– Это твое спальное место, – она стряхнула с кровати крошки и гневно зыркнула глазами на воспитанниц, которые тотчас же отвели взгляды. – А здесь будешь делать уроки. Конечно, если мать твоя их оплатила, – пожала она плечами и приподняв брови окинула меня взглядом.
– А моя мама говорила, что здесь все занятия должны быть бесплатны и вы не имеете права требовать платы за них, – проговорила девочка лет восьми, которая сидела на подоконнике, поджав ноги, и нагло поглядывала на мадам Розалин.
– О, ее светлость соизволила говорить со мной! – мадам Розалин повернулась и уперев руки в боки окинула недовольным взглядом девочку. – Вам-то чего беспокоиться о таком? Любовник вашей матери проплатил ваше присутствие здесь вплоть до вашего совершеннолетия, включая не только присмотр и питание, а и учебу, одежду и прочие мелочи нашей столь однообразной жизни, – Розалин явно совершенно не заботили чувства девочки.
– Кто такой любовник? – шмыгнув носом спросила я у светловолосой девочки примерно моих лет, кроватка которой стояла рядом с моей.
– Это как муж, только богатый, – протянула тихо в ответ она и с видом знатока вздернула подбородок.
– Мои-то оплачены и слава богу. Но у многих ведь нет, – строго проговорила девочка на подоконнике, и я с интересом стала ее разглядывать.
Худенькая восьмилетняя девчушка была похожа не маленькую фэйри, которых я иногда могла видеть в мчащихся по городу богатых экипажах, но если верить мадам Розалин, то ею она не была, но походила под это описание так уж точно. Длинные, точеные руки и ноги, тонкие черты лица, крупные миндалевидные голубые глаза в обрамлении длинных, светлых ресниц, розовые пухлые губки, насмешливый изгиб которых говорил, что сие маленькое чудо было довольно-таки избаловано и вряд ли знало, что такое подчинение. Довершением же сказочного образа были великолепные длинные волосы пшеничного цвета, которые крупными локонами ниспадали девочке до самого пояса, придавая ей какое-то особое величие среди всех остальных воспитанниц с гладко зачесанными волосами, благодаря чему они все выглядели практически одинаково. Даже платье на маленькой красавице было не такое, как на остальных. Одета она была не в простое платье из грубого темного сукна с белым воротничком, нет, на ней было довольно-таки симпатичное муслиновое платье розового цвета, отделанное по краям рюшами, на ногах же у нее были симпатичные белые туфельки, каблуком которых она постукивала по подоконнику, нагло поглядывая на мадам Розалин.
– Ох, мисс Катрина, остра вы на язычок не по годам, – недовольно кинула женщина в ответ. – Учились бы лучше так же хорошо, как вмешиваетесь в то, что вас не касается.
– Вмешивались бы взрослые, мне бы не пришлось, – Катрина спрыгнула с окна и гордо вскинув голову подошла ко мне, протянув руку. – Катрина Эндэльборн. А тебя как зовут?
– Селена, – я осторожно пожала руку девочки, прижав к себе покрепче мишку.
– Ну, добро пожаловать, Селена, в наш маленький лживый мирок, – усмехнулась девочка, потрепав моего мишку за лапку.
– Катрина, – прикрикнула на нее мадам Розалин, услышав такую реплику. – Думайте, что говорите!
– Вот я и говорю то, что думаю, – девочка подмигнула мне и развернувшись вышла из комнаты.
– А ты переоденься в чистое платье, – кивнула мадам Розалин на лежащую на кровати одежду, – скоро ужинать будем, – с этими словами она вышла вслед за Катриной, оставив меня среди других воспитанниц, которые тотчас же обступили вокруг, наперебой задавая вопросы.
– Сколько тебе лет? – спросила одна пухленькая девочка лет восьми, с смешными веснушками на носу, которые четко выделялись на ее белоснежной коже.
– Уже шесть, – ответила я.
– А откуда ты? – просила другая девочка, с черными, как смоль, волосами, которые были туго заплетены в толстенную косу, переброшенную через плечо.
– Отсюда, из столицы, – ответила я, пожав плечами.
– А почему ты здесь оказалась? – спросила та девочка, с которой я уже успела перекинуться парой фраз.
– Не знаю. Но мама сказала, что это ненадолго. Она решит свои важные вопросы и сразу же заберет меня, – важно ответила я.
– Они все так говорят, – пробурчала сидевшая на стуле худенькая девочка с милыми косичками рыжего цвета.
