Им весело, а ей страшно. От насмешек не уйти, не спрятаться, они преследуют тебя, как эринии, и жалят так же больно, как их бичи.
И не стоит молить о пощаде – чудовища не знают такого слова…
В последнюю неделю сны такие, что лучше не спать. Но если я не буду спать, Аид привяжет меня к кровати. Угрожал недавно, поймав на кухне нашего «штаба», где я сидела в кресле, обхватив остывшую чашку какао. Конечно же, утащил меня в постель и лично проследил, чтобы Гипнос не поскупился, когда плескал на меня из своей чашки. И я знаю, что это не пустые угрозы – действительно ведь привяжет.
Только пусть, всё равно сегодня я не смогу уснуть: не хочу вновь и вновь возвращаться в тот кривляющийся туман. К тому же чары Гипносова настоя больше на меня не действуют.
Поэтому встаю с кровати, в который раз оглядывая нашу с Аидом новую спальню – по-военному аскетичную.
После того случая, когда в подвале нашего загородного дома произошёл взрыв, все перебрались сюда – на подземную базу. У Аида она уже давно: надо же где-то изготавливать молнии для Зевса или стрелы для Аполлона. Вот в глубине подземелий, где проходили сотни рудоносных жил, и устроилась наша база. Кроме непосредственно горячего цеха, где царствовал Гефест,25 тут ещё располагался и главный центр управления «Системой отслеживания богов». Когда Аид с Тотом её придумали и показали Зевсу, Верховный Владыка, говорят, радовался как ребёнок. Ещё бы – теперь каждого заговорщика можно вычислить заранее. У Аида, конечно, была своя причина запустить «С.О.Б.», однако распространяться он о ней не стал.
Сюда же, под землю, после примирения с Зевсом прибыл и Прометей. Несмотря на прощение, дарованное Повелителем Неба, места на Олимпе ему по-прежнему не было. Хотя там и оставалась сероглазая богиня, которая когда-то наделила дыханием его слепленных из глины человечков26. На базе Прометей отвечал за ядерную физику и генетические исследования. И Афина с удовольствием помогала ему на этом поприще. Она больше не желала оставаться для державного отца только мудрой войной, оружием, которое бросали в бой, когда требовалось. Ей куда больше нравилось трудиться в отделе исследований и целоваться с голубоглазым титаном.
Вскоре к подземной команде присоединился и Геракл. Несмотря на своё вознесение и щедро дарованное бессмертие, он чувствовал себя лишним на Олимпе. Там было слишком много позолоченной лжи, а честный и прямой герой не выносил её.
«И опять же – дочь под присмотром», – мотивировал Геракл своё появление у нас. На что Макария ответила недовольным фырканьем: никак не могла простить ему женитьбу на Гебе – невозможно считать мачехой ту, кто на вид едва ли не моложе тебя.
В общем, вот такая разношёрстная братия собралась за последние тысячелетия в Подземном Царстве. И вызовы нового времени способствовали тому, чтобы все держались вместе и придумывали методы противодействия проказам суровой реальности.
Сейчас же, когда исчезли сразу три богини и стало известно, кто стоит за этим, некоторых приходилось сдерживать в буквальном смысле – Гефест размахивал своим громадным молотом и грозился выщипать перья у крылатых сандалий кое-кого, Геракл же просто собирался с этим кое-кем поговорить по-мужски, похрустывая могучей шеей и разминания кулачищи. Тот же просто сидел в углу, обхватив голову руками, и смотрел прямо перед собой. У него не только пропала любимая жена, его предал лучший друг – ведь он доверял Гермесу как родному брату.
В общем, дела творились такие, что любой потеряет сон.
Поэтому я тащу с постели одеяло, закутываюсь в него, чтобы прикрыть пижаму с чиби-Аидиками, погружаю ноги в тёплые пушистые тапочки, на которых щерятся фетровыми зубами три морды Цербера, и спускаюсь вниз, туда, где Аид колдует возле «С.О.Б.». Сейчас, когда все его помощники повалились с ног, лап, копыт, он один остался бдить. Иногда я спрашиваю себя или трясу Гипноса: спит ли мой Владыка когда-нибудь? И никогда не получаю ответа.
