Банош оказался вкусной и сытной молочной кашей с грибами, Марина смешила их обоих и рассказывала какие-то милые байки про Львов, а потом, когда Женька отошел помыть руки, положила ладошку Дейвину на запястье и сказала ему: "Спасибо тебе, что он жив". Дейвин накрыл ее пальцы ладонью и улыбнулся.

Еще через три часа он вернулся в замок с коробкой пирожных и позвал Асану пить чай. Каникулами в полной мере это нельзя было назвать, а прогуливать школу он никогда не пробовал, но сама идея кратковременного перерыва, проведенного в более дружественных условиях, ему очень понравилась.

Асана прогуливать школу умела и любила. Пороли ее только два раза за все время обучения, в том числе потому, что она умела сделать милое личико и рассказать складную историю, после которой применять розги или плетку было бы как-то чересчур. Между прочим, все эти истории были чистейшей правдой. Каждое пропущенное занятие было посвящено в том числе и тому, что потом рассказывалось досточтимым. Поэтому учителя довольно быстро поняли, что правильнее будет не сечь ее, а заставлять наверстывать пропущенное самостоятельно. Это отучило ее нарушать правила, но охоты к занятиям не прибавило. Дейвину, только посмотрев в его довольное лицо, она безошибочно сказала:

- Ты улизнул из края. Я никому не скажу, но ты улизнул из края и провел время очень хорошо.

Дейвин в ответ усмехнулся и открыл коробку с пирожными.

- Что это? - удивилась Асана. - Здесь так не готовят.

- Да, - сказал Дейвин, старательно делая серьезную мину. - Ты права, я улизнул из края. И теперь намерен купить этим твое молчание, Асана. Это называется пляцки. Пирожные из города, где теперь живет мой донор и его жена. Еще у меня есть кофе. Сегодняшней обжарки и помола, и тоже оттуда.

- Хм. Уговорил, я согласна, - озорно сверкнула глазами виконтесса. - Тебе не жалко? Я съем не одно...

- Конечно, не одно, - засмеялся Дейвин. - Ты сможешь справиться с двумя, я уверен.

Он сварил кофе на двоих, присел к столу напротив Асаны.

- Знаешь, я сегодня еще раз ощутил всю разницу между нами и ними. Мы говорили о том, что у нас тут происходит. Я рассказал и о дуэли, ведь Женька мог фехтовать с ними обоими или брать у них уроки. Но есть кое-что, о чем я не стал упоминать.

- Последнее письмо Аугментины, - вдруг кивнула Асана, отложив пирожное.

- Как ты догадалась? - Дейвин отставил чашку. Такой проницательности он от виконтессы никак не ждал.

- А, очень просто, - улыбнулась она, облизываясь. - Из-за этого письма все расстроились, и князь, и Скольян, и даже Айдиш.

- А ты нет? - Дейвин и не ждал от Асаны глубоких чувств по этому поводу, она была человеком действия.

- Я нет, - сказала она и откусила еще кусок пирожного.

   Видимо, его выпекали цельным пластом и только потом разрезали, но в отличие от местных, жители нового женькиного города не скупились: куски еле помещались в широко открытый рот. Дейвин воспользовался паузой, пока Асана с удовольствием смаковала сладость, и сказал:

- Я расстроился потому, что так и не понял, что она этим хотела сказать. И вообще, как можно противопоставлять достоинство и любовь, и почему защищать свою честь с оружием в руках значит не иметь чести вовсе? Я не думаю, что она сама понимает, чего хочет. Ее слова - просто попытка сделать нам больно.

- Нет, Дейвин. - Асана смотрела на него серьезно и грустно. - И ты знаешь сам, что нет.

- Нет? - переспросил он, озадаченный.

   Виконтесса грустно улыбнулась.

- Ну подумай сам, тебе придет в голову вызвать меня на дуэль после дурного рабочего разговора? Или, может быть, ты мог бы вызвать князя, не сойдясь с ним в споре на философские темы?

- Асана, но это же другое... - Дейвин был уже не озадачен, а растерян, и чувствовал себя очень неуверенно.

