- Это Зоя. Здравствуй, Даша.

  - Здравствуй.

  - Даша, твоё письмо я получила. Спасибо, что написала.

  - Не за что.

  - Как там бабушка?

  - Сейчас специально забегала взглянуть на неё: жива пока. Кто-нибудь приедет из вас?

  - Да. Я приеду. Она очень слаба?

  - Слаба. Она ведь почти ничего не ест.

  - Даша, я сейчас в командировке, но постараюсь что-нибудь придумать. Спасибо тебе. А бабушке передай, что я скоро буду.

  - Хорошо. Но поторопись, пожалуйста. К моим словам она уже не прислушивается.

  Зоя ещё не пришла ни к какому решению, а ноги уже несли её к санаторию. Нужно выяснить: есть ли у них возможность уехать уже завтра. Да и, конечно, поговорить об этом с Володей.

  В администрации удивились такой спешке, но вошли в её положение и пообещали к десяти утра все документы подготовить, а броня на билеты у них имеется.

  Поиски Володи затянулись. Зоя вдруг подумала: 'Уж не купается ли он?' Через десять минут она подходила к лодочной станции. Пляж был пуст. Коляска Владимира стояла возле будки, обвешенной пробковыми спасательными кругами.

  - Э-эй! - прокричала Зоя.

  Из будки вышел инструктор. Он, как и в первую их встречу, был в синей выгоревшей на солнце майке.

  - Весь во внимании.

  - Здравствуйте. Не у вас ли Некрасов?

  - День добрый. Здесь он. Уже больше часа на волне. Скоро будет.

  - Извините, где он? И на чём?

  - В море, конечно. На лодке.

  - С кем-то катается?

  - Он всегда ходит на вёслах один.

  - Как один? Разве в лодке можно усидеть без ног? - с сомнением спросила она.

  - Выходит, можно. Я думал, вы в курсе, что он уже больше месяца регулярно выходит в море.

  - Нет. Я уезжала отсюда. И то, что я сейчас слышу, меня крайне удивляет.

  На лице инструктора проявилось удовлетворение.

  - Этот парень, кого хочешь, удивит. Я, по совести говоря, и сам не верил, что это возможно. За мою практику Митрофаныч - первый, кто без ног сел за вёсла. Он сам продумал, где и как устроить крепёж.

  - Так он что, привязывается к скамейке?

  - Если точнее, то к скамейке мы привинчиваем останки креслица из кинозала, а уж в нём с помощью страховочного пояса и капронового шнура фиксируется Володя.

  - Но там же такая нагрузка... а если кресло не выдержит?

  - Не беспокойтесь: Митрофаныч на всякий случай ещё четыре упора из хоккейных клюшек сотворил. Они тоже на болты прихвачены к шпангоутам, то есть к поперечным рёбрам. Так что там всё надёжно.

  - А вдруг лодка перевернётся, что тогда?

  - Этого я больше всего боюсь. Говорю ему, утонешь, а я из-за твоей прихоти в тюрьму сяду. Кстати, давайте присядем, - он указал на скамеечку, врытую под самым окошком будки.

  Они сели.

  - Так вот, - продолжил инструктор, - говорю ему, что с такой перспективой я не согласен. Тогда Митрофаныч надел на шею нож в чехле, зафиксировался и говорит: 'Переворачивай лодку. Если через полторы минуты не выберусь из-под неё, то начинается твоё время: хватай меня за жабры и тащи на берег'. Я и перевернул. Отсек время. На сорок пятой секунде он вынырнул.

  - Как вы могли согласиться на это?

  - Вы что, брата своего не знаете? Если ему что-то втемяшится в голову, то его и пять инструкторов не переубедят. Да и я хлеб недаром ем: кое-что умею. Ну, а уж потом деваться мне было некуда: капитулировал. И очень рад этому. Сегодня я в нём уверен, как в себе.

  То, что инструктор хвалил Володю, Зое почему-то льстило. Ей захотелось услышать о нём что-нибудь ещё.

  - И что же, он всегда благополучно возвращался? И с ним никогда и ничего не случалось на воде?

  - Вообще-то был один случай.

  - Тонул?

  - Нет, Бог миловал. Произошла история несколько иного рода. Но Володя просил меня до поры до времени никого не посвящать в неё. Так что я не знаю, как и быть с вами.

  - В ней что-нибудь предосудительное, чего можно стесняться?

  - Что вы, напротив. Но он всё равно не хочет огласки.

  - Ну, сестре-то можно рассказать по секрету?

  - Ладно уж, уговорили. - Он задумчиво почесал затылок. - Однажды... где-то дней двадцать назад, передали мне штормовое предупреждение. Часам к одиннадцати на море - волна до трёх баллов. И вдруг Вова нарисовался. Говорит, мне надо в море. Я, естественно, отказал ему. Так он как взял меня в оборот. Но, поймите, и мне в тюрьму не охота. Наорались мы друг на друга до полного удовлетворения. В конце концов, плюнул я в сердцах, говорю, плыви хоть в Турцию, глаза б мои тебя не видели. И он уплыл. Иду на обед и думаю: 'Чем сегодня день закончится?'

  Дома сел за стол - ложка в рот не лезет. Повалялся на диване, взял с собой бутылку водки - и на работу. Жду его, а его всё нет и нет. И вот где-то на исходе третьего часа смотрю, заходит Володя в пролив, и представьте себе, в лодке у него русалочка - в море выловил. Кожа у неё голубая, в гусиных пупырышках. Девчонка настолько озябла и устала, что на ногах стоять не может. Вынес я раскладушку, переложил на неё девочку. И пока я не перевёл на её растирку всю свою водку, Митрофаныч с меня не слазил. Позже я ему говорю, об этом надо непременно рассказать, чтобы у ребят боевой дух поднять. А он: 'Когда моего духа здесь не будет, тогда и рассказывай. А сейчас ни мне, ни девочке это не к чему'. Представляете? Я, вот честное слово, за всю жизнь ещё не встречал таких мужиков.