Теперь и мне остаётся только ждать. Как и всем находящимся здесь.

Ждать каждый день, бесконечно «своих», в гости – в этом новом, но увы, мертвом мире.

С трепетом ждать.

И бояться.

Бояться того, что вдруг однажды и ко мне никто не придет…

В склепе было слегка сыро. Дождевая вода просачивалась сквозь щели досок.

Я проворочался в нем всю ночь так и не сумев заснуть.

На утро я опять принялся сидеть на лавке.

Моросил дождь, небо было затянуто непроглядными серыми тучами.

Ветер, как и вчера трепал деревья, сбрасывая с них последние листья на остывающую землю.

Из живых на кладбище не было никого. Как и вчера на нем суетились только души умерших.

Наводили порядок в своих домиках перед приходом гостей. И так каждый день, в надежде, что именно сегодня к ним придут.

Только я не делал ничего, как и весь вчерашний день.

– Проснулся уже? – мужичок по соседству уже с утра опять копошился у своей могилки.

– Я не спал всю ночь. Сыро, – негромко ответил я.

– Дааа, осень она такая, – протянул он, – у тебя-то хоть ещё гроб новый, у меня-то там вообще беда.

Мужичок поправлял крест. Чуть выправив его, он подошел ко мне.

– Тут попривыкнуть надо, – закурив сигарету, мужчина присел рядом, – со временем освоишься.

– Ждешь сегодня кого? – чуть позже спросил он, отдышавшись.

Я пожал плечами.

– Жду.

Я опять смотрел на свою могилу, на фотографию, на крест. Я до сих пор никак не мог привыкнуть к тому, что меня уже нет среди живых.

– Да не загоняйся ты уже, – заметив это, сказал мужичок, потом поднялся, втоптал окурок ногой в землю и положил мне руку на плечо.

– Пойдем, прогуляемся лучше.

Мы бродили с ним по безлюдному кладбищу.

Всюду были души умерших, такие же, как и мы с ним. Они не обращали на нас никакого внимания, занимаясь своими «житейскими» делами. Мужичок изредка здоровался с кем-то, махая в их сторону рукой.

Я узнал, что похоронен не далеко от лесной дороги, которая делила кладбище пополам.

Должно быть мама с папой специально выбрали это место, чтобы не потерять меня среди стремительно разрастающихся могил.

Почему стремительно?

Потому что, побродив где-то с час по кладбищу, мы наткнулись на две свежих могилы, на его окраине.

Это были две сестры погодки – десяти и одиннадцати лет. Даша и Маша.

Цветы и венки на их могилках пестрили яркими цветами. Черные ленты гласили о скорби, памяти и о любви к умершим. Их игрушки: плюшевые мишки, Микки Маусы, куклы – грустно мокли под дождем, облепленные осенней листвой. Словно одеялом, укрыла их природа от холода.

– Сюда чуть ли не каждые пару часов кого-нибудь да привозят, – негромко сказал мужичок, – дня не бывает, чтобы не привезли. А их, наверное, вчера вечером…

Он вздохнул.

– Жалко, малышки совсем. Болели что ли чем, или чего страшнее произошло? – спрашивал он себя, смотря на их улыбающиеся детские счастливые лица.

– Самое печальное, когда детей, особенно таких вот малышек, приходится хоронить.

Он поднял чуть потрёпанной жёлтого мишку за лапу.

– Игрушки – это хорошо, будет чем им здесь играть. Родители у них молодцы. Жалко их очень.

– А почему их нет? – спросил я.

– Ну они должно быть еще дома. Не могут распрощаться, – мужичок отряхнул мишку от листвы, положил его аккуратно обратно, и мы пошли дальше.

– Три дня же у нас есть после смерти дома побыть. Ты вот не знаю почему на второй день здесь появился. Не знал наверное.

Лес на кладбище шумел от ветра. Деревья местами синхронно качались под его силой. Вороны наперебой, перекрикивая друг дружку, доедали крошки с могил, перелетая с одной на другую.

– Ох уж эти Каркуши, вот никогда не любил их, а сейчас без них здесь тоска бы была, – улыбаясь, сказал мужичок, – они как дети, дерутся, ругаются чего-то, – он улыбнулся.