Подхожу на цыпочках, кладу ладони на плечи, упираюсь подбородком ему в макушку и прикрываю глаза. С ним никогда не страшно, с ним не приходят дурные сны.
Аид берёт меня за руку, обводит вокруг кресла и тянет к себе на колени. На миг прячет лицо в волосах, потом целует в глаза и лоб. И, наконец, поддевает согнутым пальцем моё лицо и пристально смотрит в глаза.
– Твой туман прав, – говорит, считав мой сон, – бог не может исчезнуть насовсем.
– Но ты же говорил, что если исчезнут мифы – божество станет смертным…
– Да, мы так считали. Знаешь, некоторые смертные поэты, должно быть, тоже когда-то – может, во снах или как-то ещё – попадали в Звёздный Чертог.
– Разве такое возможно?
– Да, – кивает он. – Звёздный Чертог сам выбирает тех, кто может в него войти. Остальным просто не явится.
– Значит, я…
– Значит! – подтверждает он. – Так вот, один земной поэт явно побывал в Чертоге, а после написал: «Так храм оставленный – всё храм, Кумир поверженный – всё бог!»27
– И что из этого следует? – спросонья я плохо соображаю. Мне куда больше хочется просто сидеть на коленях у мужа, изредка обмениваться поцелуями и ни о чём не думать.
– Из этого следует, что даже после того как богини исчезли и пропали мифы и упоминания о них, они по-прежнему остаются богинями, а мы – ошибались. Из этого следует, что мифы можно написать заново. И такие достоверные, что и боги примут их за свои.
– Но ведь всегда остаётся Скрижаль Мироздания, где хранятся подлинные истории.
– Ровно до той поры, пока новый бог нового мира не начнёт свою Скрижаль.
– Ты думаешь, Гермес способен на такое? – сонно бормочу и трусь щекой о его чёрный с серым джемпер.
Люблю, когда Аид вот такой – домашний, в джемпере и джинсах. Одежда смертных только подчёркивает достоинства его стройной поджарой фигуры.
Аид хмыкает и снова нежно целует меня в волосы:
– Нельзя недооценивать противника, Весна. Если сомневаешься в его способностях, спроси Зевса, Посейдона, Гефеста, Афродиту, Аполлона и Ареса28. Да и потом – только одного из нас смертные назовут Трисмегистом.29 Только одного будут помнить, когда Зевса на небе сменит Единый. И он ведь уже создал свою Скрижаль. Изумрудную, как твои глаза30. И в ней нет нам места.
Я, конечно, перечитала много книг в библиотеке Тота, но мне никогда не было дела до трудов, в которых боги говорили о природе божественного. Поэтому об Изумрудной Скрижали не имела представления.
– Но если у него уже есть Скрижаль, зачем ему ещё одна?
– Изумрудная Скрижаль, конечно, великий текст, но это – писанина для избранных. Таким не поведёшь за собой массы. Смертным надо попроще и попонятнее. Нечто максимально доходчивое…
– Как фильмы, которые смотрят Загрей и Макария?
– Именно. Книги ушли в прошлое. Современности нужны красивые яркие картинки. И ты ведь прекрасно знаешь, что Гермес умеет такие создавать…
Я вздрагиваю, коснувшись воспоминания, которое столько лет гнала от себя и прятала в глубинах сознания.
– Разве, то не было глупой шуткой? – цепляюсь за тростинку, потому что водоворот дурных предчувствий уже уносит меня.
– Нет, Весна, – грустно отзывается Аид, – то была проверка, которую я провалил.
И меня накрывает тёмной и холодной волной памяти…
Разговор об изменах случился у них внезапно, когда лежали расслабленными после особенно бурной встречи. Аид играл с её рыжими локонами, обводил кончиками пальцев нежный абрис лица и, поцеловав в уголок губ, алых и шелковистых, как лепестки роз, произнёс:
