает. - Я рассердилась на маму и ушла без разрешения.
- Как видишь, тебе это чуть не стоило жизни.
- Да, вижу. Спасибо вам.
- Будь здорова.
После этой прогулки мои мышцы трое суток болели.
Вот так мы с Верочкой и познакомились. Всё как я говорил: возникла необходимость - мы и встретились...
Глава 16. БЛАГОСЛОВЕНИЕ
Девушка поднялась со скамеечки, встала за спиной Владимира, положила руки на спинку коляски.
- Володя, а почему встретились мы? - вдруг спросила она.
- Ну, возможно потому, что я без тебя просто не выжил бы.
- Но оперировали-то тебя врачи, - заметила Зоя.
- Врачи, - подтвердил Некрасов. - Но, не мне объяснять, от чего может зависеть выздоровление. Я знаю определённо: ты мне очень помогла, очень...
И тут девушка негромко сказала:
- Ну, хорошо. А теперь скажи мне: долго ли ещё мне ждать от тебя предложения?
Некрасов замер. Помолчал. Обернулся к ней.
- Ты это... серьёзно? - спросил он.
- Конечно, - ответила она. - Или меня в твоих мечтах вовсе нет?
- Что ты говоришь? Зоенька! Ты же знаешь... Я... я запретил себе даже думать об этом.