– Тоже сладкое очень любят. Я помню конфеты как-то у меня все стащили, даже закусить было не чем, сволочи. Так что успевай прятать.

Мы шли дальше.

– Могила только вот после них вся растрёпанная становится.

Тем временем мы подходили обратно к своим местам захоронения.

Уже было где-то около половины дня.

Сзади себя я услышал звук подъезжающего автомобиля. Это был черный джип.

Он остановился у края дороги и из-за руля вышел солидный мужчина, одетый в черное пальто.

– Отец? – обернувшись, чуть слышно, с приятной неожиданностью, произнес я.

Мужчина открыл пассажирскую дверь и из нее вышла незнакомая мне женщина. В руках у нее были цветы. Она тоже, как и он, была в черном пальто.

– Что? – спросил, отвлекшись от рассмотрения табличек на могилах, мужичок.

– Отец приехал, – снова сказал я, – с кем-то.

Я не мог понять, что за женщина была с ним и почему вместо нее не было мамы.

– Ну давай иди принимай гостей, – хлопнув меня по спине, сказал мужичок, – а я пойду до Николаича дойду – проведаю. Он ещё при Сталине умер, много интересного рассказывает о тех временах. Я тебя потом с ним познакомлю, настоящую историю хоть узнаешь, а не выдуманную из учебников.

Я стоял как обомлелый.

– Ну давай, давай иди, – подбодрил меня снова мужичок, – вечером заскочу, расскажешь, что да как.

И после этих слов он ушёл.

Я, дойдя до своей могилы, снова присел на лавку.

– Положи цветы ему на могилу, – сказал папа женщине, – вот так да.

– Красивый у тебя мальчик, – рассматривая мою фотографию, сказала женщина. Ее голос был хриплым, я бы даже сказал каким-то прокуренным.

Ну это и понятно. Пока они были у меня она выкурила сигарет семь точно. И сигареты она курила какие-то со вкусом. Ароматные, в длинном мундштуке. Неприятные.

Отец присел на лавку рядом со мной. Я не чувствовал никакого тепла от него.

Я попытался взять его за руку, но она прошла сквозь меня.

Отец держал в руках маленькую бутылку водки и стопку. Налив в нее содержимое бутылки, молча ее выпил.

Остатки из нее он вылил мне на могилу.

– Привет Андрюха, – закурив сигарету, сказал папа, – как ты тут?

Я смотрел на него, но он меня не видел.

– Я к тебе сегодня не с мамой, – отец опустил голову вниз и тяжело вздохнул.

– Не хотели тебе говорить… Вернее собирались, но не успели. Мы с мамой разводимся.

Папа развел руками.

– Давно уже как-то не клеилось у нас. Ну ты парень взрослый уже – поймёшь, – отводя, как будто от стыда в сторону глаза, закончил он.

– Как же надоел этот дождь, – кутавшись в пальто, проворчала женщина. Она была моложе отца и это было видно, – может сигарету ему прикурить?

– Он не курил, – буркнул в ответ папа.

Достав вторую стопку, он налил и в нее, и в свою водку.

Поставив ее под крест сказал: «– давай Андрюха выпьем,» – и махом выпил.

– Милый, ты за рулём, не пей много, – забеспокоилась женщина.

Я смотрел на отца, на его новую спутницу и мне было чертовски обидно и больно это слушать. Обидно было за маму.

– Может пойдем? – чуть позже, обратившись к отцу, спросила женщина, – холодно.

Она куталась в тоненькое пальто.

Отец, поднявшись, поставил бутылку мне под крест, она была почти полна, за отсутствием трёх стопок.

Отец был явно чем–то взволнован.

– Андрюх, на следующей неделе памятник тебе поставлю и оградку, – он положил руку мне на крест. – Ну давай, пойдем мы. Люблю тебя. Земля тебе пухом и царства небесного.

Потом папа повернулся к женщине, обнял ее сзади за плечи, и они ушли.

Я сидел молча и смотрел им в след.

Да уж пухом, подумал я, опять сегодня в сырости этой спать. За царство спасибо, только вот нет его, к сожалению.

Потом они сели в машину и уехали.