Мой опыт на то время составил тринадцать успешных морских прогулок. Сел я, как всегда, лицом к корме. И, глядя на удаляющийся берег, грёб, грёб и грёб. Когда он сузился до размеров пояска, понял, пора решать: поворачивать или плыть дальше.
Должен заметить, что, сидя прикованным к скамье, управлять лодкой не очень удобно, а разворачиваться при хорошей волне, тем более. Однако манёвр прошёл успешно. Теперь перед моим взором было только море - безбрежное, серое, я бы даже сказал, гневное. Но страха не было, как, впрочем, и прежнего настроя.
Только подналёг на весла, вдруг вижу: справа и сзади от меня на достаточном удалении что-то мелькнуло, какая-то жёлто-красная полосочка. Я стал вглядываться: что бы это могло быть? Пришла мысль, не иначе как деревянный обломок. И, рассудив так, погрузил вёсла в воду, сделал один гребок, второй. Потом - нет, думаю, для обломка слишком яркая окраска. А что, если это надувной матрац? Решаю: всё-таки надо подплыть поближе.
Ну, осторожненько так развернулся и, забирая в нужную сторону, поплыл в направлении предмета. Минут через десять поднял вёсла, стал осматриваться. Нигде ничего. Что за чертовщина? Померещилось что ли?
Из-под скамейки достал алюминиевый ковш и отстучал им по борту несколько серий ударов. Так, на всякий случай. Прислушался - ни одного постороннего звука. Всё, пора к берегу, - решил. И в тот же миг увидел красный бочок какого-то небольшого предмета. Только теперь он оказался на одном уровне с лодкой, уже слева от меня - метрах в пятидесяти. Держась против волны, стал забирать влево. И вот, наконец, приблизился к предмету. Он был похож на спящего мотылька. Им оказался полуспущенный надувной матрац, поперёк которого кто-то лежал.
- Эй! Эй, на матрасе! - крикнул я. - Вы меня слышите?
- Дяденька, - слышу в ответ слабый голосок, - спаси меня!
Эта фраза, честное слово, на какое-то мгновение парализовала меня. Однажды, ещё в Грозном, во время боя, я уже слышал её. Тогда я пробегал по двору мимо рухнувшего подъезда, выѓстроенной углом пятиэтажки. И тут из-под завала меня позвал ребёнок. Отыскать его не составило труда. Это была худенькая темноволосая девочка лет восьми. Нижнюю часть её туловища зажало лестничным маршем. Без техники приподнять его и думать нечего.
Я наклонился к ребёнку.
- Тебя как зовут? - спрашиваю.
- Рошанка.
- Рошаночка, - говорю ей, - мне нужно сбегать за помощью. Потерпи, милая, я сейчас что-нибудь придумаю.
- Дядя, не уходи, - взмолилась она. - Если тебя убьют, то меня здесь никто не найдёт.
- Не убьют, - отвечаю. - Ты жди, я скоро вернусь.
И побежал за товарищами. Догнал их только квартала через три. Бой уже заканчивался. Но он, что карточная игра: если уж ввязался - уйти, когда захочешь, тебе не дадут. И мне пришлось немного задержаться. Найдя своего зама, я передал ему полномочия. Взял одного из бойцов и побежал выручать девочку. По дороге из обгоревшего бэтээра мы прихватили лом и два домкрата. Немного покружив по дворам, отыскали то место. Девочка, вся измученная и заплаканная, ждала.
- Вот я и вернулся, Рошаночка, - говорю ей. - Сейчас мы тебя вытащим. Потерпи ещё чуть-чуть.
- Костя, - говорю напарнику, - будем поднимать левую сторону. Ищи упор понадёжней и подводи домкрат.
В общем, подготовили домкраты к подъёму конструкции, вплотную подтащили к плите несколько железобетонных осколков, чтобы при необходимости тут же подложить их под неё. Начали подъём. Девочка вдруг и говорит:
- А дядя сказал, что мне уже никто не поможет, только Аллах, - заплакала она.
- Так, наверно, Аллах и прислал нас к тебе, - говорю ей. - Кстати, а куда тот дядя подевался? Пригодилась бы и его помощь.
- А он сказал: 'Засаду надо делать' и ушёл.
- Какую ещё засаду?.. Вот ещё не хватало, - проворчал я. - Не на нас ли? Надо бы...
И тут автоматная очередь заставила нас упасть и отползти за развалины. Стреляли из уцелевшего крыла дома.
- А вот и дядя нашёлся, - в сердцах сплюнул я. - Сразу видно: за народ воюет.
- Ну, отморозок! - возмутился солдат. - Знает, чем заняты, и стреляет. Сейчас я разберусь с этим гадом.
- Не время, говорю, Костя. Вот освободим девочку, тогда и до него черёд дойдёт. А пока прикрывай меня. Да не высовывайся, смотри.
Солдат занял позицию, а я подполз к домкрату, лёг на бок и давай рычагом орудовать. Тут и перестрелка началась. Но я не прекращаю работы, знаю - уж теперь-то прицельной стрельбы у этой вражины не получится. Чуть приподниму лестничный пролёт, сразу подкладываю под него опору. Обдирая руки, колени, ползу ко второму домкрату. Девочку подбадриваю, как могу. Но по её затуманенным глазкам вижу, что она на пределе своих сил.
Левый край конструкции удалось приподнять сантиметров на двадцать. А ножки ребёнка всё ещё что-то держит. Правая сторона пролёта в любое мгновение могла просесть. И тогда всё будет кончено. Я напихал под пролёт камней, влез под него и высвободил ножки. Минуту спустя и девочку вызволил.
Из-под обстрела вытащил её на бушлате. Девочка обняла меня и прошептала: 'Спасибо, дядя'. Я достал аптечку, говорю ей: 'Рошаночка, сейчас мы сделаем укольчик и вмиг донесём тебя до госпиталя'. Она улыбнулась и... умерла. Почему?! Я попытался запустить её сердечко. Ничего не получилось. Тогда сделал ей противошоковый укол, и снова старался оживить её. Всё напрасно. Я не смог её спасти, понимаешь, - голос Некрасова дрогнул. - Почему она умерла, я так и не понял. Меня это до сих пор мучает.
- Володя, это могло произойти от отравления ядами, - сказала Зоя, - которые накапливаются в размозжённых мягких тканях. И как только прекращается их сдавливание, яды тотчас разносятся по организму. Тут вины твоей нет.
- Возможно... - Некрасов глубоко вздохнул и продолжил: - Ну так вот. Когда я вернулся к напарнику, тот бинтовал плечо. Я помог ему и говорю: 'Вот теперь пора с этой гнидой разобраться'. Прикинули план действий. Когда минут через двадцать я оказался возле двери, за которой отсиживался тот 'народный заступник', ярость моя ещё не улеглась. Первой гранатой высадил дверь, второй угодил в косяк той комнаты, из которой велась стрельба. Заскакиваю в неё, смотрю: в углу сидит раненый мужик, под рукой автомат, весь пол - в гильзах. Увидел меня, заулыбался поганенько так: мол, сейчас твоя взяла, сдаюсь, а завтра ещё посмотрим, чья будет. Стал поднимать здоровую руку. Я качнул головой: 'Нет... Рошанку тебе не прощу'. И всадил в него остатки обоймы. А сам сел и заплакал. Думаю, девочка умоляла спасти её, а я так и не смог. Как с этим жить?