- То же самое, - спокойно и без раздумий произнесла Асана. - Я люблю князя, и ты любишь князя, иначе мы не клялись бы ему в верности. Поэтому и друг друга мы тоже любим, иначе это не верность ему.

- Ну конечно, для нас это именно так, но не каждому же встречному такое отношение!

- Дейвин, у них все отношения - любовь. Ну кроме совсем невыразимой мерзости, но она тут делается за деньги. И правильно досточтимые уничтожают эту скверну огнем и железом, от этого будет лучше прежде всего самим местным. Но за пределами этой скверны все их отношения - это любовь. А если тебя оскорбляет человек, которого ты любишь, ты сперва разрываешь отношения, потом идешь драться. Хотя драться, если так случилось, уже не нужно, достаточно просто уйти. Я думаю, она сказала, что не может нас любить совсем, но и уйти не может тоже. Ей придется остаться, потому что она любит всех, кто тут есть, - кроме нас. И что она, кажется, готова умереть за то, чтобы это все, что тут случилось плохого для нее, больше нигде не повторилось.

- Асана, я тебя поздравляю, - Дейвин встал и наклонил голову. - Ты не просто победила в нашем философском споре, а еще и убедила меня сменить точку зрения.

Асана заплакала.

- Да лучше бы мне никогда не мочь это все сказать, чем платить за понимание ту цену, которую я отдаю до сих пор...

Он обнял ее, заглянул в покрасневшие глаза:

- Давай я сварю еще кофе?

Утешить ее Дейвину было нечем. Кроме кофе и пирожных, конечно. Да и что, кроме мелких сиюминутных радостей, он мог предложить человеку, потерявшему будущего друга или врага, едва встретившись с ним и даже не успев назвать ему свое имя?

   Конец июля принес князю очередную досадную мелочь. Петр, тот самый боец, победивший гвардейца имперского легиона в поединке чести, вышел из больницы и подал прошение на выезд в администрацию наместника. Его заявление оказалось у князя в исключительном порядке. Выездные визы ввел еще Гарант в первый год после объявления присоединения края к землям Аль Ас Саалан, и это было источником первого охлаждения отношений с жителями края, тогда еще еле заметного. Пока существовал лагерь в Корытово, такие прошения на выезд пачками подписывал граф Псковский, точнее, его секретари. А после закрытия программы открытой эмиграции разрешения на выезд подписывали местные графы. Формально все эти просьбы подавались в администрацию наместника, но до князя, конечно, не доходили. И в этом случае прошение тоже должен был подписать Скольян да Онгай, но случай был на контроле со дня дуэли, поэтому наместник его увидел. Димитри назначил бойцу личную встречу и задал только один вопрос:

   - Почему? По нашему закону ты чист.

   - Потому что я спортсмен, а не убийца, - ответил мужчина.

   Князь вздохнул и подписал разрешение. Глядя на закрывшуюся за Петром дверь, Димитри думал, что достопочтенный добился своего: в городе стало еще одной интересной компанией меньше.

   А у Марины тот день начался со слез. То есть сперва все-таки со звонка в дверь, а уже за дверью стояла Алена вместе со своими слезами, и слез было примерно полстакана. Марина проводила ее в кухню, даже не предложив помыть руки, потому что дева едва стояла на ногах и норовила сползти по стене. Усадив Алену у кухонного стола и влив в нее полстопки "Полинкиной гадости", Марина услышала обычную и гнусную историю из тех, от которых хочется держаться подальше. Коля уехал. В Московию, в Сергиев Посад. Перед тем как уехать, а точнее, в процессе получения ускоренного разрешения на выезд, он устроил Алене недельную встряску натуральной истерикой за то, что она отказалась ехать с ним. Но жениться не предложил, хотя получить у Эмергова визу для пары было проще, чем добиться разрешения на въезд для одиночки. На вопросы Алена отвечала очень коротко, после третьего снова начала рыдать. Марина дала ей воды и проводила в кабинет, посидеть и успокоиться. Дева идею оценила и, спросив разрешения что-то почитать, чтобы отвлечься, даже потащила с полки какую-то книгу, но с порога было видно, что она вся в переживаниях и спасибо, что книга у нее в руках не вверх ногами.