«Что за ирония судьбы, – думал Райм, глядя на изображение, – у преступника левый мизинец поврежден, а у меня ниже шеи это единственная часть тела, способная двигаться».

– Задержи-ка это на минутку, Мэл… – неожиданно нахмурился он. – Подойди поближе, Сакс. Я хочу внимательно разглядеть это. – Когда Амелия подошла, Райм снова стал изучать отпечатки пальцев. – Заметила что-нибудь необычное?

– Нет. Хотя подождите… – Она засмеялась и провела пальцем по снимкам. – Они одинаковые. Все его пальцы одинаковые. Вот этот маленький шрам везде находится в одном и том же положении.

– Должно быть, он носит особые перчатки, – сказал Купер, – с фальшивыми папиллярными линиями. Никогда такого раньше не видел – только в телевизионных шоу.

Кто же, черт возьми, этот преступник?

На экране компьютера появились результаты, полученные на ГХ/МС.

– Отлично, это чистый латекс и… что же это такое? – недоумевал Купер. – Компьютер определяет это как альгинат. Никогда не слышал о…

– Вспомни о зубах, – посоветовал Райм.

– Что? – удивился Купер.

– Это порошок, который смешивают с водой, чтобы сделать пломбу. Им пользуются дантисты. Возможно, наш убийца – зубной врач.

Купер снова обернулся к экрану.

– Еще мы имеем очень слабые следы касторового масла, пропиленгликоля, метилового спирта, слюды, окиси железа, двуокиси титана, дегтя и кое-каких нейтральных пигментов.

– Некоторые из них используются в косметике. – Райм припомнил случай, когда убийца губной помадой жертвы написал на ее зеркале похабную фразу; пятна этой помады потом обнаружили у него на рукаве. Расследуя это дело, Райм многое узнал о косметике.

– Это ее? – спросил Купер.

– Нет, – ответила Сакс. – Я взяла мазки с ее кожи. Она не пользовалась косметикой.

– Что ж, занесем это на доску. Посмотрим, значит ли это что-нибудь.

Внимательно рассмотрев кусок веревки – орудие убийцы, Мэл Купер окинул взглядом присутствующих.

– Это белая веревка с черной сердцевиной. И то и другое сделано из шелка, легкого и тонкого; вот почему она выглядит не толще обычной веревки, хотя, по существу, это две веревки, связанные вместе.

– И зачем это нужно? – поинтересовался Райм. – Сердцевина делает веревку прочнее? Ее легче развязывать? Или, напротив, труднее? В чем тут дело?

– Не имею понятия.

– Дело становится все загадочнее. – В голосе Сакс прозвучали драматические нотки, что чрезвычайно возмутило бы Райма, если бы он сам не был с ней согласен.

– М-да, – смущенно подтвердил он. – Это для меня ново. Но давайте продолжим. Мне хотелось бы натолкнуться на что-нибудь знакомое, то, чем мы могли бы воспользоваться.

– А узел?

– Завязан специалистом, но я не могу его опознать, – ответил Купер.

– Отправьте снимок узла в бюро. И… мы никого не знаем в Морском музее?

– Они несколько раз помогали нам с узлами, – сказала Сакс. – Я им тоже отправлю снимок.

В этот момент позвонил Тоби Геллер из отдела компьютерных преступлений:

– Это довольно забавно, Линкольн.

– Рад, что мы позабавили тебя, – пробормотал Райм. – Сообщишь ли нам что-нибудь полезное насчет нашей игрушки?

Геллер, молодой человек с вьющимися волосами, на колкости Райма обычно не реагировал, особенно в тех случаях, когда дело касалось компьютеров.

– Это цифровой магнитофон. Впечатляющая штучка. Ваш невидимка что-то записал на него, сохранил звук на жестком диске и запрограммировал так, чтобы он воспроизвел его с задержкой. Что именно записал преступник, сказать нельзя – он запустил программу, которая стерла всю информацию.

– Там был его голос, – пробормотал Райм. – Когда он говорил, что взял заложника, это была лишь запись. Как и стулья. Преступник хотел убедить нас, что он еще в помещении.

– В этом есть смысл. Это особый динамик – маленький, но с прекрасными басовыми и средними тонами. Он очень хорошо воспроизводит человеческий голос.

