– Если ты когда-нибудь вздумаешь изменить мне – Поля Мук покажутся тебе Элизиумом.

Он сказал это буднично, уловив момент, когда её мысли походили на кисель, но как только смысл сказанного всё-таки дошёл, она сузила глаза и не осталась в долгу:

– А если ты вздумаешь изменить мне, то сильно пожалеешь.

Он почему-то не разозлился, а наоборот – самодовольно ухмыльнулся:

– Всенепременнейше, моя Весна.

Потом он собственнически сгрёб её в охапку, а она так же по-хозяйски обняла его. Они только друг друга и никого больше.

Так и было до того жуткого дня, когда Гея, совокупившись с Тартаром, породила Тифона31. Задрожал небесный свод, закипели моря, скрылись в чаду и копоти высокие горы. Всё живое могло погибнуть, если бы Зевс не остановил чудовище своей молнией. Тварь, как и прочих, свергли в Тартар, за могучие кованные ворота… Туда, откуда не вырваться.

А потом…

…Деметра плакала, глядя на разрушения, нанесённые Тифоном: выжженные посевы, сгоревшие сады, погубленные поля. И Кора не смогла оставить мать в такой момент. В конце концов, у неё как у богини Весны тоже есть обязанности перед этим миром. Да и Деметре одной не справиться – это было ясно. Она – богиня всходов и посевов, природы окультуренной и приручённой. Кора же – природа дикая, сама её стихия, дающая ростку колоссальную силу, с которой тот пробивает земную корку и вырывается к солнцу.

Растить придётся много, потому что сейчас перед ней растрескавшаяся выжженная почва да раскалённый ветер, что играет сизыми шарами перекати-поля.

Она отправила Гермеса сказать Аиду, что в этом году не спустится к нему. Муж понял: кому как не ему, незримо стоящему за пультом своего центра управления во время любой заварушки, было не знать, каково сейчас Серединному миру. Да и новая «зверюшка» не желала спокойно сидеть в Тартаре: ворочалась, билась, полыхала пламенем вулканов, вздыбливала землю…

«Так будет лучше, – передал ей Гермес ответ мужа. – Делай, что должно, Весна».

И она делала. Люди возносили благодарственные молитвы Деметре и Коре за долгую пору тепла, за тучный урожай, за зеленеющие поля и рощи.

Лишь через год спустилась в своё царство прекрасная Персефона. У входа её встречала только Геката и сходящий с ума от радости Цербер.

Кинув питомцу медовую лепёшку и приласкав змеистые головы, Персефона перевела взгляд на подземную колдунью:

– Полагаю, мой царь занят судами, раз не смог встретить меня? – мягко и с затаённым волнением спросила она.

Сердце сжимало дурное предчувствие – мало ли что могло случиться с Аидом за это время. Он, конечно, бог и Владыка, но царство и так беспокойное, а тут ещё Тифон. И людей погибло тогда несчётно – с таким наплывом теней и за год не управиться.

– Да, – неопределённо протянула Геката, – занят. Идём, сама всё увидишь.

Но повела колдунья её в свой замок. Там исходил паром огромный котёл. Геката подманила Персефону ближе, кинула в дымное варево щепоть голубоватого порошка. Сначала жидкость в котле забурлила ещё сильнее, заполнив комнату густым туманом с приятным, чуть горьковатым запахом, но через несколько мгновений поверхность зелья стала идеально ровной. И Персефона увидела то, отчего внутри у неё всё вспыхнуло лесным пожаром: собственного мужа, лихо наяривающего какую-то зеленокожую пышнотелую нимфу. Её волосы, больше похожие на болотную тину, обвивали его как змеи. Мерзавка гортанно стонала, а между стонами изрекала:

– Зачем тебе эта Кора? Она тощая, подержаться не за что. Она глупая, если думает, что можно покинуть такого мужчину надолго, она…

Персефона не дослушала: сжав кулаки, она отпрянула от котла.

– Отвлеки Аида под любым предлогом, – строго, по-владычески, распорядилась она. – Я хочу поговорить с этой тварью один на один.

Геката плотоядно оскалила острые зубки. Уж она-то не была дурой из тех, кто полагает, будто весна – это цветочки да птичьи трели. Кто думает так, тот никогда не видел весеннюю бурю. И вот сейчас такая намечалась в Подземном царстве.

