– А как зовут боцмана?

– Йоханнес Вик, – произнес Генри неохотно, будто боцман мог явиться на звук своего имени, и вышел в коридор распилить доску. По полу застучали обрезки.

– Доротея, – сказала Сара, не отрывая взгляда от плотника. – Принеси два гульдена из моего кошелька.

Услышав про деньги, Генри поднял взгляд, продолжая пилить. Вряд ли он зарабатывал больше за неделю.

– Два гульдена к обещанному, если скажешь, почему Вик не хочет, чтобы я знала о Боси, – пообещала Сара.

Генри поерзал, его сила воли дала слабину.

– Твои друзья не узнают, – пообещала Сара. – Я – жена генерал-губернатора. И скорее всего, не заговорю ни с одним матросом до конца путешествия. – Она дала ему минуту на обдумывание, потом протянула монеты. – Ну так что, Боси служил на этом корабле?

Генри взял монеты и кивнул на каюту, показывая, что не будет говорить в коридоре, где их могут услышать. Сара впустила его и закрыла дверь так плотно, как только позволяли приличия.

– Да, на «Саардаме», – подтвердил Генри. – Ногу ему покалечило, когда пираты напали, но капитану он нравился, вот он и оставил его на борту. Сказал, что никто больше не знает корабль так, как он.

– И что здесь такого? – удивилась Сара. – Почему Вик не хочет, чтобы об этом знали?

– Боси никогда не затыкался, – пояснил плотник, нервно поглядывая на приоткрытую дверь. – Вечно хвалился чем-нибудь. В кости выиграет – всем уши прожужжит. У шлюхи побывает… – Генри побледнел под гневным взглядом Доротеи, – ну, тоже всем расскажет. В последний раз похвалялся, что заключил в Батавии какую-то сделку и теперь разбогатеет.

– Не затыкался? – Сара непонимающе нахмурилась. – У него же не было языка.

Плотник впервые сконфузился и тихо ответил:

– Это Вик сделал. Отрезал ему язык с месяц назад. Сказал, мол, надоело слушать это кваканье. На виду у всех. А нас заставил его держать.

Сара почувствовала прилив жалости:

– Капитан наказал боцмана?

– Капитан не видел, никто не видел. И против Вика никто ничего не осмелится сказать. Даже Боси не осмелился бы.

Сара начинала понимать, как устроена жизнь на галеоне.

– Раз вы его держали, значит у него не было проказы, – сказала она.

– Проказы? – Юноша с отвращением поежился. – На галеон не пускают прокаженных. Может, после, на берегу заразился. В порту капитан разрешает нам приходить и уходить когда вздумается. Большинство сошли на берег в Батавии, но Боси спрятался на корабле после того, как ему язык отрезали, и нигде не показывался.

– До того как лишиться языка, Боси говорил, что это за сделка и с кем он ее заключил? – спросила Сара.

Плотник покачал головой, явно желая, чтобы вопросы прекратились.

– Только то, что деньжата еще никогда не доставались ему проще. Так удружить кое-кому с кое-чем. А когда его спрашивали, с чем именно, он с жутковатой ухмылкой говорил одно слово: «Лаксагарр».

– Лаксагарр, – озадаченно повторила Сара.

Она бегло говорила на латыни, на французском и фламандском языках, но никогда не слышала этого слова:

– Что это означает?

Плотник пожал плечами, явно встревоженный воспоминанием.

– Не знаю, никто не понял. Это на норне[3]. Боси был с островов. Наверное, что-то на его родном языке, но то, как он это произнес, нас… напугало.

– Говорит ли кто-нибудь из команды на норне? – спросила Сара.

Плотник мрачно рассмеялся:

– Только боцман Йоханнес Вик, но, чтобы его разговорить, трех гульденов маловато.

Едва Арент успел выйти из парусной каюты, как зазвонил судовой колокол. В него бил карлик, стоя на скамье.

– Наверх, сукины дети! – провопил он, брызжа слюной во все стороны. – Живо наверх!

В распахнутые люки на палубу полезли матросы, словно крысы, бегущие от пожара. Они наводнили шкафут, чуть ли не по головам друг друга взбирались на снасти и мачты и занимали каждый свободный пятачок, смеясь и пихая друг друга.