– На диске преступник ничего не оставил?

– Не-а. Стер навсегда.

– Черт! А я хотел получить запись его голоса.

– Прости, но тут уже ничего не поделаешь.

Райм огорченно вздохнул, предоставляя Сакс возможность самой сообщить Геллеру о том, как высоко они ценят его помощь.

После этого бригада обследовала наручные часы жертвы, разбитые преступником по какой-то непонятной причине. Им удалось выяснить только одно: время, когда они были разбиты.

Преступники иногда разбивают часы на месте преступления, предварительно установив их на другое время, чтобы направить следствие по ложному пути. Однако эти часы остановились приблизительно в то время, когда наступила смерть. Что все это означает?

Снова загадки…

Когда помощник занес все их наблюдения на белую доску, Райм взглянул на пакет, где находился листок регистрации.

– Там недостает одного имени, – размышлял он вслух. – Записались девять человек, а в списке только восемь… Думаю, нам нужно обратиться к эксперту. – Приказываю позвонить, – сказал Райм в микрофон. – Вызови Паркера Кинкейда.

На дисплее появился номер 703 – код штата Виргиния, затем набираемый номер телефона.

Гудок. Через секунду девичий голос ответил:

– Дом Кинкейдов.

– Паркер здесь? Я имею в виду твоего отца.

– А кто его спрашивает?

– Линкольн Райм. Из Нью-Йорка.

– Подождите, пожалуйста.

Мгновение спустя в помещении послышался неторопливый голос одного из самых известных в стране экспертов по работе с документами:

– Привет, Линкольн! Пожалуй, ты не звонил уже месяц или два.

– Было много дел, – сказал Райм. – А чем ты занят сейчас, Паркер?

– О, у меня сплошные неприятности. Чуть не спровоцировал международный инцидент. Британское культурное общество пожелало, чтобы я определил подлинность записной книжки короля Эдуарда, приобретенной у одного частного коллекционера.

– То есть за книжку уже заплатили?

– Шестьсот тысяч.

– Дороговато. Она была им так необходима?

– О, там есть кое-какие пикантные сплетни о Черчилле и Чемберлене. Ну, не в этом смысле, конечно.

– Конечно. – Как обычно, Райм проявлял терпение к тем, от кого намеревался получить бесплатную помощь.

– Ну, я изучил ее, и что же? Мне пришлось поставить под сомнение подлинность этой книжки. – В устах такого выдающегося специалиста, как Кинкейд, это означало, что записная книжка – бесстыдная подделка. – Ну, они как-то пережили это, – продолжал он, – хотя до сих пор так и не заплатили мне за работу… Нет, милая, не ставь это в морозильник, пока не остынет… Потому что я так говорю.

Отец-одиночка, Кинкейд оставил пост начальника отдела в ФБР и основал собственную экспертную фирму только ради того, чтобы проводить больше времени со своими детьми.

– Как там Маргарет? – спросила Сакс.

– Это вы, Амелия?

– Да.

– Прекрасно. Не видел ее уже несколько дней. В среду мы повезли Робби и Стефани в «Плэнет плей», и едва я начал побеждать Маргарет в какой-то игре, как сработал ее пейджер. Ей пришлось куда-то вламываться и кого-то арестовывать – не то в Панаме, не то в Эквадоре. Деталей она мне не сообщила. Так в чем у вас проблема?

– Мы ведем одно дело, и мне нужна кое-какая помощь. Вот сценарий: преступник записался в журнале регистрации у охранника. Понятно?

– Ну да. И вам нужен анализ почерка?

– Проблема в том, что никакой записи у нас нет.

– Она исчезла?

– Да.

– И вы уверены, что он не притворялся?

– Уверены. Охранник видел, как чернила ложились на бумагу.

– А сейчас ничего не видно?

– Ничего.

Кинкейд мрачно засмеялся:

– Это здорово. Значит, запись, сделанная преступником, не сохранилась. А потом на этом месте сделал запись кто-то еще и уничтожил даже след от его подписи.

– Верно.

– А на следующей странице ничего не осталось?

Райм посмотрел на Купера, тот, держа под углом следующую страницу журнала регистрации, осветил ее ярким светом (в последнее время следы записей выявлялись именно так: страницу уже не заштриховывали карандашом), после чего отрицательно покачал головой.