Зови или молчи, догоняй или смотри вслед - все уже кончено. Где-то ее ждет берег, точно более приветливый и дружелюбный к ней, чем квартира в наполовину восстановленном городе, кое-как прибранная не ее руками после разгрома, или маленькая казенная комната в школьном крыле замка.
Это оказалось очень горько понимать, но отчаиваться было не в правилах Димитри, и он решил узнать, куда Полина направляется. Он посмотрел Зрением вслед лодке, уже казавшейся маленькой, как детская игрушка, и узнал, что выйдя в залив, путница сможет поднять парус не сразу. Сперва ей понадобится работать веслами или ждать, пока лодка не минует дамбу, а это полный день. Время у него еще было, правда, не очень много. За дамбой она сможет поставить парус, и ее суденышко побежит быстрее, но ей все равно нужно будет пройти весь залив и выйти в Балтику, а потом еще ждать большой черный корабль, в кильватере которого ей предстоит идти полную седмицу дней, и потом еще три дня самостоятельно, от места, которое ей укажут. После этого вернуть ее уже не удастся. Князь уже видел этот берег в начале сентября, именно к нему шел "Пилигрим" со всеми саалан, погибшими в бою со штормом, на борту. Димитри понял, что у него осталось три дня. За это время он должен был найти способ догнать ее и убедить вернуться. Он дождался вечернего обхода и вместе с медсестрой посмотрел на градусник, которым Полине измеряли температуру. Прикосновение рукой сказало ему, что у нее сильный жар, но здесь любили точные цифры. Тридцать девять и восемь. Можно подумать, это что-то меняет. Он спросил целительницу, есть ли шансы сбить жар, она сказала: "Мы пробуем, пресветлый князь". Он кивнул и молча ушел к себе из госпитального крыла.
Утром он вышел из внутренних покоев и обнаружил, что Хайшен уже ждала его в кабинете. Когда он вошел, она начала было высказывать развернутые извинения за те подозрения, которые себе позволила в его адрес, но довольно быстро остановилась.
- Пресветлый князь, ты чем-то занят или видел скверный сон?
- Досточтимая Хайшен, у меня человек, - Димитри не сразу смог заставить себя произнести слово, - умирает. Та, с которой мы ездили в поле мертвых, помнишь?
- Полина Бауэр? Помню, конечно. Твои целители не смогли ей помочь? У тебя тут маги приличного уровня.
- Хайшен, у нее смертельный жар и нет никаких других признаков болезни. Они бьются третий день, и все зря.
У досточтимой вытянулось лицо и брови поползли вверх.
- Я убежден, что причина болезни Полины - обида на саалан за все дурное, что мы здесь сделали, начиная с разрушений в городе и дальше по самый ее арест. Может быть, и еще что-то есть. Кроме этого, она в обиде на меня самого, за ряд поступков, о которых я тебе еще скажу. И конечно, она тяжело переносит неволю... переносила. Досточтимая, признаюсь тебе, что мне было страшно извиняться перед ней, потому что я знал, что подняв вопрос, можно сделать еще хуже, и тогда она точно умрет. И пока я, как дурак, сидел со своими переживаниями, дело дошло до точки, в которой разговаривать уже не с кем. Я вчера вечером видел, как кто-то из их старых богов забрал ее. Она сейчас в пути к нему. Или к ней, я не знаю.
- Так забрал, или она в пути? И сколько, по-твоему, осталось времени на то, чтобы это изменить? - спросила Хайшен.
Димитри покачал головой:
- Не могу сказать точно. Я не понимаю местную традицию. Если считать, как морские маги, то или три дня, или декада.
У Хайшен сделалось сложное лицо. Князь видел, что настоятельница верит ему, но сам понимал, насколько путано и бессвязно он говорит. И сделать с этим он ничего не мог при всем желании. На его счастье, о здравости суждений и выдержке Хайшен не зря ходили легенды. Она сказала:
- Ну что же, значит, это предстоит узнать мне. А ты пока займись тем, что у тебя получается лучше. Ты не выглядишь как человек, который сможет спокойно есть и спать сегодня, так что делай то, что сам считаешь верным.
И она пошла в госпитальное крыло. А Димитри, вызвав Иджена, распорядился пригласить в замок врача из Приозерска - для начала. И побыстрее.
