Я зашел в правую от входа в «Бергкранц» дверь.

– Располагайтесь на кушетке, – предложил мне Андреас Пфэффлин, присев рядом на табуретку. – Расслабьтесь и попытайтесь ни о чем не думать.

Улегшись на спину на довольно жесткое ложе, мои коленные сгибы удобно устроились на войлочном валике.

Преподаватель накрыл меня пледом и взялся обеими ладонями рук за мои щиколотки, слегка оттягивая их к пяткам.

В полутемной небольшой комнате, где мы находились, курилась ароматная палочка с благовониями и горела свеча на подставке на невысоком столике у оконца.

Спустя какое-то время Пфэффлин положил одну ладонь мне на низ живота, а другую на плечо.

Я почувствовал необычайное умиротворение и чувство внутренней легкости, как будто воспарил над кушеткой. О чем и рассказал Андреасу после занятия.

Метод «Die Leibtherapie» или по-русски терапия тела был разработан основателем нашего центра Карлфридом фон Дюркхаймом и являлся одним из краеугольных камней его трансперсональной психологии. В основе метода, как пояснил мне ученик графа Пфэффлин, лежала трансперсонально-персональная работа специалиста с пациентом, контролирование первым последнего во время всего процесса. Воздействие на ауру и эфирное тело человека не ново в различных восточных психотехниках и мистических практиках. Тем более, что сам Дюркхайм долгое время обучался именно этому в Японии. Хотя специалисты «Рютте» в этой области отрицают энергетическое воздействие, говоря лишь о сопровождении и самоизменении у обратившегося к ним.

С этого дня я с Кириллом начали совместные регулярные тренировки по кунфу. До этого я несколько лет занимался боевыми единоборствами. Мой друг посвятил этому жизнь, начав с каратэ еще с 70-х годов у питерского наставника Александра Романенко. Наши занятия мы проводили в небольшом спортзале в Хинтер-Тодтмосе или на нижней площадке у водопада, находившегося по дороге из Рютте в додзе5.

Гуляя в свободные от занятий и работы часы по лесным тропинкам вблизи Рютте, я несколько раз встречал группу бегущих бородатых жилистых мужчин. Они были одеты в спортивные костюмы, и каждый привычно держал на плече во время бега увесистый обрезок молодого ствола дерева.

Встретив этих незнакомцев в пивной Хинтер-Тодтмоса, я не утерпел и подошел к ним.

– Зачем вы бегаете с чурбаками? – спросил я их. – Это такой новый вид многоборья?

– Точно, – хохотнув, ответил один бородач. – Называется марш-бросок военнослужащих с грузом. А чтобы не пугать пацифистов, мы бегаем на гражданке с весовыми макетами экипировки. В боевой ситуации это будет пулемет или что-нибудь подобное.

– Вы военнослужащие бундесвера? – догадался я.

– Так точно, – подтвердил другой рыжий бородач, отхлебнув пива из кружки. – Из горнопехотной дивизии «Эдельвейс». Каждый год тренируемся в Шварцвальде.

Он говорил с сильным баварским акцентом.

Тут взгляд горного егеря зацепился за мои «Командирские» часы.

– О, «specnaz»! – воскликнул служивый, прочитав яркую надпись латинскими буквами на их циферблате.

Я расплылся в широкой улыбке.

– Давай махнемся не глядя, – предложил он мне с загоревшимися глазами, показав на свои вороненые котлы с брезентовым ремешком.

Рыжий бородач был уже порядком захмелевший.

Я резонно предположил, что немец не будет таскать какую-нибудь дешевку и согласился, став обладателем классических «Swiss military».

Секретариат школы временно разместил меня в пансионе «Линнерхаус», расположенном рядом с «Бергкранцем». Семейство Линнеров, владельцев дома, также занималось разведением форели в своих запрудах, построенных на здешних ручьях.

Их сын служил егерем в ближайшем к нашей деревне горно-лесном массиве.

Мы с ним как-то вечером выпили пива и уселись на скамейке, сделанной из распиленного вдоль ствола дерева, расположенной об стенку фасада пансиона. Желая, видимо, похвастаться передо мной своей экипировкой он вынес показать мне свой карабин.

