И, взяв с санок узелок, стала рассовывать продукты по карманам. Вовка устало опустился на санки. И тут где-то в середине квартала, в сторону которого они были обращены лицом, раздался мощный взрыв. Мальчик и женщина вздрогнули. Через минуту последовал второй взрыв и опять в том же квартале, только правее и ближе.

  - Как картошку садит, - заметил Вовка. - И вся крупная, одна в одну: двести сорокового калибра.

  Женщина стала беспокойно озираться. Третий снаряд взорвался во дворе дома, стоящего прямо у них за спинами. Земля нервно вздрогнула. Оконные стёкла хрустально охнули и, коротко отзвенев, осыпались.

  - Вот гад! Кучно бьёт, - оглянулся Вовка. - Да он, скорей всего, и прицела не меняет.

  Мальчик покосился на женщину и вдруг увидел, как она торопливо рвёт зубами выменянный ею хлеб.

  - Стойте! - гневно закричал Вовка. - Нельзя!

  - Так ведь всё равно убьют! - давясь хлебом, лихорадочно крикнула она.

  - А если нет? - как можно более спокойно спросил мальчик.

  - Я же знаю: убьют меня, убьют, убьют! - с неожиданной дикой страстью исступлённо твердила она.

  - Не убьют! - повысил голос Вовка. - А вот ваша дочь... наверное, умрёт.

  Елизавета поражённо замерла. Потом, ни на миг не отрывая взгляда от растерзанного ею куска хлеба, она медленно опустила руку.

  - Боже... Что я натворила? - прошептала она. И, словно отрекаясь от содеянного, отрицательно покачала головой. - Я... я сумасшедшая.

  - Глупости, - всё тем же спокойным тоном сказал Вовка. - Вы просто испугались.

  - Да? - с надеждой спросила Елизавета.

  - Конечно, - подтвердил мальчик. - У всякого могут сдать нервы. До дома-то ещё далеко?

  За их спинами, но уже на большем удалении, раздался новый взрыв. Они вздрогнули и внимательно посмотрели в лицо друг другу.

  - Нет... До угла и чуть наискосок, - ответила она. И, словно стараясь убедить его, нетвёрдо добавила: - А Валечке я умереть не дам.

  - Да уж наверно, - ободрил её мальчик. - Теперь у вас найдётся, чем подкормить её.

  Женщина успокоилась. Она тщательно подобрала крошки и, прежде чем спрятать хлеб, отковырнула от него корочку граммов на тридцать. Затем Елизавета с помощью Вовки выбралась на тропу, взяла мальчика за плечо и сказала ему:

  - Вова, ты очень надёжный человек. Спасибо тебе.

  И протянула ему корочку хлеба. Мальчик сжал губы и сглотнул слюну.

  - Не надо, - отказался он. - Несите дочке.

  - Ты за меня не тревожься, - успокоила его Елизавета. - С этого куска я больше ни крошечки не возьму. Пусть меня теперь хоть на клочья снарядом разорвёт. А без тебя, наверное, я и продуктов бы не добыла и даже вернуться не смогла бы. А теперь смогу. Возьми, пожалуйста.

  - Ладно, - согласился Вовка. И, чтобы не искушать Елизавету, положил корочку в карман.

  До угла они дошли вместе. Перед тем как попрощаться, Елизавета стала объяснять ему, где они с дочкой живут, чтобы при случае он мог найти их. Она повторила адрес ещё раз. Вовка до звона в ушах силился услышать то, что она говорила ему, но уже ничего не соображал. Он думал... о хлебной корочке. О том, что хорошо бы подержать её на горячей печке, тогда бы у этой корочки пробудился затаившийся в ней хлебный дух. Но ведь до печки ещё добраться надо. А терпеть - уже никаких сил нет.

  - Ты всё запомнил, Вова? - как сквозь вату донеслось до него.

  - Всё, тётя Лиза, - подтвердил он.

  - Ну, до свиданья, - махнула она рукой.

  - До свиданья, - ответил Вовка. И, сделав первый шаг в направлении своего дома, сунул руку в карман за корочкой.

  А вечером у Вовки начался жар. Сначала он этого даже не понял. Просто вдруг стало жарко, невозможно жарко. Повсюду. И под одеялом, и в комнате. Ему показалось, что тётя переложила в печку дров, отсюда и все неудобства. Он дважды вставал и умывался. И лишь к утру почувствовал, как голова наливается свинцовой тяжестью, а тело время от времени покрывается липким потом. Стало понятно, что он всё-таки простудился.

  Тётя ухаживала за ним как могла: поила его таблетками, какими-то отварами, обтирала кислой водой. Через неделю головная боль пошла на убыль, а затем почти и вовсе исчезла. Но появились кашель, слабость и тошнота. Мальчик впервые ощутил тяжесть своего собственного скелета.

  Болеть противно - это ясно, однако и в болезни, как оказалось, есть свои положительные моменты. Во-первых, никто не пошлёт тебя ни за водой, ни за хлебом. И, во-вторых, книжки можно читать сколько душе угодно. И Вовка читал, читал всё светлое время, да ещё прихватывал и вечера при свете коптилки. А ночью на него наваливались мысли.

  Когда долго лежишь, невозможно не думать. И первая мысль, конечно, о еде. Чтобы избавиться от этого наваждения, из крохотного озерца своих воспоминаний Вовка выхватывал какую-нибудь мелочь и на время забывал о голоде. Он заново переживал свои детские радости и огорчения. Снова и снова вспоминал родной дом, последние напутствия родителей, растерянные взгляды братишек. Вовка перебирал в памяти лица соседей, учителей, школьных товарищей. Он мысленно путешествовал по своей родной деревне, бродил по мелководной речке, бегал по тропинке, повторяющей все извивы её берега.

  Мальчик припоминал подробности своих проделок, совершённых им из озорства или от скуки, а то и просто из любопытства.

  Но чаще всего он вспоминал Ленку. И всё потому, что очень виноват перед ней. И от этой вины ему не избавиться уже никогда.