Арента оттеснили обратно к носу корабля и прижали к двери, из которой он недавно вышел. В воздухе густо пахло потом, элем и опилками.

Капитан стражи Якоб Дрехт снова коснулся шляпы в знак приветствия.

Он стоял спиной к стене, уперев в нее ногу, а во рту у него попыхивала вонючим дымом резная деревянная трубка. Шпага, которая еще несколько минут назад упиралась Аренту в грудь, стояла у стены рядом, будто приятель, решивший составить ему компанию.

– Что происходит? – спросил Арент.

Дрехт вынул изо рта трубку и почесал уголок губ. Под широкополой шляпой, над птичьим гнездом светлой бороды, ярко синели слегка прищуренные глаза.

– У капитана Кроуэлса есть традиция. – Дрехт кивнул на шканцы, где стоял коренастый широкоплечий человек, сложив руки за спиной; судя по поджатым губам, настроен он был серьезно.

– Это капитан? – удивился Арент, отметив, что тот одет лучше многих генералов. – Смазливый, как пасторша. Что такой делает на галеоне? Он мог бы продать свой наряд и спокойно отойти от дел.

– У тебя всегда столько вопросов? – покосился на него Дрехт.

Арент крякнул, досадуя, что так явно себя выдал. Непреходящая любознательность была следствием работы с Сэмми. Она появлялась у всех, кто провел с ним какое-то время. Они становились другими.

Менялся их образ мыслей.

До того как стать телохранителем, Арент восемнадцать лет прослужил наемным солдатом. Тогда его врагами были лишь шпага, пуля и прочее оружие. Он ничем серьезно не озадачивался. Попросту было некогда. Солдату не до раздумий, когда на него смотрит пика, иначе она может его проткнуть. Теперь же при виде пики он принимался размышлять, кем она сделана, как попала к этому солдату, кто он, почему здесь оказался и так далее и тому подобное. Этот новый дар стал проклятьем Арента: он уже и солдатом не был, но и сыщиком не стал.

Кроэулс обвел взглядом подчиненных, ни одна деталь не ускользнула от его внимания.

По палубе забарабанил дождь.

Разговоры постепенно стихли, слышался только плеск волн и крики птиц, кружащих в небе.

Кроуэлс дождался, когда тишина сгустится:

– Каждый на борту этого корабля хочет снова увидеть землю. Кому-то нужно к семье, кому-то в любимый бордель, кому-то наполнить пустой кошелек.

Послышались приглушенные смешки.

– Чтобы увидеть дом родной, наполнить кошельки да просто дышать, мы должны удерживать этот корабль на плаву, – продолжал Кроуэлс, упершись руками в поручень. – А опасностей не счесть. Нас будут преследовать пираты, хлестать огромные волны, и чертово бурливое море попытается швырнуть нас на скалы.

Матросы одобрительно забормотали и распрямили спины.

– Уж в этом-то можете не сомневаться. – Кроуэлс заговорил громче. – Одна паскуда нас не одолеет, так другая попытается. Чтобы добраться до дома и до того, что нас ждет, мы должны перебороть их всех. – Эти пламенные слова вызвали одобрительное улюлюканье. – Если пираты к нам сунутся, так сдохнут, но не раньше, чем мы перережем глотки их товарищам и поднимем на их корабле свой флаг. Шторм – это лишь ветер в паруса, и на пути в Амстердам мы оседлаем любые волны.

Под радостные возгласы команды перевернули склянки и ударили в колокол. То был сигнал приняться за работу. Четверо здоровяков принялись крутить кабестан, механизм заскрипел, и три якоря «Саардама» поднялись с морского дна. Нужный курс и скорость определили, капитан отдал приказы старшему помощнику и рулевому.

Наконец подняли паруса на грот-мачте, и всеобщее воодушевление сменилось ужасом.

На огромном белом полотнище колыхалось хвостатое око, нарисованное углем.

Все взоры обратились к парусу, так что никто не заметил, как Кресси Йенс схватилась за поручни и краска отхлынула от ее лица.

Никто не заметил, как Зандер Керш захлопнул книгу, открытую на изображении ока с хвостом.

Никто не заметил, как боцман, Йоханнес Вик, коснулся повязки на глазу, будто что-то вспомнил.