Оставив Анри одного, Андрей заставил все же свое тело передвигаться в направлении дома. На улице уже было темно. Небо затягивалось тучами и веяло сыростью. Этой картине придавал контраст свет уличных фонарей. Свет был миром, тучи же вот-вот раздавят его под своей тяжестью. Это не походило на освещение из его времени, мягко проникающего отовсюду и в любые закоулки. Даже внутри здания Университета было привычное освещение, чтобы адаптация переселенцев не проходила слишком резко, – не было понятно, откуда исходит свет. Стены являются его источником, но они уже не важны для Андрея. Ему было интересно наблюдать контрастность современного освещения. Психолог говорил, что это временно, вполне возможно, что так он отвлекается от своих проблем с адаптацией. Меланхолия коснулась всего персонала Института, поэтому психологическая служба наблюдала непосредственно за самыми тяжелыми случаями. Андрей же прошел краткий курс психотерапии. Он с неделю пробыл в кабинете лицом к лицу с человеком в белом, управлявшим воздетым на голову Андрея устройством. Доброжелательный на вид психолог задавал ему вопросы, вставлял иногда короткие ремарки, второй же человек в белом внимательно следил за показаниями устройства. Он видел вживую страхи и переживания Андрея. Ему даже после показали видеозапись его собственных переживаний. Это было странно – наблюдать что-то свое не у себя в голове. «Это вы» – заявили с гордостью ему. «Да, не сомневаюсь в себе» – ответил Андрей. Они с легкостью могли видеть не только то, что он видел, но и то, что не замечал. Этим-то они и манипулировали. Через неделю он снова был оператором. Но картинка его мыслей теперь не давала ему покоя. Может, боль была не в том, что он не замечал чего-то, а в том, что он не замечал именно этого? После того, как он увидел свои мысли на экране, он понял, что его мысли можно прочесть, проанализировать, исправить, повторить. Именно этот опыт взора на свои мысли буквально со стороны и возымели эффект, а не манипуляции с самими мыслями. Есть ли смысл его самого повторять, если копия будет просто копией, пускай и крайне удачной? Он же знает, что это копия. Он знает.
Андрей все еще рассматривал по пути пространство, которому не дает разрастись грузное небо. Свет падал на асфальт, на траву, деревья, здания, машины, отражался, компоновался в картину посреди темного, необозримого океана. Он покинул световую ловушку Анри, но не покинул черную дыру. Он движется и не движется одновременно. В его ногах не усталость, а земное тяготение. Он вместе с этим светом направляется к сингулярности. Им не выбраться.
Его дом был неподалеку от здания Института. Все сотрудники проживали вблизи Института, но так, чтобы можно было общаться еще и с местными. Сотрудники и местные мало понимали друг друга, так как их языки были на разных ступенях развития. Первые употребляли много иностранных слов в своей речи, из-за чего последние просто принимали их за иностранцев. Это обеспечивало простую легенду, которой придерживались все сотрудники Института. Однако, цель данного взаимодействия была не ради самого общения. Общение было ради будущего всех. Программу Исхода одобрили сразу после того, как на заседании приняли ужасную правду действительности – они не знают, что такое Темнота, в то время как та сожрет всю реальность. Побег одобрили единогласно, хоть и с болью на душе. Планомерное перемещение в далекое прошлое началось через две недели после заседания экстренной комиссии. Институт переобосновали так далеко от родного времени, насколько позволяла технология струнного устройства Стокума. Да и в более глубоком продвижении в историю не было смысла. Это в любом случае идеальное время для программы Исхода, так как она предполагала длительное выполнение. Целые поколения будут жить и работать в Институте, стремясь решить проблему Темноты. Уже сейчас никто не строит оптимистических целей по поводу Исхода. Все, должно быть, уже поняли горькую правду – они здесь и умрут. Даже наивные изречения по поводу способностей Анри – пыль на ветру. Она скоро развеется, оставив после себя широкое поле деятельности для психологической службы.