– Хороший «маузер», – заглянув в оптический прицел оружия, оценил я. – Окружающие склоны видны как на ладони.

Мы помолчали.

– И ночью приходится охранять лесные угодья? – спросил я его.

– А как же, – ответил егерь. – Иногда и по ночам патрулируем.

Старше меня годами, Линнер опять сходил в дом и вынес военный ночной прицел советского производства, вполне годный к употреблению.

– Вроде наше военное снаряжение не продается в гражданских магазинах стран НАТО? – пошутил я. – Где взяли?

– Это в лесную охрану передали часть имущества, оставшегося от армии ГДР, – сообщил он. – Да и на толкучке в Берлине около Александерплатца можно купить много чего из советской военной экипировки. Ясное дело, автомат Калашникова наша полиция нам не разрешит использовать в повседневной службе. Но ночные прицелы вашего производства вот применяем и не жалуемся.

Немецкие лесники и егеря по местной моде по работе ездили по лесам на «виллисах» и «кубельвагенах» Второй мировой войны, любовно отреставрированных и способных служить по прямому назначению.

В выпавшие выходные при наличии установившейся солнечной погоды Кирилл, Ольга и я поехали на рейсовом автобусе погулять во Фрайбург.

Это старинный немецкий город, основанный еще в XI веке, пережил немало крестьянских бунтов, нашествий армий иноземцев, борьбы за свою независимость от власти герцогов и графьев. Во время Второй мировой войны подвергался бомбардировке авиации противника.

Гуляя по его мощеным камнем центральным улочкам, мы заглянули в его кафедральный собор, где в сумраке залы послушали звуки органа.

Фрайбург является одним из южных городов Германии с жарким климатом, находящийся на Верхнерейнской низменности под защитой подступающих к нему гор.

Полюбовавшись шикарными по полиграфии альбомами и их заоблачной ценой в большом книжном магазине, наша троица отправилась в известную моему другу закусочную, построенную несколько веков назад и отделанную ценными породами дерева. Там нам предложили луковый пирог с изысканным розовым бургундским вином местного разлива «вайсхербст».

– Сплошной камень! – обессилено выдохнул я, остановившись на пару минут. – Хоть взрывчаткой рви!

Едкий пот заливал глаза под палящим солнцем.

– Хватит приезжающих гостей и студентов «Рютте», – заметил Йорк, выволакивая с натугой подцепленный нами валун из разраставшейся понемногу траншеи. – Года за два понемногу выкопают.

Я опять ударил кайлом, от камня брызнули искры.

Гостями в нашем центре называли приехавших сюда людей с психологическими проблемами. Они делились на коротких и длинных, в зависимости от времени пребывания здесь.

Трудились мы со студентом Йорком за бесплатно по заданию секретариата по проведению воды от ближайшего ручья над нашей деревенькой в сад школы. Работа была для каторжников, зато оттачивалось упорство в достижении поставленной цели и смирение к неизбежному. Так считали наши более мудрые наставники.

В психологической школе «Рютте» существовали общественные работы, то есть бесплатный одночасовой труд в день на благо нашего центра. Его обычно назначали старшие специалисты вроде Урсулы учащимся или приехавшим гостям со своими духовными проблемами в период неких важных Изменений в процессе становления испытуемого как личности, за коими ненавязчиво наблюдали прикрепленные к нему специалисты. Кроме того, у подопытного объекта развивалось философское отношение к любому виду физического труда, где главным считалось медитативность и непрерывность в начинаниях.

Первым моим экзерсициумом6 стала работа в медитативном саду центра, который был заложен еще при графе Дюркхайме, ушедшего из жизни в 1988 году.

Сад представлял собой комбинацию зарослей бамбука и орешника, других деревьев, а также медитативного места на крупнозернистом песке с причудливыми линиями и разложенными валунами, площадки для древнегерманских ритуальных танцев, заводью с впадающей протокой горного ручья и единственной плавающей там здоровенной особью форели.