И в этот момент я поднял глаза и увидел ее. Маленькая девочка стояла метрах в пятидесяти от меня и смотрела прямо в глаза. Я чувствовал этот взгляд. Она была босая и чумазая в белом платье до колен. На ее руках и ногах были ожоги и длинные царапины. И сажа. Черная сажа была размазана по всему телу, забившись в самые маленькие складочки и ранки, разъедая их.

Готов поспорить на что угодно в мире, она видела, как меня убивал суккуб, видела, как я пронзил ее. Видела горы трупов повсюду, в том числе в той подворотне, где мы и встретились.

Я поднялся с колен и подошел к ней, устало опускаясь на корточки.

– Пивет, – сказала она, сканируя меня своими серыми глазищами. – Ты кто?

– Привет, я дядя Макс. А тебя как зовут?

– Аиса.

– Алиса? – переспросил я.

Она кивнула и спросила:

– А где мама?

Боже, этот проникновенный, доверчивый взгляд маленькой девочки порой снится мне по ночам. Она не понимала, что ее матери уже нет в живых. А я не был уверен, не тот ли суккуб, которого я только что прикончил, является матерью девочки.

Я сглотнул:

– Я не знаю. А как она выглядит?

Девочка задумалась.

– Мама касивая.

Я улыбнулся:

– Все мамы красивые.

Она снова так серьезно кивнула.

– А папа где? – спросила она.

Я снова покачал головой:

– Не знаю. А как выглядит твой папа?

– Он байсой. Выше, чем наша двель. Он наканяется каздый лаз, когда пиходит домой. А есе он васебник.

– Что? – переспросил я.

– Васебник, – терпеливо повторила она, чуть покачиваясь вперед и назад. Она замахала ручками, чтобы показать мне все, – он умеет пушкать русейки по рукам. Они ражноцветные. Бегают, бегают. А потом оп! – она хлопнула в ладоши, – и пропали. И нет русейков.

– Волшебник, значит, – пробормотал я, размышляя, что мне делать с ребенком.

Я мог судить из ее слов, что отец маг. Но кем была ее мать. Она могла быть как суккубом, так и человеком либо магичкой. Либо еще, Всевышний знает, кем. Из моих мыслей меня вырвал тихий голосок:

– Мама и папа мерртвые, да?

Я вздрогнул от раскатисто прозвучавшей буквы «р», которую до этого не получалась у нее. Спросил:

– Почему ты так решила?

Она вздохнула:

– Я паснуась от того, што дома плохо пахло. Везде было чёйно-чёйно. Я закаслялясь. А потом рядом с кроваткой был огонь. Он ижнул меня по ноге. Штало бойно-бойно. Я полезла скаее в окно, там было светло и вождух. Я упаа на сено, оно штояло в тележке под окном. Я звала маму и папу, но они не отзываись. И мне было осень стъашно, и я побежала. И вот теперь я тут. А мамы и папы нет, они дожны искать меня. А ешли не ищут, значит, с ними што-то съучилось.

Я поднялся, зарываясь пальцами в волосы. Когда я стоял, девочка была чуть выше моего колена. Ее родители точно были мертвы, иначе они бы побежали спасать свое дитя. Но впервые в жизни я не мог произнести это вслух, поэтому я просто закивал. Она все поняла. Присела на землю, смотря прямо перед собой. Я спросил, снова опускаясь на корточки:

– Алиса, сколько тебе лет?

Она вытянула вперед три маленьких пальчика.

– Тйи.

– Алиса, – начал я, сглатывая ком в горле, – у меня дома есть дети. Они старше тебя на один год. Им четыре. Хочешь поехать жить с нами?

Она задумчиво посмотрела на меня:

– А сто я дожна буду делать?

– В каком смысле? – не понял я.

– Ну вот мама, когда ходила в чужой дом, ей надо было готовить еду, стиать одежду. Папа убил дъова в соседнем двое. А я ничего не умею, что же мне деать?

Я улыбнулся:

– Теперь это будет не чужой дом, а твой. Ты будешь расти вместе с моими детьми, они близнецы – мальчик и девочка. Там, где мы живем, построен большой лагерь. Взрослые люди работают там или на стройке, или учат детей, или охотятся на монстров. Некоторые ездят по разным деревням, чтобы продавать и покупать всякие штуки. А еще мы соседствуем с разными видами, не только с людьми. Ты сможешь учиться тому, чему захочешь, когда подрастешь. Если твой папа был волшебником, возможно, в тебе тоже есть магические силы. Ты сможешь обучаться магии. Если нет, можно будет выбрать разные специализации – лечить людей, ставить различные эксперименты с химикатами, учиться драться и многое другое. Всему этому ты сможешь учиться, если будешь жить с нами.

