– Мы уже не тянем, – Евсей Гаврилович с преувеличенным вниманием разглядывал свою когтистую мохнатую лапу.

Василий тряхнул головой, пытаясь отогнать подступающую тьму.

– Извини. У меня не было выбора. Они все уничтожили. Ничего больше не осталось, кроме этого сраного коллектора. К тому же, мне обещали… – Евсей Гаврилович виновато осекся.

– Понимаю, – кивнул Василий. – Мне следовало знать. Я всегда относился к тебе, как к сфинксу, забывая, что ты еще и на половину крокодил.

– Лучшую половину, – облизнулась тьма.

***

– Таким образом, контролируя эмоции, мы преодолели все противоречия. Чувствам больше не под силу затмевать разум. Мы стали единым механизмом. И уверенно, подобно рою пчел, летим к процветанию нашего вида.

Сергей Борисович удовлетворенно кивнул себе в зеркало. На этом можно будет закончить торжественную речь. Хотя, для баланса, неплохо бы вставить про неизбежные потери. Коротко и весомо. Что там у пчел с трутнями?

Сергей Борисович открыл уже рот, чтобы позвать секретаря, но тот появился сам.

– Мы взяли его.

– Чудесно, – уголком губ улыбнулся Сергей Борисович.

***

Начиналось все, разумеется, невинно. Из лучших побуждений. Как всегда и бывает. Для общего блага. Помочь людям справиться с болью. Им ведь все время больно. Почему бы не приглушить? Чуть-чуть. А потом еще. Чтобы не чуть-чуть, а средненько. А лучше, пусть совсем нет.

***

– Их называли «поролоновыми», – торопливо писал Василий.

Распоряжением гуманистической комиссии, возглавляемой Сергеем Борисовичем, всем недобровольцам полагался теплый бокс с необходимыми удобствами и последнее слово. Обычно выдавали один лист бумаги, но Василий удостоился трех. Как вдохновитель, глава и последний из Сопротивления. И он писал, хотя понимал, что напрасно тратит бумагу. Впустив в себя контроллер, он, как и все остальные, уничтожит написанное.

– Кто-то пошутил, что общение с теми, по чьим венам течет контроллер, это вроде как одновременно жрать и ебать поролон. Жевать мягко, совать уютно, но что-то не то. Контроллер избавлял от эмоций.

– Не избавлял, а приглушал.

В голосе Сергея Борисовича слышался мягкий укор.

Василий подскочил на стуле.

– Я не слышал, как вы вошли.

– Потому что увлеклись. Я давно здесь стою. Читаю ваши потуги. И пол бокса из поролона, кстати. Как и стены.

– Действительно, – Василий огляделся, – это для того, чтобы я себе голову не разбил?

– Нет, просто уютно. Голову вы и об стол можете. Или ножкой стула в глаз. Мало ли способов…

– Я не собирался… – криво усмехнулся Василий.

– Разумеется, – согласился Сергей Борисович, – ведь у вас есть надежда. Вдруг контроллер не подействует, и получится всех обмануть.

– Вряд ли. Случаев таких зафиксировано всего несколько десятков, да и то еще в самом начале, когда контроллер проходил тесты. И было все, простите за каламбур, безнадежно.

– Ваша мать и остальные были добровольцами, отдавшими жизни за…

– Идите нахуй с вашим общим благом, – перебил Василий. – Тошно слушать.

***

Контроллер исправно делал свою работу. Глушил боль, а вместе с ней и остальное. Радость, любопытство, гнев, отвращение, восторг, отчаянье, нежность, любовь… Но кое-что он человеку оставил. Ночные кошмары. Первобытный парализующий страх. Тот, что заставлял диких человеческих предков, сбившись в испуганную кучу, дрожать на полу мрачной пещеры в надежде, что тьма не заметит и не поглотит.

***

– Мой отец ничего такого не планировал. Он просто хотел вернуть жену, – продолжал писать Василий.

Сергей Борисович стоял позади, губы его шевелились. Он читал. Всегда предпочитал именно такой способ. Новорожденное чистое слово.

– Любовь не более чем химия. Процесс в организме. Значит, им можно управлять. Вещество, которое он ввел матери, и было прототипом контроллера. Последний раз я видел ее перед отъездом в летний лагерь. Она рассказала мне сказку о демоне с тысячей лиц. Тогда я думал, это просто страшилка, хотя и прикольная. Будет, чем после отбоя пугать товарищей по отряду.

– Вы тогда доставили мне много неприятных минут, – прокомментировал Сергей Борисович. – И не только мне.

Василий бросил на него удивленный взгляд.

– Мы с вами в одном лагере были.

***

Пока противники контроллера смеялись над «поролоновыми», тех становилось все больше. И как-то незаметно, вдруг, решением невесть откуда взявшейся гуманистической комиссии, эмоции, не стабилизируемые контроллером, были признаны вредными. Как для индивида, так и для человечества в целом.

***

– Он что-то говорил про сопутствующий ущерб, общее благо, но я знал, это он убил ее и теперь пытается найти оправдание. После похорон отец набрал добровольцев, закрылся в лаборатории, а меня предоставил самому себе. Думаю, ему было невыносимо смотреть мне в глаза.

– Благодаря разработкам вашего отца прекратились конфликты, наступил мир, люди объединились, перестали ставить свои желания во главу угла, – напомнил Сергей Борисович.

– Конечно, – Василий скривился, как от зубной боли, – а что насчет уничтожения некоторых, как вы их назвали, общественно-бесполезных социальных групп?

– Пожертвовав малым, спасаешь многое. Лицо Сергея Борисовича приобрело трагически торжественное выражение.

– А, может, вы просто перестали быть людьми? – тихо спросил Василий.

– Или наоборот. Стали ими. Разумными людьми, чьими поступками не руководят эмоции. Вы поймете. Очень скоро. А пока пишите, продолжайте, дайте волю чувствам. В последний раз.

***

От страстей к разуму. Золотая эра. Новая ступень эволюции. Обретя контроллер, человечество с холодным хирургическим расчетом отсекало лишнее. Кто не мог приносить пользу обществу, уничтожались. Разумеется, гуманно. Их усыпляли после тщательно проведенных тестов. Исключить вероятность ошибки. Ведь самый маленький винтик – часть огромного механизма. Просто некоторые, к сожалению, точит ржа.

***

– Психологи называли это эскапизмом. Тогда еще были психологи. Мне было хреново, больно и очень одиноко. Вот и появился Евсей Гаврилович.

Василий отложил ручку. Пальцы дрожали. Евсей, мать его, Гаврилович… Вымышленное существо, воображаемый друг и подлый предатель…