Да, он свыкся уже со многим. За пять лет здесь многое услышишь и узнаешь. Держать это все в себе невозможно. Можно и с ума сойти.

Вот он и избавляется алкоголем. Находит себе какие-то занятия, а не просто сидит и ждёт. Ходит общается, знакомится с «жителями» нашего кладбища.

Ожидание убивает.

Как он и сказал, что это тоже жизнь, только в другой ее форме. Есть живые и есть мы. И все здесь – на одной земле.

Я начинал это понимать и осознавать с какой-то горечью. То, что сейчас – это не изменится. Когда мы живы, мы знаем, что однажды умрем. Там есть какое-то стремление. Стремление успеть жить. А тут нет ничего. И это теперь навсегда.

Видеть, как стареют те, кто однажды сюда тебя привезли и предали земле. Какие испытывают трудности там, в мире живых.

Мы для них свои исповедоприниматели что ли. Они знают, что мы их слышим и видим.

Мы единственные, кому они могут рассказать обо всем как себе.

И выговорившись, уходят отсюда с легкой душой.

Но вот только нам не особо от этого легче.

Начинаешь переживать за них. А они боятся, боятся не познанного. Умереть.

А что потом? Куда попадут, в ад или в рай? И что там вообще за жизнью?

Ты бы и сказал им, что боятся нечего, живите пока живется и никого, и ничего не бойтесь, но не можешь. Никак и ничем помочь им тоже не можешь. Просто слушаешь. И переживаешь. Не за себя, за них. За маму и папу, что там у них такое случилось? Почему вдруг решили разойтись?

Мужичек за сына, за внучку. Как они будут дальше?

Но он как-то справляется с этим. Я думаю, что тоже научусь однажды, как и он, с этим справляться.

– Андрюх, – мужичок ткнул меня в плечо, – ты чего завис? Эй.

Я одернулся.

– Что? – повернув голову в его сторону, опешив, спросил я.

– Задумался говорю, о чем?

– Да так, – тихо ответил я.

Мужичок поставил пустую бутылку под лавку.

– Я пойду говорю прилягу, что-то разморило меня, – он был пьян.

– Хорошо, – ответил я, – а я ещё посижу немного.

– Давай.

Мужичок медленно поднялся с лавки и шатаясь, задерживаясь за деревья, направился к себе домой. Чуть позже он скрылся в своей старенькой могиле.

Хорошая погода продержалась до самого вечера.

Кладбище постепенно опустело.

Вороны подчистили остатки еды у могил и тоже притихли.

На небо высыпались звёзды. Похолодало.

Был прожит еще один день здесь.

Мне надо переставать их считать.

Просто перестать.

И я остался сидеть абсолютно один… На едине с тишиной и звездами.

На следующий день я снова сидел на своей лавке.

Утро было прохладный, а кладбище безлюдным.

На нем, как и всегда, копошились только его обитатели.

Было тихо. Деревья стояли неподвижно.

Небо было затянуто серыми тяжелыми тучами.

Совсем скоро вместо дождя они принесут сюда снег.

От вчерашнего солнца остались лишь воспоминания.

Через какое-то время, позади себя, я услышал женские голоса.

– Всё пришли, – запыхавшись, сказала одна из них.

Я обернулся.

Это была мама. На ней был черный траурный платок, черная демисезонная куртка, а в руках искусственные цветы.

Рядом, за ней, пробиралась тетя Тамара.

Тоже во всём черном и с такими же бездушными цветами.

Они прошли немного по дороге и оказались в моем маленьком дворике.

– Специально не далеко от дороги выбирали место, чтобы долго не искать, – сказала мама и прошла к столику рядом с лавкой.

– Здравствуй сынок, как ты тут поживаешь? – обратилась она к моей фотографии, одновременно протирая ее и табличку с моим именем на кресте.

Я стоял рядом и смотрел на свою маму.

Тетя Тамара раскладывала принесенные ими бутерброды, бутылочку настойки и пластиковые стаканчики из сумки на стол.

– Привет мам, – тихо сказал я, – нормально. Ты как?

Я пытался заглянуть в ее глаза и найти в них ответ, но она не слышала меня, и я понимал, что мой вопрос прозвучал в пустоту.

