– Давай закончим на сегодня с уроками, – произнесла я. – Что-то я устала.

– Ладно, – легко согласился Артем.

Он собрал учебники и ушел к себе.

А я побежала искать, куда бросила амулет. Он нашелся возле стены.

И он был разбит. Из белёсого надлома вытекала красная плазма. Гораздо позже я видела жидкий огонь, и сейчас могу сказать, что тогда это был именно он. Кровавая лава. Мне казалось, что я обожгусь, если прикоснусь.

На меня накатило чувство вины. Я захныкала. Стала собирать пальцами жидкость в осколки, но она утекала сквозь мои пальцы. Теплая, вязкая. Почему-то она пахла солью. Но не как кровь. А как море. Меня окутало ощущение спокойствия, а закрыла глаза, и меня будто перенесло на теплый солнечный берег. Вокруг шумели волны, кричали чайки. Я стояла на горячем песке, который грел мои босые ноги. А впереди я видела бескрайнее море. И… я уколола палец осколком кристалла, и меня выкинуло в реальность.

Меня согнуло от обиды. Теплая лава остыла и стала почти бесцветной. С моего пальца упала капля крови. Я взяла его в рот, зализывая ранку.

Сзади подошла Алиса. Она молчала. Я обернулась и прошептала:

– Он разбился. Я… у меня не получилось собрать… Я… могу попробовать собрать его магией, я смогу, я уже склеивала разбитое стекло. Сейчас…

Я водила заклинанием над осколками, но моя сила утекала мимо. Алиса положила свои руки на мои и прошептала:

– Его нельзя собрать. Такие амулеты можно использовать только раз.

Я посмотрела ей в глаза и… В них была такая молчаливая тоска и тихая обреченность… я помню этот взгляд до сих пор и… в глазах семилетнего ребенка такие эмоции очень пугают.

Но когда тебе восемь, ты об этом не задумываешься. Я просто знала, что поступила плохо. Знала, что она не расскажет тебе, а мне самой будет стыдно признаться. Я не знала, что делать. Я заплакала. Алиса обняла меня и сказала:

– Если хочешь, мы сможем создать еще один. Только позже. Пока у меня нет столько магии.

Я покачала головой.

– Нет. Просто ты будь рядом, чтобы защитить меня, когда это будет необходимо.

Она так горько улыбнулась, я даже тогда чувствовала эту незнакомую для меня эмоцию. Горечь.

– Чем же я смогу тебе помочь? – вернула она мне мои же слова.

– Всем, чем сможешь.

Она улыбнулась и кивнула.

Я прокручивала в голове этот момент в течение многих лет. Она сразу знала, что амулет разбился, но не сказала мне ничего, только извинилась за то, что помешала! Какая дикость…

Я плакала, когда поняла, что натворила. А она нет. Я даже близко не представляла, каких сил это стоило маленькой девочке! Только лет через десять я узнала, откуда Алиса всегда брала деньги. Она помогала на кухне или строителям. Работала в силу тех знаний и умений, которые были в ее возрасте. А ты за это выделял ей карманные деньги. У нас с Артемом они были всегда, а если чего-то не хватало, мы приходили к тебе. А она зарабатывала их с шести лет. Почему, папа? Неужели ты не смог бы содержать еще одного ребенка на нашем уровне?

***

Мужчина неохотно откликнулся:

– Она сама так решила. Лет в пять. Пришла ко мне и сказала, что она не согласна, чтобы ее содержали. Что она сама будет зарабатывать деньги. Я тогда был поражен, откуда такие мысли в столь юной голове. Я узнал через несколько лет, что на нее ворчала твоя старая нянька Сара. Что она приемная, подкидыш. Что если бы не моя доброта, девчонка бы померла от голода в заброшенной деревне сожженных шлюх. И совсем непонятно, не шлюшьего ли она сама рода, раз росла в таком поселении. Я выгнал взашей старуху, когда узнал. И то это произошло случайно. Один из рабочих проходил мимо, когда Сара отчитывала Алису именно такими словами. Я вызвал ее, она отнекивалась от всего. Мне пришлось поднять архивные записи со всех камер. На некоторых я действительно нашел их двоих. Такого наслушался…

Максимилиан замолчал, глядя в окно. Потом продолжил:

– Но в тот момент, когда пришла Алиса, я этого не знал. Мы с трудом сошлись на том, что я буду обеспечивать ее питание и одежду, а на остальное она будет зарабатывать, помогая в кухне и с уборкой в административном и учебном корпусах. Когда Алиса подросла, лет в одиннадцать стала проситься помогать строителям – у них больше зарплаты. Я предложил просто поднять ей оплату. Она обиделась, не разговаривала со мной несколько дней. Я согласился, с условием, что в сложных операциях она не будет помогать.