– И ничего не нужно делать взамен? – недоверчиво спросила она.

– Если только слушаться, – улыбнулся я.

Алиса покивала.

– Хоррошо. Я согласна, дядя Макс.

И протянула мне свою маленькую ладошку. Я пожал ее. Поднялся на ноги. Хотел взять ее на руки, но она запротестовала:

– Есё чего! Я узе басая. Сама умею ходить.

И потопала косолапо рядом со мной.

Я нашел свой меч, валяющийся неподалеку.

– Оого, какой касивый, – протянула Алиса, рассматривая его. – А что значат эти калтинки?

– Это руны, – объяснил я. – Они делают меч еще более сильным. Таким мечом можно отражать волны магии, летящие в тебя, или пробивать магические щиты, которые выставляют сильные маги.

– Как здолово! – воскликнула она.

– Эх, Алиса, сколько тебе занятий предстоит с логопедом, – улыбнулся я.

– Огочто? – нахмурилась она.

– С логопедом. Это такой человек, который учит правильно произносить буквы.

– Ааа, я поняа. Мама сегда попъавляет меня. У меня не поучаются некотолые буквы. Ну иногда поучаются, а иногда нет.

– Алиса, а твои родители, какие они?

Она задумалась, потом ответила:

– Мама доблая. А папа не всегда. Он иногда пйиходил домой стланный. Он къичал на маму. Иногда даже бил. Они говоили что-то пло меня. Но я не знаю, что именно. Мама потом плакала. А иногда папа был доблый и показывал мне фокусы. Катал на пъечах. Так высоко-высоко. Мне было видно всю уицу. Касиво.

Девочка загрустила. А я не знал, как ее отвлечь. С вами-то у меня не всегда получалось найти общий язык. Большая часть вашего воспитания лежала на хрупких плечах Елены. Я молчал, и она тоже.

Мы шли медленно до окраины деревни. Там мы должны были встретиться с остальными. Мы уселись на землю. Пришлось ждать пару часов. Все это время Алиса молчала, я надеялся, что она уснет, но она как будто следила за всем своими цепкими глазками. К закату появился Виктор. Он тащил за собой Солта, тот был сильно ранен. Из него ручьем лилась кровь. Герман шел следом сам, он зажимал рукой плечо, из которого тоже бежала кровь.

Я никогда так быстро не гнал машину. Мы домчались за пару часов. Но для Солта это было слишком много. Он умер еще в дороге. За жизнь Германа боролся весь отдел медиков. Они спасли его, но после этого задания он ушел в отставку. Сказал, что самые главные чудовища – это не другие существа, которых мы не понимаем и о которых не знаем ровным счетом ничего. Главные чудовища – это люди. Люли, считающие себя венцом творения природы. Хозяевами и властителями мира. Подчиняющие себе все инаковое, все непохожее. А то, что подчинить не удается, – уничтожающие без тени жалости и сомнения.

Я понимал каждое его слово. Потому что считал так же. Я убеждался в этом каждый год службы. Но отступиться я не мог. Я должен был бороться за Елену, за моих близнецов и за маленькую девочку с серыми глазами, которая понимала гораздо больше, чем должен понимать ребенок в три года. Она взрослела слишком быстро. Все события, окружающие ее и сменяющиеся как картинки в калейдоскопе, накладывали на нее огромный отпечаток. Я это понял тогда в Фосте, а затем видел на протяжении двадцати лет. Алиса – самый чувствующий и одновременно самый закрытый человек, которого я когда-либо встречал. Пока она была маленькой, я чувствовал каждую ее эмоцию, но она ловила их до того, как они с разрушительной силой врывались в этот мир. Чем старше она становилась, тем сложнее для меня было почувствовать это. Будто она останавливала даже мельчайшие отблески своих эмоций.

***

Максимилиан замолчал. Лиссандра покачала головой и произнесла:

– Пожалуй в этом я с тобой соглашусь, сейчас я чувствую только слабые отголоски ее эмоций. Едва различимые. Они были неконтролируемыми, пока она была заражена. И я должна была понять сразу, что что-то не так. Но мне так нравилось чувствовать ее, что я просто отмахивалась от своих подозрений.