Семён вспомнил, что несколько минут назад ему предлагали стать студентом, а он кричал и злился в ответ. Шлинчак пожалел об этом, но, подумав о Саше, вдруг снова разозлился на этих бессовестных людей, которые вынудили его приехать сюда, якобы для выполнения очень важного, секретного поручения.

Семён Шлинчак быстро шёл по коридору, придумывая, что он скажет Хельмуту, когда встретится с ним вечером. Коридор закончился, и Семён по инерции зашёл в открытые двери, перед которыми он оказался. Взгляд его невольно поднялся вверх к сводчатому потолку, украшенному лепниной. Сквозь свежую побелку проглядывали фрагменты росписи. Семён догадался, что это церковь. Лики святых всё ещё смотрели кое-где на посетителей сквозь тонкий слой краски, как через вуаль. Мощные колонны казались стройными и непринуждённо держали огромный свод, который притворялся невесомым. Сочетание утончённости, лёгкости и глобальности конструкций поразило парня. Он не понимал, как это всё держалось и не падало.

Его созерцательное настроение прервала группа студентов, вбежавших в церковь с мячом. Это, похоже, был теперь не храм, а спортивный зал. Семён, не будучи сильно религиозным, был, тем не менее, не просто удивлён, но обескуражен и поражён. В нём проснулась жалость к лицам святых, которые пытались разглядеть спортсменов сквозь свою вуаль из извёстки, не понимая, чем те заняты, почему так стремительно и хаотично передвигаются по залу, созданному для молитв. И стало обидно за художников, творения которых были безжалостно замазаны.

Семён вышел из этой церкви-спортзала, тихо притворил дверь, нашёл лестницу и почти бегом покинул здание, которое вызвало такое смятение в душе, чрезмерно быструю смену чувств и ощущений.

Вышел на улицу, прошёл мимо колонн, украшавших здание университета в одну сторону, затем в другую. Зачем-то пересчитал их. Двенадцать. Солидные, огромные и утончённые одновременно. Они придавали зданию помпезный праздничный вид. Семён дошёл до кованых ворот, ведущих во внутренний дворик. Остановился, рассматривая их. Заметил вензель КИУ. Догадался, что это означает Казанский Императорский Университет. «Хорошо, что вензель не замазали.» – подумал Шлинчак. Вошёл во двор. Красивый, ухоженный. Огромные старинные здания вокруг. Семёна поразила вогнутая форма астрономической обсерватории и странная надстройка сверху. Всё сделано красиво и добротно. На века! Оценил хозяйским глазом парень.

Шлинчак дошёл до конца университетского двора и перед ним внезапно открылся великолепный вид на Казань. Город казался серым под мелкой сеткой осеннего дождя, но колокольня церкви, возвышающаяся над городом, была освещена пробивающимися сквозь тучи лучами. Золотистый купол то вспыхивал под солнцем, то сливался с общим серым фоном города. Золотой глаз купола, казалось, мигал, расположившись на красной ноге башни. Черный рот проёма показывал язык – это поблёскивал колокол, попадая в поле зрения солнца. Вот купол и колокол погасли – огненный шар скрылся за большой тучей. Но вспыхнула под его лучами река – матушка Волга, вернее, лишь фрагмент её, изгиб, выхваченный светилом, похожий на запятую. Семён заворожённо наблюдал за игрой света. Но спектакль также внезапно закончился, как и начался. Небо полностью затянула пелена облаков и мелкий дождик начал старательно умывать город.

Семён бродил по улицам Казани под моросящим дождём. Он был не готов ещё переключиться на этот город. Длительное мелькание пейзажей, то городских, то сельских, за окнами вагонов, поля, сменявшиеся лесами, болота, дороги, горы, степи. Всё это заполнило его сознание до предела. Он уже не был способен радоваться новому. Вынужденное, навязанное ему путешествие, нежеланная разлука с женой, неизвестность будущего, давили даже на жизнерадостного Семёна.

Он долго добирался до Казани. Толком не попрощавшись с женой, по вызову партии, срочно выехал в Житомир, затем в Киев, Москву. И только в Москве ему рассказали о конечной точке его маршрута. А цели он не знал и сейчас. Надеялся, что Хельмут, то есть Андрей, расскажет ему сегодня. Но до вечера ещё далеко. И Семён идёт по улицам, не замечая разницы между Киевом, Москвой и Казанью. Двухэтажные и трёхэтажные дома, церкви, колокольни. Глядя на лепные украшения и замысловатые формы храмов, вспомнил Семён странное слово «барокко», часто произносимое Хельмутом в Москве.