Мужчина снова прервался.

– Она никогда не считала, сколько я ей дал, потому что мы договорились один раз, и она доверяла моему слову. Поэтому однажды я подсунул ей несколько лишних купюр. Она вернулась через несколько часов, молча засунула мне их под клавиатуру, посмотрела укоризненно и ушла.

Лиссандра заулыбалась.

– В ее духе, да.

Максимилиан хмыкнул.

– Больше я так не делал. В шестнадцать кое-как уговорил ее на свою старую машину. И то! Она согласилась ее купить, хотя бы со скидкой. У меня сердце кровью обливалось, когда я брал у нее деньги. Хотя один плюс в этом всем есть.

– Какой? – полюбопытствовала Лиссандра.

– Она знает цену этих денег и не транжирит их.

Девушка хмыкнула.

– Это такой тонкий намек на твоих близняшек?

– Тончайший, – улыбнулся отец.

– Пап, – серьезно произнесла Лиссандра. – Ты никогда не рассказывал, что произошло в деревне. Может сейчас самое время?

– Может, – неохотно произнес он.

*** двадцать лет назад

До меня дошла информация об одной деревне. По слухам, в ней жили суккубы вместе с людьми. Жили в мире и согласии. Деревня Фост на окраине мира, никому неизвестная и, собственно, никому не нужная. Но однажды туда попали не те люди. Какие-то проходящие разбойники, ищущие приключений и легкой добычи. Они решили поживиться в маленькой деревеньке, где большую часть населения составляли молодые девушки. Суккубы не любят чужаков, поэтому, естественно, от разбойников остались только иссушенные тела.

Информация попала в наш реестр, как и любой столь крупный акт применения магических сил. Был сформирован заказ, на который отправился опытный отряд из шести охотников. Мы получали от них отчет ровно до той ночи, когда они планировали облаву. Потом было затишье. Мы ждали два дня. Было решено направить подмогу. Мы с Виктором и двое наших помощников Герман и Солт отправились в деревню.

Мы подбирались тихо, но нас заметили. Потому что ждали. Они были готовы к битве. Там были только обращенные суккубы. Около десяти особей. Ни одного живого человека. Мы пытались наладить контакт, но они нападали, стоило приблизиться хотя бы на десяток метров. В одной из хижин мы нашли труп охотника. Солт был некромантом, поэтому мы решили допросить охотника. Трупы не умеют врать, поэтому мы из первых уст узнали, что случилось на самом деле.

Это не суккубы начали войну. Охотники нарушили главное правило кодекса – они даже не пытались наладить контакт. Они пришли в деревню ночью и начали казнь. Они разделились и по одному входили в дома. Где убивали спящих. Без разбора – мужчины, женщины, дети. Некоторые дома они поджигали за собой. В поселении было сто шестьдесят душ. К нашему приходу, как я уже сказал, осталось десять. Все они были накануне в соседней деревне на ярмарке и вернулись только к утру. Каждая из этих женщин-суккубов вернулась домой и нашла мертвого мужа или мать. Или что еще хуже – мертвых дочерей и сыновей.

Я понимаю их, любой бы обезумел на их месте. Они не разбирались. Они не ждали справедливости. Они жаждали мести. Кровавой мести.

Охотников они не просто высосали, они пытали и мучили каждого их них, пока те не скончались от пыток.

А мы просто попали под горячую руку. Нам пришлось драться. И на моей памяти, это была самая жуткая битва. Всего десять противников, но они были так ослеплены своим гневом и болью, что их сила сочилась из них, буквально снося нас с ног.

Одна самка поймала меня в ловушку. Я был отрезан от остальных. Она загнала меня в угол. Мой меч был выбит далеко в сторону. Она медленно шагала ко мне, уже издалека начиная вытягивать мою энергию. У меня не хватало сил поставить блок, я не мог сотворить даже простейший пульсар, чтобы ослепить ее на мгновение и броситься за мечом. Она уже схватила меня за плечи и вытягивала остатки сил. Мое тело согнулось под неестественным углом, и я… Я коснулся пальцами своего сапога и нащупал в нем клинок, удержавшийся там каким-то чудом. Я выудил его и всадил в грудь суккубу по самую рукоять. Она завизжала. Это был жуткий вопль. Я зажал уши, бессильно падая на колени. Суккуб упал на землю.