Женщина села за стол, где Фотиния делала уроки, и на глаза попался ее дневник. Мария знала, что дочь регулярно вела дневник. Она открыла страничку и прочитала:

“При правильном отношении к ведению дневника, он может стать воспитателем серьезного, ответственного отношения к жизни, к своей душе, к окружающим людям ближним и дальним”.

Мария еще перелистнула страницу и наткнулась на следующую надпись: “Если дневник ведется на протяжении ряда лет, то перечитывая его записи можно заниматься самопознанием, увидеть, как его душе развилась та или иная страсть или наоборот, как Господь уберег от ошибок и падения”.

Женщина впервые читала строки из дневника дочери, и он несколько заинтересовал ее. Внутренний мир Фотинии может и ей до конца не удалось раскрыть.

Спать не было желания. Мария хотела дождаться прихода дочери.

Перевернула страничку из более ранних записей, прочитала: “Я училась в четвертом классе. Однажды возвращаясь из школы, я шла по пустырю и вдруг на фоне яркого солнечного света увидела большую гору. С той горы спускался в белой одежде Иисус Христос. Он сначала был маленьким, затем, приближаясь ко мне, становился все больше и больше. Я почувствовала, как он “вошел” в мое сердце”.

Перелиснув несколько страниц, женщина прочитала одну из последних записей в дневнике: “Церкви Христовой является Дева Мария – Матерь Божья – Небесная Матерь всего верующего человечества. Ее материнский Покров простирается над всей Церковью Христовой и над каждым из нас в отдельности. Каждый из нас, верующих, хорошо знает, что этот Покров Божьей Матери является неиссякаемым источником бесчисленных проявлений, Ее любви и заботы о нас, ведь Она верующими сердцами названа: Радостью всех скорбящих, утолением в печалях и болезни. Взысканием погибших, когда мы в своих нуждах идем к ней и приобщаемся к Ней со своими молитвами, мы ищем этих радостей, этих утешений”.

Мария вспомнила тот день, когда впервые увидела в Церкви свою дочурку. Годы пролетели незаметно, теперь Фотиния взрослая, она уверенна в себе, мечтает стать педагогом, поступить в Педагогический институт. С Фотинией Мария узнала о сладких чувствах материнства. Она подумала: а какими мы в материнстве должны быть, ведь от образа материнства, от того каким он сложится в наших умах и сердцах, не только наше будущее, но и будущее наших детей.

Баба Фрося жила на краю села, ближе к лесу. Дом находился в живописнейшем месте, на берегу реки. Муж бабы Фроси работал долгое время лесничим, поэтому построил дом сам, с расчетом, что тишина, пение птиц, благотворно будут влиять на состояние души. Лесничий любил тайгу, был охотником, рыболовом, да и вообще мастером на все руки. Вот и дом свой украсил резьбой по дереву. Деревянное зодчество, да и только.

Теперь старушка день и ночь заливалась слезами, прошло уже более сорока дней, как не стало ее Петеньки, с которым прожили душа в душу больше пятидесяти лет.

Ранним утром, обвязавшись шерстяным платком, опираясь на тросточку, пошла она к Фотинии. Старушка подошла к воротам и дернула за луженое колечко. Залаял пес Яшка.

– Тьфу ты, окаянный! Да свои! Свои! Своих от чужих не отличаешь! – недовольно проворчала старушка. Баба Фрося не хотела, чтобы проснулся муж хозяйки Никола, которого видела в изрядном подпитии накануне вечером. Тот брел, спотыкаясь о камни, по берегу реки и напевал во все горло песни. С такого бодуна в нормальное состояние еще долго не придет, поэтому и решилась баба Фрося прийти в их дом пораньше, пока спит Никола.

Открыла калитку Фотиния. Пес затих и виновато завилял хвостиком.

– Доброе утро, хозяюшка, – произнесла старушка.

– Доброе утро, баба Фрося. Заходите в дом, и помогла старушке подняться на крылечко.

– Милая ты наша заступница, солнышко ты наше, одна чистая и светлая душа в селе.

– Неправда, бабушка, людей здесь много хороших и светлых, как говорите вы.

– Это-то верно, что много, но ты у нас особенная, правильная, живешь по вере. Вот, поэтому пришла к тебе спозаранку. Дело у меня к тебе, Фотиньюшка!

