— А ты?

— А я стала жалеющей о старой себе клушей.

— Слушай, а если ты сейчас придёшь к нему? Он дома?

— Скоро будет дома.

— А если прийти и поговорить с ним сейчас. Со старым, ну как будто старым.

— Я вчера хотела, но поняла, что ужасно боюсь его обмануть. Я боюсь, что… Мне же нужно сесть и сказать: «Эй, парень! Скоро ты поймёшь, что я уже не та. И всё закончится. Я — твой курортный роман, и не более того». Он вспомнит всё и поймёт, что я просто воспользовалась им, как это бывает в глупых романах, понимаешь?

— Сложно… и что делать?

— Не знаю. Задача от свекрови: помочь ему вспомнить. И что дальше? Как в романтических фильмах таскать по старым местам и включать любимые треки?

— Глупо?

— Наверное.

— А ты помнишь, как любила его?

— Помню.

— Может, заново влюбиться, и всё само пойдёт?

— Легко тебе, дурочка моя, говорить…

I could stay awake just to hear you breathing

Я могу не спать ночь напролёт, чтобы слушать твоё дыхание,

Watch you smile while you are sleeping

Смотреть, как ты улыбаешься во сне,

While you're far away dreaming

Блуждая по царству грёз.

I could spend my life in this sweet surrender

Я мог бы всю жизнь провести в этом сладком плену,

I could stay lost in this moment forever

Я мог бы остановить это мгновение,

Where every moment spent with you is a moment I treasure

И навсегда остаться с тобой, ценя этот миг, как сокровище.

Don't want to close my eyes

Я не хочу закрывать глаза,

I don't want to fall asleep

Потому что боюсь уснуть,

Cause I'd miss you baby

Ведь даже во сне я буду скучать по тебе.

And I don't want to miss a thing

Я не хочу пропустить ни мгновения,

'Cause even when I dream of you

Потому что, даже если ты мне приснишься,

The sweetest dream will never do

Мне будет не достаточно этого сладкого сна,

I'd still miss you baby

Я всё равно буду скучать по тебе,

And I don't want to miss a thing

И не хочу пропустить ни мгновения.

Я отрыла старый “тексет”.

И он работает, паршивец!

Я иду к квартире Марка и слушаю “Aerosmith”. Я снова иду пешком, без машины, уши заткнуты наушниками и с непривычки хочется вертеть головой, как сове, потому что кажется, будто сейчас кто-нибудь набросится со спины. Я всегда обожала ходить, я не забрасываю спорт, но сейчас мне кажется, что привычная когда-то дистанция стала втрое длиннее.

Я вышла за четыре остановки от дома, чтобы просто идти. И я наслаждаюсь. На мне удобные сандалии, мне не жарко, потому что рубашка практически марлевая, а шорты возмутительно коротки. Мне не холодно, потому что всё ещё лето и всё ещё нагрет за день город. Я иду и останавливаюсь только когда вижу освещенную парковку нужного дома, и Марка сидящего на лавке.

Эту картину я наблюдала сто тысяч раз, но сейчас она странная. Я никогда не видела тридцатипятилетнего Марка на лавке во дворе, просто смотрящего в небо. Мы любили это, мы любили сидеть в тишине, уставившись в пространство, и касаться друг друга. И я поражаюсь, потому что в последний раз, когда мой муж сидел молча на улице, его плечи были уже, а волосы длиннее. Его лицо было чуть тронуто загаром и будто тоньше и моложе.

Этот Марк — взрослый мужик. Тот был — подросшим щенком, уже не мальчишкой, но еще не вот таким, как сейчас.

Я подхожу и сажусь рядом, и когда он поворачивает ко мне голову, у меня перехватывает дыхание, вытаскиваю из ушей наушники и выключаю плеер. Он улыбается, как будто влюблён и заинтригован и жаждет победить, но лицо при этом неправильно брутальное. С щетиной, с морщинками у глаз. Он неправильный, и я нервно сглатываю, опасаясь захлебнуться слюной.

— Ты меня сейчас взглядом просто сожрала, — замечает он, а потом встаёт с лавки и садится напротив меня на корточки. — Привет, — его тихое приветствие неправильно.