Она наклонилась над могилой и принялась поправлять цветы, втыкая туда новые.

– Листьев то сколько налетело. Сейчас я тебе тут немножечко приберу, – пыхтела она, – красиво будет.

Мама у меня слегка полноватая женщина и в годах, так что ей наклонятся было весьма непросто.

– Нин, давай помянем парня, – протягивая стаканчик с вином, предложила тетя Тамара.

Мама выпрямилась и взяла стаканчик.

– Андрюшка, Андрюшка, – начала мама. Она смотрела на мою фотографию, – как же так?

Тут она начала плакать, прикрывая лицо рукой.

Я не мог удержаться от эмоций и по моему лицу тоже побежали слезы. Мне было ее очень жаль. Я попытался ее обнять, но руки прошли сквозь маму.

Тетя Тамара успокаивала ее, гладя по плечу.

– Ну хватит, хватит. Все хорошо. Выпей.

Тетя Тамара – это мамина двоюродная сестра. На похоронах ее не было, так как она живет на Украине и не смогла приехать по определенным обстоятельствам.

Они выпили. После этого закусили бутербродами.

– Андрюшке-то тоже налить надо, а то как единоличницы пьем тут, – жуя бутерброд, сказала тетя.

Она достала из-под креста стопку, протерла ее, сполоснула водой из пластиковой бутылки и налила туда вина.

Потом так же аккуратно поставила ее обратно и положила рядом кусок хлеба с колбасой.

Я сидел рядом на лавке.

– Ты не будешь ему говорить про развод-то? – чуть позже спросила тётя Тамара.

– Не буду, – ответила мама, – рано, второй день как похоронили, а тут ещё и это – не надо, – махнула она рукой, – пусть спокойно там лежит и не переживает. Успеется ещё.

Но я уже всё знал, и видел новую жену папы, буквально пару дней назад.

Значит и в самом деле разводятся.

Но мама вроде держалась.

Подул лёгкий ветерок. Деревья тут же дружно начали покачиваться из стороны в сторону.

Листья, те, которые по суше да полегче, под его силой стали медленно расползаться по кладбищу.

– Дождь, наверное, будет? – смотря на небо, сказала тетя Тамара.

Тучи и вправду стали, казалось, ещё тяжелее и готовились вот-вот пролиться дождём вниз.

– Собираться надо, пока не начался, – предложила тетя.

Ещё немного постояв и выпив по стаканчику, они начали собираться.

– Оставь под крестом бутерброды-то, – сказала мама, – нельзя ничего с собой с кладбища уносить.

Тетя Тамара положила пакетик с бутербродами под крест.

– Ладно Андрюня, пойдем мы, – сказала мама, – пусть земля тебе будет пухом, – и поцеловала мою фотографию на кресте.

Я тронулся рукой своих губ, как будто бы пытаясь почувствовать ее поцелуй.

Но я ничего не чувствовал.

Проводив их до конца кладбища, я подождал пока они скроются за поворотом и не спеша вернулся обратно.

Снова присев на лавку, я смотрел на «свежие» пластмассовые цветы, принесенные мамой и тетей. Они выделялись среди остальных своими новыми яркими цветами.

– Это кто был? – спросил, подсевший через пару минут ко мне, Миша.

– Мама, с тетей, – тихо ответил я. Я был в раздумьях.

– А я смотрю у тебя гости, думаю уйдут дак зайду, – Михаил закурил сигарету.

Она пахла каким-то кофейным вкусом. Он вроде ни разу ещё такие не курил.

– Фу, гадость какая, – вынув сигарету из рта сказал недовольно он, – ничего больше не нашел, дак приходиться теперь эту дрянь курить.

Я сидел и молчал.

Миша, приплевываясь, курил свою «вонючку».

С неба закапал небольшой дождик.

Чуть позже он перевел взгляд на меня.

– Андрюх, у тебя это, рука шевельнулась, – как-то испуганно сказал он.

– Чего? – посмотрев на него, в недоумении спросил я.

– Рука, – указывая на мою руку пальцем и смотря на нее с широко открытыми глазами, заикаясь повторил он, – говорю шевельнулась. Я сейчас доктора позову.