В спину ударило прохладой. Ветер с ожесточенностью затрепал кроны деревьев. Андрей остановился на секунду, словно раздумывая, стоит ли оборачиваться. Он обернулся. Лицо обдало влажной пощечиной, волосы безрассудно поддались ветру. Дождь вот-вот разразится. Но глаза остановились на здании Института. Яркая надпись над входом в здание возвещала: «Институт космических исследований». Кратко и ясно для местных. Всем понятно, что происходит в стенах этого здания. Слова строят понятность для других. Местных не пускают в Институт под предлогом засекреченности объекта. Там внутри пара тысяч сотрудников бьются над проблемой Темноты, параллельно этому строя новый тайный мир среди своих предков. Над буквами возвышалась эмблема Института – кольцо вокруг шарообразного объекта. Под шарообразным объектом естественно подразумевается планета Земля, под кругом – ходят споры с давних времен. Институт создавали в качестве организации по исследованию космоса и контролю научно-технологических разработок в данной сфере. По крайней мере, так гласит история. Все первые космолеты были разработаны под эгидой ведущих умов человечества, работавших именно в этом учреждении. Однако, из этого, а может и параллельно этому, может даже и в самом начале, а потом все переросло в космическую программу, взошел росток струнного устройства Стокума, благодаря которому стала возможной программа Исхода. Таким образом, мнение о том, что обозначает данный круг, разделилось. Одни считали, что это первый полет человека вокруг Земли, другие, считали это струной. Большинство из сторонников второго мнения были знакомы со струнным устройством Стокума еще до Исхода, благодаря которому была частично снята засекреченность на существование самого устройства, Использование этой струны и позволило им завладеть временем. Это его оковы. Именно так Андрей сейчас и воспринимал эмблему Института. Так или иначе в этом времени Институт еще не существует, есть только его безликий предшественник – государственное космическое агентство. Даже эмблема другая, нынешняя появится уже тогда, когда появится необходимость в слиянии ранее международных космических агентств. Независимый международный Институт космических исследований, появившийся из ниоткуда и стоящий сейчас особняком ото всех, в этой толкучке затеряется. Так, по крайней мере, предсказывают историки.
Андрей плавно развернулся, снова зашагал в направлении своего дома. Ветер толкал его в спину, но у него не было желания ускорять темп. Как бы то ни было он уже видел свой двор. Пятиэтажное здание окружало уютный дворик, на котором располагалась детская площадка, окруженная молодыми деревьями. Всему, что видел перед собой Андрей, не было больше четырех лет, как и зданию Института за его спиной.
Андрей уже прошел ворота, как он услышал хлипкую дробь по асфальту, по листьям деревьев. Вперемешку с наглым ветром в тесном уголке материка возникло море. То, что открывалось слуху Андрея, бросало его прямиком темные просторы безымянного моря, готовящегося разразиться жутким смехом, сожрать и переварить с чувством вселенского голода любую песчинку. Ее раздавит в бушующей темноте, где существует только сила, направленная против всех. Андрей смотрел на листья, словно морские волны, бьющиеся друг об друга. Картина стала более отчетливой: в темноте голодного моря появились цвета. Однако, зеленые волны – это единственное, что существовало во вселенной. Дойдя до подъезда, Андрей ощутил, как его волосы сыреют, по ним скатываются на лоб капли. На кончике носа зависла капля, расширилась и упала.
В его времени наземные парки были редкостью и охранялись государством. Плотность городов была куда выше, чем в этом времени, поэтому передвижение осуществлялось в специальных тоннелях и коридорах, располагавшихся на нижних уровнях. Из-за этого во множестве зданий, а также на их крышах, создавались искусственные зеленые зоны. Эти зоны через какое-то время стали разрастаться и создавать широкие экосистемы. Верхние этажи сообщались с нижними посредством зеленых зон. Города поросли изнутри в том, что некогда было дефицитом для человечества. Огромные экозаводы для очищения внешней среды, созданные после Великих пожаров, потеряли свою значимость.