– А я свою вообще никогда не видела. Умерла, когда я совсем маленькая была, – шмыгнув носом ответила моя соседка по кроватям. – Меня Кристина зовут, – она пожала лапу моего медведя и добавила, – глаз можно пришить ему. На кухне работает мадам Эмма, ее можно попросить. Она очень хорошая.
– Нет, – убрала я мишку за спину. – Он мне такой нравится.
Мой одноглазый медведь был для меня большим сокровищем, поскольку навсегда запомнила фразу моего отца, сказанную в тот момент, когда я, заливаясь слезами, искала по комнате маленькую пуговичку, бывшую некогда глазом у моей игрушки:
– О, да он ведь одноглазый Робин теперь! – на лице отца было написано восхищение.
– Кто такой одноглазый Робин? – спросила я тогда, недоверчиво посмотрев на медведя.
– Это самый грозный пират на морских просторах. Он бесстрашный, сильный и ему нет равных в покорении морской стихии, – ответил отец и после этих слов я уже по-другому посмотрела на старенького, одноглазого мишку, который был моим спутником едва ли не с пеленок.
– А вот и его глаз, – отец поднял с пола маленькую пуговку и протянул мне.
– Нет, не надо. Пусть лучше будет как пират, – замотала я головой. – Ты ведь тоже как пират? Только с глазом, – спросила я тогда у отца, обняв его и вдохнув запах одежды, насквозь пропитанной ароматом моря.
– Ну да, как пират, – усмехнулся он и потрепал меня за косичку. – И этому пирату нужно снова отправляться в плавание.
Он поцеловал тогда меня и вышел из комнаты. Больше я его не видела. Говорили, что его судно затонуло во время шторма, некоторые же твердили, что оно было захвачено и правда пиратами. Но, как бы там ни было, человек, на плечах которого держалось все в нашей семье, пропал и больше в моей жизни и жизни матери не появился. С того самого момента и пошло все наперекосяк для меня, маленькой девочки, мать которой была слишком молода и красива, чтобы оставаться одной, а если учесть, что еще ко всему прочему и бедна, то появление в ее жизни богатого любовника было более чем ожидаемо. Но внимание любовника и материнство было невозможно совмещать, поскольку высокомерный барон мог заявиться к матери среди ночи и потребовать, чтобы она собиралась с ним в какую-то очередную поездку или еще куда. Поэтому мама металась между ним и мной, но когда мужчина поставил ультиматум матери, то она была вынуждена под его давлением отправить меня в этот пансион, дабы не потерять единственного человека, который не давал умереть с голоду как ей, так и мне. Это потом уже я начала понимать, что она могла поступить иначе, а не просто сбагрить меня в невесть какое заведение, подкинув как бездомного котенка в пансион, в котором воспитывались в основном сироты богатых родителей, опекуны которых не очень-то хотели возиться с осиротевшими детьми, а также незаконнорожденные, до которых вообще мало было дела родителям.
В тот момент я свято верила в то, что она вернется и заберет меня, как только уладит все вопросы с мужчиной, который содержал ее. Но не вернулась и для меня началась новая жизнь с нескончаемой вереницей однообразных будней, наполненных молитвами, учебой и мелкими обязанностями, которые были у каждой девочки. Благо, мое содержание в пансионе оплачивалось исправно, и я спокойно жила под его крышей, чего нельзя было сказать о других девочках. Ведь стоило только кому-то из родителей не внести уплату за пребывание в стенах заведения, как девочек сразу же отстраняли от уроков и даже в столовой усаживали за отдельный стол, где во время еды перед ними ставили лишь деревянные тарелки с густой овсяной кашей, есть которую не хотел даже наш дворовой пес, смешно фыркая своим носом, если кто-то выбрасывал эту кашу ему.
Дружила я в этих стенах с Кристиной, которая была моей одногодкой, да с Катриной, которая была неким подобием моей сестры, с первых дней моего пребывания в пансионе взяв меня под свое крыло, чем избавила от львиной доли неприятностей, которые преследовали других воспитанниц. Ведь внутри коллектива девочек велась всегда негласная война за место под солнцем, если это можно было так назвать. А этим самым солнцем была для нас мадам Дизар, которая решала, кто и что ест, где сидит, сколько часов в сутки спит или же корпит над чтением библии. Ну и Катрина, которая была ее любимицей, всегда подтягивала нас с Кристиной к себе поближе, давая погреться в лучах этого светила в лице строгой директрисы пансиона.