— Ты влюблён? — спрашиваю я, и он широко распахивает глаза, начинает смеяться, потому что не понимает, как прост для меня этот вопрос. Я для него — едва знакомая девчонка. — Сколько тебе лет? — продолжаю прощупывать почву.

— О чём ты? — смех становится настороженным. — Ты, кстати, откуда пришла? Где живёшь?

— Ты в курсе, что многое забыл? — игнорирую его, зная, что играю с огнём.

— Я знаю, что ты моя жена, — серьёзно говорит он, и моё сердце обдаёт жаром. Он знает. — И я знаю, что забыл тебя, и потому меня не тащат домой. И я знаю, что у нас не всё в норме. Ты хочешь рассказать мне об этом?

— Нет, — я качаю головой, понимая, что Марк злится.

Ему не нравится, что я нарушила правила его игры. Мне жаль. Но мне тоже страшно. Я подаюсь вперёд и понимаю, что зарылась пальцами в его волосы, и они совсем мне… незнакомы. Я хочу мягких, длинных чёрных прядей. Эти короткие и колючие. Ему и самому будто даже некомфортно, потому что он морщится, когда их ерошит. Я глажу его по голове, смотрю в его глаза, и он волнуется, а у меня всё внутри дрожит. Марк снова волнуется от того, что я касаюсь, что я рядом, что у меня ярко накрашены губы, а сквозь блузку можно угадать цвет и текстуру белья.

— Ты крутая… Всегда такой была?

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

— Понятия не имею… Надеюсь на это.

— Я бы очень хотел… тебя, — хрипло говорит он, и я осекаюсь. Да, вероятно, он может мне такое сказать, но у меня в голове слишком много всего намешано. Я будто рядом с незнакомцем, которого знаю наперёд, я будто из будущего. — Это нормально? Стой, стой, — раньше, чем я успеваю сказать что-то, говорит Марк. — Стой, — и оттягивает мою нижнюю губу большим пальцем. Трогать мои губы — старая привычка. Говорить “Стой, стой” — что-то из тридцать плюс. В тот период, когда секс стал тише, потому что оказалось, что он может будить не соседей, на который плевать, а людей, которых нам же и укладывать. — Мне интересно.

— Что?

— Что мне можно делать?

— То есть?

И он вместо ответа тянет меня ближе к себе, схватив за бёдра, подаётся вперёд и за секунду до того, как я представляю его губы на своих, замирает где-то у моей шеи.

— Ну, скажем так… насколько у нас всё “не очень”?

— Сильно “не очень”, — хриплю я. Его дыхание гуляет по сгибу шеи, а от моего неловкого движения ногой падает на землю сумка, и ее содержимое вываливается.

Марк отвлекается, берёт древний плеер, и уголок его губ дёргается в усмешке. Я не успеваю возразить, его пальцы распутывают в два счёта наушники, и один достаётся мне. По нажатию кнопки у нашей сцены появляется саундтрек. “Город 312” просит обернуться, потому что иначе не встать и на холодных ветрах не согреться, и от проигрыша я уже начинаю дрожать, а руки Марка чутко танцуют по коже, чтобы согреть.

— Когда я в последний раз был с тобой? — этот шёпот достигает меня сквозь ощущения.

Сквозь густое желе из мурашек от пальцев на коже, сквозь вибрирующую в ухе музыку, сквозь лёгкий, как перышко, летний ветерок. Меня зомбирует второй куплет, и я ловлю себя на том, что глаза закрыты, а голова откинута назад. Мои пальцы танцуют на шее Марка, и я понимаю, что делаю привычные движения вверх-вниз, которые он всегда любил. Еле уловимые, кончиками ногтей. И он не может пойти против себя, пусть он не помнит, что я его прекрасно знаю — эти движения его сейчас убивают. Для него я незнакомка, которая читает мысли. А нет ничего более интригующего, чем это. Он мурчит, и я отчётливо слышу один короткий тихий стон.

— Ответь, — он требователен, как всегда. Берёт меня крепко в тиски, стискивает голову широкими ладонями.

А она представила, как вниз летит с моста

Как над ней склонились скорой помощи врачи

И решила непременно будет жить до ста

У нее на это больше тысячи причин…

— Давно, — мне стыдно, что я отвечаю на этот вопрос.