Люди пробегали мимо, торопясь укрыться от дождя. Серые, грубые костюмы, выцветшие платья. «Может быть, он всё ещё в Киеве?» – порой думал Семён Шлинчак. Может весь этот путь от Житомира до Казани приснился ему? Но вот он поднял глаза, увидев необычные очертания. Здание с высокой колокольней. Нет, это не колокольня, догадался Семён. Это минарет. Перед ним был не христианский храм, а мечеть. Два этажа, зелёная крыша. Похоже на обычный купеческий дом. Но над крышей трёх-ярусный минарет. В Москве мечети ему не попадались, хотя, наверняка тоже были. И вот ещё одно отличие. Верблюд, запряжённый в повозку. А это что? Двухэтажный трамвай? Такого ему видеть ещё не приходилось. Настроение Семёна сменилось. Уныние, не свойственное ему, перешло в любопытство. И он начал изучать город, предчувствуя, что уехать отсюда быстро, как он хотел бы, не получится.

Семён подошёл к сильно облезшему и полуразрушенному дому, который даже в теперешнем его состоянии был красив. Гармонию форм и пропорций анфилады окон, перемежающихся с колоннами, не смогли окончательно разрушить ни время, ни дожди. Шлинчак осторожно поднялся по крыльцу, не касаясь перил, которые теперь висели на красивой чугунной решётке. Открыл дверь. Она распахнулась с громким скрипом, а захлопнулась совершенно бесшумно, будто вспомнив свою молодость. И сразу же беспорядочный гул оглушил его. Голоса, шум передвигаемых предметов, шагов, льющейся воды, хохот, свист. Все эти звуки лились из-за бесконечных занавесок, шкафчиков, полочек, перегородивших когда-то великолепный холл и разделивших его на множество малюсеньких уголков и комнаток.

Люди сновали по узкому проходу между ними, занавеси развевались, приоткрывая скрытую за ними жизнь. Кто-то лежал на кровати, читая книгу, кто-то сидел за столом, кто-то ел. Люди занимались повседневными делами: разговаривали друг с другом, штопали одежду, готовили еду, ругались, спали, мыли, стирали, писали, чертили, шутили и смеялись.

Семён оторопело замер в центре всей этой круговерти. Проходящие мимо толкали его, протискиваясь, или вежливо отодвигали. Семён сделал шаг назад, чтобы уступить дорогу и толкнул что-то, находящееся за занавеской. Попадала посуда, кто-то начал кричать на него. На шум вышел Хельмут – Андрей. Он, улыбаясь, поманил Семёна и скрылся за шторой. Семён пошёл за ним следом и напоровшись на кровать, стоящую сразу за занавесью, упал на неё, не сумев остановиться.

– Чаю? – спросил Андрей.

– Ты здесь живёшь? – ответил вопросом на вопрос Семён.

– Да, это общежитие для семейных.

– Ты обзавёлся семьёй?

– Можно и так сказать. – загадочно, как всегда, ответил Андрей.

– Семён собрался начать задавать вопросы. Но Андрей остановил его.

– Поговорим позже.

– Позже? Ну уж нет, – взвился Семён. – Я пытаюсь хоть что-нибудь выяснить уже много дней подряд. И мне все говорят, что я узнаю всё позже. Моё терпение кончилось. Говори сейчас.

– Хорошо. Но не здесь. Может быть ты всё же выпьешь чаю сначала? – Хельмут достал завёрнутый в газету хлеб.

Это был сильный аргумент. Семён был очень голоден и набросился на еду, забыв о своих вопросах. После чая они вышли на улицу, и Семёну показалось, что он оглох. Настолько тихо было здесь, по сравнению с общежитием. Они шли по скудно освещённым улицам. Дождь продолжал моросить, умывая город перед сном.

– Как ты там живёшь? – спросил Семён. – Это муравейник какой-то! Что? Места в России не хватает, что люди сбиваются в такие кучи?

– Места много. Домов мало.

– А почему ты не живёшь в доме своей матери? – спросил удивлённый Семён.