Поехал автобусом, хотя можно было и автостопом.

Приехав, я быстро нашел ландратсамт и вошел в нужную дверь на этаже.

– Извините, что я еще занята, – сообщила мне служащая за стойкой. – Сейчас мы с девушкой быстро закончим.

Я пребывал в типичном офисе, рядом со мной перед стойкой стояла молодая турчанка, в замотанной платком голове, в юбке до щиколоток, в одежде серо-черных тонов.

Хотя турецкая община Германии весьма многочисленна и имеет уже несколько поколений, но в немецкое общество не ассимилируется и остается весьма закрытой, со своими традициями и нравами. Все дело в вере и менталитете.

– У вас в семье все нормализовано? – благожелательно, как с учеником начальных классов, нисколько не стесняясь меня поинтересовалась у девушки чиновница. – Уже не деретесь со своим супругом и полицию соседи в этом месяце ни разу не вызывали?

Я весь превратился в слух, сохраняя на лице казенно-равнодушное выражение обывателя.

– И с соседями-земляками не деретесь? – радостно констатировала служащая бюро. – У меня нет ни одного пришедшего из полиции протокола.

Наступила пауза.

– Прогресс, несомненный прогресс! – произнесла хозяйка офиса.

Еще в 90-е годы ХХ века, находясь на учебе в Германии, я заметил существование двойных стандартов по отношению к иностранцам, натурализовавшимся или просто легально живущим в этой стране. И точно знаю, общавшись с представителями разных национальных общин, каково на самом деле. И меня удивляло, почему же одни вкалывают, хватаясь за любую работу, а другие увиливают от труда, прекрасно живя на социале. Нашествие в последние годы дармоедов из Африки явное тому подтверждение внутренней политики, начатой еще тридцать лет назад. Кому же она выгодна, если эти так называемые беженцы сидят на шее немецкого народа?

Попутно с продлением учебной визы всего за пять американских долларов (в пересчете с местной валюты) я оформил себе пограничную карту на Швейцарию также за пятерку «зеленых».

Зная от Кирилла, что не так далеко в сопредельном государстве есть большой табачный магазин, я решил съездить немного западнее в городок Бад-Зеккинген. Там находится самый длинный крытый деревянный мост Европы для пешеходов через Рейн, воздвигнутый еще в XII веке. Выглядел он будто построенный для декораций фильма о рыцарском Средневековье.

Идя по нему и глядя на воды салатного цвета самой главной реки Германии, я обнаружил только жирную полосу белого цвета, нанесенную поперек настила, когда зашел на швейцарскую землю. Пограничников обеих стран, как я не оглядывался, обнаружено не было.

Когда же, совершив покупку в вожделенном магазине, я возвращался по мосту обратно, то за разделительной демаркационной чертой ко мне метнулись двое в гражданской одежде.

– Спецслужба охраны границы, – представившись, они показали мне заламинированные удостоверения и спросили. – Что у вас в сумке?

Эта немецкая государственная организация боролась на территории Германии и ее границах с контрабандой и наркотрафиком.

Я показал.

Глазам изумленных служителей закона предстало полбутылки «столичной», граненый стакан, початая банка отменных маринованных польских огурчиков, свежий номер газеты «Аргументы и факты», купленный в привокзальном киоске, а также пачка настоящего «казбека», ради которой я и поперся в Швейцарию.

– Разрешите взглянуть, что там внутри? – прицепился к папиросам один из служивых.

– Можете даже отпробовать, – предложил я ему. – И я с вами за компанию.

Невозмутимо отхлебнув из горла́ любимой «столичной», я с наслаждением затянулся дымком «казбека».

Снимавший пробу служитель закона после первой же затяжки зашелся кашлем. Его товарищ, прочитав все наклейки по-немецки на папиросной коробке, начал скисать от душившего его смеха.

– Там написано, что эти русские папиросы зашкаливают по всем опасным веществам, – почему-то весело сообщил он. – Извините, нам надо идти работать.

– Да, крепкий табачок, – произнес я. – В том и кайф.

Так они и ушли, поддерживая один другого.

Я пошел на автовокзал городка, чтобы вернуться в родные пенаты.