Старушка присела на стул в небольшой кухне. Икона Богородицы висела в переднем красном углу, в окурат над обеденным столом. Женщина обратила внимание на то, как по особенному старушка посмотрела на икону.

– Икона – это окно в мир иной, но окно это открыто только для тех, кто обладает особым духовным зрением, – заметила хозяйка.

– И то верно! Никола-то твой, этого не видит. Антихрист он, не верующий ни в Бога, ни во что… Порода у них такая, неверующая была.

Фотиния налила старушке густую чашку чая с молоком, поставила блюдечко и предложила только постряпанные шанежки.

– Спасибо, милая, от чайку не откажусь. Совсем аппетит пропал, без Петеньки, за стол и садиться не хочется. Все вместе, да вместе, вот так жизнь и пролетела!

Я, Фотиньюшка, к тебе с просьбой пришла, от нас, стариков. Ноги вот у меня больные, да и спина беспокоит, где мне старой до городу добраться, а так хочется в церкви и службу отстоять, и свечку поставить за упокой души моему Петеньки.

– Буду в городе – обязательно зайду в храм, и свечку поставлю, бабушка.

– Спасибо, родненькая! Я это к тому говорю, что нашей деревне своя церковь нужна, или часовенка, а то, поди, на несколько верст в округе Храма нет.

– Да, места здесь живописные. Я видела во сне, как над рекой возвышается храм Божий, с золотыми куполами. Величие его красоты отражается в зеркальной глади воды, а над ним парят, в небесах, голуби – произнесла с замиранием сердца Фотиния.

– Вот-вот, видно, душа и моего Петеньки превратилась в сизого голубя и где-то парит в небесах.

Я здесь, в деревне всю жизнь прожила, так помню и деда его Николу. “Царствие небесное ему!” (перекрестилась старушка), и жену его Ольгу. Глаз у неё был “чёрный”. Как посмотрит на тебя, аж просверлит насквозь. Люди её стороной обходили, боялись, что сглазит. Но я это не т тому говорю, Ольга она была женщина работящая, хозяйственная, а вот Никола – дебошир и пьяница. Ну, вообще, намучилась она с ним. Видно, от этого и в постель слегла, да так, что и подняться уже не смогла больше. Лет пять так и пролежала, парализованная. Вот в той комнатке, в спаленке, и лежала. Так Никола-то, что учудил, окаянный? При живой жене привел молодуху. Детки бегают, а у них две мамы. Одна еще душу Богу не отдала, а вторая, молодуха, наглая, бессовестная такая и пьющая была.

Вот раз Никола напился до чертиков и с топором хотел на Ольгу-то и налететь, да запнулся об порог и сам себя наказал: упал веском на топор, истек кровью, спасти не удалось.

Фотиния перекрестилась, тяжело вздохнула: “Царствие небесное ему!” Сам не ведал что творит! “Пусть земля ему будет пухом!”

Баба Фрося, тоже глядя на икону, перекрестилась. Сидя у окна, старушка задумалась и устремила свой взор в безоблачное небо, перекрестилась. После небольшой паузы она продолжила разговор:

– Совхоз у нас был когда-то богатый, какие поля засаживали разными культурами. Своя мельница была, а свиноферма – лучшая в районе. Сама всю жизнь там проработала, а теперь по телевизору все про безработицу говорят, работать людям негде. В деревне мужики спиваться стали. Работы нет, а что ему, мужику, остается делать? Пить! Заливать свое горло, да баб колотить, за то, что обеспечить не может семью. Вот твой Никола–то спился, в деда, небось, своего пошел. Да, весь вылитый дед Николай! Не повезло тебе, милая, с муженьком!

– Бог не обидит. А мой Никола добрый, что пьет – это беда, то верно. Молю Бога, чтоб помог с этой напастью справиться.

– Моли, милая, моли. Бог видит, кого пожалеть, а кого…

Недоговорив, вздохнула тяжело.

– Уж больно твой Никола в деда пошел. Вылитый дед.

Отодвинув в сторону чашку с блюдцем, молвит баба Фрося:

– Благодарствую за чай. Я пришла к тебе с такой просьбой, может, замолвишь словечко, председателю совхоза, Трофиму Николаевичу, человек он хороший, верующий, может, подсобит как-нибудь, насчет церквушечки в нашем селе?