Геката убралась, а Персефона вновь вернулась к… подглядыванию.

Она заметила, что Аид спешно покинул свою подругу, не озаботившись даже её удовлетворением. И хотя вслед ему неслись недовольные вопли нимфы, Владыка Подземного мира, надо отдать ему должное, даже не оглянулся.

Вот тогда-то Персефона и явилась пред ней.

Незадачливая нимфа всё ещё костерила Владычицу, выпутывая из своих ужасных волос щепки и водоросли.

– Ну, здравствуй, соперница! – почти нежно пропела Персефона, приближаясь к ней.

Та вскинула на неё глаза – болотные, мутные, в куцых ресницах – и хмыкнула:

– О, прибыла царица. Только ты опоздала. Он – мой.

– Да ну? – ласково продолжала Персефона, сейчас, несмотря на свой невысокий рост, она буквально нависла над сидящей на берегу Коцита32 нимфой. – Я тебе его не отдавала.

– Он тебе не вещь, чтобы ты могла его отдать или забрать, – ухмыльнулась нимфа. – И он мой. Ты поймёшь это, когда обнимешь его. Он пропах мной, Минтой, а не тобой, нарциссная богинька.

– Богинька, значит, – этому шипению могли бы позавидовать и стигийские чудовища. – И да, он не вещь, он – мой муж, тварь. – По мере того как Персефона говорила и надвигалась, голос её креп, а сама она будто увеличивалась в размерах. – Как ты посмела коснуться моего мужа, мерзавка?! – звонкая пощёчина обожгла пухлую щёку Минты. – Ты, недостойная быть даже прахом у его ног.

И тут Минта испугалась, поползла прочь. Но делать это становилось всё сложнее – руки превращались в стебли, волосы – рассыпались мелкой листвой, ноги вросли в землю. Из Минты получилась отличная серебристо-зелёная трава, пряно и свежо пахнущая, с нежными цветами – светло-сиреневыми, оранжево-коралловыми.

«Мята», – словно жаловалась она, тихо колышась.

– Ещё как мята, – ехидно отозвалась Персефона и стала собирать букет.

Когда Аид, всклоченный и немного растерянный, в одетом наперекосяк хитоне, ворвался, наконец, в их общую спальню, Персефона ждала его, как и полагается добропорядочной жене: сидела у стены, плела венок и тихонько напевала.

Вскинув на мужа – признаться, немного ошарашенного – чистый, как умытая утренней росой зелень взгляд, она нежно улыбнулась, возложила на свои огненные волосы венок (почему цветы в нём не вяли?) и встала навстречу. Взяла за руку, заглянула в глаза.

– Мне идёт, мой царь? – тихо спросила, коснувшись тонкими пальцами венка.

– Тебе идёт всё, моя Весна, – сказал он, сгребая её в охапку. – Но куда лучше без всего.

И начал потихоньку избавлять её от одежды. Но Персефоне удалось вывернуться и чуть отстраниться от него:

– Тебе нравится запах этих цветов, мой царь? – сказала она, снова указывая на свой венок.

– Нет, Весна, – Аид уже начинал злиться, – он слишком навязчив. Из-за него я не слышу твоего нежного аромата.

– Навязчив? – удивлённо переспросила Персефона, избавляясь, наконец, от его объятий и отходя. – Разве? Не ты ли наслаждался им целый год, ожидая меня?

Аид всё понял и недобро сощурился.

– Вот как, – мягко начал он, – значит, ты всё знаешь?

Она гордо вскинула голову, радуясь, что может сдерживать слёзы. Неважно, что он сейчас с ней сделает – изобьёт, изнасилует, она всё равно скажет:

– Да, я знаю теперь, какие важные дела бывают у Владык. – Он хмыкнул, шагнул к ней, но она выкинула вперёд тонкую руку в предупреждающем жесте: – Не подходи, изменник. – Странно, но хрупкая преграда остановила его. – Как ты мог! Променять меня, меня(!), на неё? – слёзы всё-таки выступили – злые слёзы обиды и унижения. – Но теперь не придётся. Она больше не позарится на чужого мужа. Эта трава, – она швырнула в Аида пучок цветов, – твоя Минта. Наслаждайся ею, а меня – не тронь. Этими руками… что её…