А Хайшен поговорила с целителями, выяснила что-то им непонятное, но важное для нее, и пошла в палату к Полине. Посмотрев Зрением, она увидела то же, что и Димитри: спокойно лежащую в постели женщину, душа которой плыла в лодке по большой реке к морю, руля веслом, и смотрела на берега реки, то ли любуясь, то ли прощаясь. Хайшен послушно вышла из палаты, когда пришел врач, и зашла снова, как только он закончил осмотр. Между этим явлением местных медиков и следующим, когда пришли трое с аппаратиком для записи работы сердца и еще одной диагностической машинкой, она успела сделать то, что Димитри уже проделал: посмотреть, куда направляется дух женщины, ставшей причиной стольких неприятностей саалан в крае. Но узнала она больше, чем князь.
Гавань, ждавшая Полину, находилась на пологом берегу то ли соленого болота, то ли моря, затекшего в сушу слишком глубоко. И гаванью она не была. Лодке придется остановиться, не подойдя к берегу, и женщине предстоит пройти пешком по колено в воде еще довольно далеко. А лодка в это время должна будет вернуться назад в мир живых, чтобы забрать кого-то еще.
Узнав это, Хайшен снова оставила Полину медикам и вышла. Пока они судили и рядили в палате, она задумчиво смотрела на лес и пила чай в общем зале целителей. Потом медики вышли в коридор и начали обсуждать увиденное уже за пределами палаты, довольно громко и нервно. Хайшен к этому времени как раз додумала мысль и вернулась на свой добровольный пост.
Досточтимая Хайшен была женщиной весьма благородного происхождения и очень непростой судьбы с ранних лет. У ее деда было достаточно средств, чтобы нанять ей человеческую кормилицу и человеческую няню. И он начал заниматься с внучкой благородными науками, начиная со счета и заканчивая музыкой, едва она смогла произносить свое имя без ошибок. Он почти даже не расстроился, узнав, что девочка маг, но потребовал у магистра для нее домашнего обучения в начальной и средней ступенях, так что в интернат она попала очень взрослой, ей уже исполнилось девять - двенадцать, посчитали бы на Земле. Ненависть соучеников к ней стала взаимной очень быстро. "Ледяную гордячку" били, сыпали ей песок в еду, рвали одежду и портили книги. Ни разу она не ответила на оскорбление грубостью и не дала сдачи. Обращать внимание на "крысьих детей с кашей во рту" было ниже ее достоинства. Но она не упускала возможности с брезгливым презрением заполнить верным ответом тишину в классе, вызванную молчанием очередного соученика, не выучившего урок. И не забывала использовать заготовки на практических занятиях, зная, что у остальных не достает то ли ума, то ли интереса запасти необходимое.
Когда они переросли своих сайни и начали наконец видеть друг в друге людей, а не крысенышей, у самых отчаянных ее гонителей хватило глупости предложить ей свою приязнь и близость. Она развернулась и ушла, не давая ответа, как от первого, так и от всех, решивших попытать счастья позже него. После пятого такого случая она, явившись прямо к брату-воспитателю, заявила, что намерена принести обеты Академии. Лучше завтра, потому что сегодня уже вечер. Скандал был страшный. Воспитатель послал Зов деду, тот вызвал ее домой и долго просил передумать. Пока Хайшен с ним объяснялась, приехал отец и начал рассказывать, как она хороша лицом и как прекрасно у нее все может сложиться. На него она просто посмотрела с недоумением. Мать явилась третьей, с новой идеей. Она попыталась внушить дочери, что перед тем как навсегда лишать себя свободы, надо хотя бы родить дитя и отдать семье. Это был их последний разговор, Хайшен поняла, что с нее достаточно этой женщины в ее жизни. Потом строптивую наследницу отпустили, наконец, обратно. И в школе ей пришлось продолжить войну за право на свой путь. Отговорки, проволочки, отсрочки... но через полгода магистр сдался. У нее приняли обеты, она надела темно-серый фаллин послушницы - и почувствовала себя защищенной. Через седмицу она узнала, что самый злой и влиятельный из ее гонителей планировал предложить ей еще и брак. Он и предложил, но стоя перед ним в сером фаллине, ей уже не было нужно отвечать ему на вопрос "почему нет". Успевать раньше стало ее коронным ходом в любой дискуссии. Благодаря этому она и попала в Святую стражу. Ей еще не было двадцати, когда она разобрала свое первое дело на равных с другими офицерами.