Сел в навороченный рейсовый «неоплан» на автостоянке в Бад-Зеккингене, и вскоре мы отъехали в Тодтмос. Вид со второго этажа со стеклянной тонированной крышей оказался потрясающим. Шоссе, поначалу бежавшее нам навстречу через деревеньки, стало поминутно петлять между появившимися кряжами, поднимаясь все выше и выше из долины на высоту порядка километра. Возвышавшиеся вокруг скалы, голые или заросшие елями, становились все ниже, так как автобус поднимался из глубокого каньона. Рядом с дорогой, шумя на быстринах и перекатах, неслась уже бурная река Вера, вобравшая в себя все ручьи Шварцвальда, на исходе к Рейну.

– Ты совсем обнаглел, и меня к делу приставил! – не выдержав, возмутился я. – Вот поймает тебя сынок Линнеров, живо в чучело превратит!

Кот сибирской породы Момо́, притащивший мне под дверь избушки украденную из запруды форель спокойно слушал меня, ожидая дележа добычи. Он разбудил меня спозаранку громким мяуканьем. Мой приятель уже не первый раз совершал подобную кражу и сильно рисковал.

Я поставил сковородку на портативную газовую плитку и, пока она разогревалась, начал чистить и потрошить рыбу, складывая отходы в непрозрачный пакет. Половина жареной форели, как добытчику, полагалась чересчур смышленому полосатому разбойнику, а вторая, как барыге и повару, мне.

При плотно задвинутых занавесках окна и запертой двери, в обстановке полной конспирации я начал стряпать.

Почуяв упоительный запах жарехи, крупный Момо начал тереться о мои ноги, подняв хвост трубой.

Тут, в Шварцвальде, на множестве прозрачных ручьев, стекающих с гор в реку Вера и далее в Рейн, местные крестьяне понастроили запруд, куда выпускали мальков радужной форели. Семья Линнеров из Рютте была из их числа. Эта рыба, быстро вырастающая до приличных размеров, живет только в очень чистой воде. А здешняя вода из-под крана была настолько чистой и вкусной, что впору было ее в бутылки разливать и продавать по магазинам.

Я взял себе за правило запивать ею еду при трапезе вместо сока и чувствовал себя превосходно.

– Тебе спрыснуть соком лимона или без? – спросил я кота, когда раскладывал готовые порции по тарелкам.

Мой приятель лишь заурчал и стал уписывать желанную плоть за обе щеки.

Это любопытное существо часто сопровождало меня с Кириллом на прогулках в горном лесу, путешествуя с нами часами. Его хозяйкой была одна фрау, владелица дома «Хаус ам Бах», где снимала жилье Ольга, но Момо почему-то выбрал нас для совместного провождения свободного времени и ему явно было интересно.

Покончив с ранним завтраком, полосатый котяра, мяукнув на прощание, ушел по своим делам.

После обеда я узнал у Верены, что сегодня в центре начнется праздник молодого вина. На дворе был октябрь и в Баварии, на юго-востоке Германии, уже шумно отгуляли Октоберфест, фестиваль немецкого пива. Здесь, на юго-западе в земле Баден-Вюртемберг, население больше тяготело к вину, хотя и пивко не забывало. Именно в октябре после сезонной уборки винограда, плантаций которого внизу у Фрайбурга неизглагольно много, появляется первое молодое вино урожая сего года. Это довольно коварная вещь для неискушенного потребителя. Еще играющее, «шипучка» долго доходит во внутрях испытуемого, заставляя оного поминутно падать и облегчаться под каждым забором, если перебрал с дозировкой. Зная о таких вещах, мы с Кириллом предпочитали красное вино предыдущего урожая с традиционными эффектами после восприятия.

Руководство «Рютте» решило гулять в «Херцельхаусе» при стечении большого числа специалистов и студентов, а также живших среди нас лиц с психическими отклонениями, как и полагается в правовом демократическом толерантном государстве.

В этой связи особенно доставалось вашему покорному слуге, как парню одинокому, высокому, статному, и наверное недалекому, как полагало молодое женское народонаселение психологической школы. В Германии ведь как, после тридцати лет свободного приличного мужика днем с огнем не найдешь. Или женат и верен супруге, или весь в работе и потому не стои́т у него, а то и вообще другой масти – тяготеет с своему полу.