А нарушило его резкое ржание коней. Даже в голосе Шиморка слышалось настоящее волнение, почти испуг, а не обычная его обида, и это насторожило пуще всего. Дьюар поднялся, громко чиркнув ножками отодвинутого стула, повернулся к двери ровно в тот момент, когда она распахнулась, с силой впечатавшись в стену, точно ее ногой пнули. От ворвавшихся фигур в лачуге сразу сделалось тесно.

Серые, как тени, они заполнили собой половину комнаты, двое еще маячили позади, в сенях. С них стекала вода, придавая им обманчиво-жалкий вид. Шум ливня заглушал их шаги, мягкие дорожные сапоги оставляли на сухом полу следы черной жирной грязи, в которую превратилась земля у крыльца хижины. Вперед выдвинулся молодой, возможно, слишком молодой для предводителя, но невероятно самоуверенный верзила. На нем единственном не было маски, скрывающей большую часть лица, а на груди поблескивал круглый амулет со знаком Ордена, на выдающемся подбородке наливался красным крупный прыщ, одна рука предупреждающе касалась подвешенного к поясу топора. Он ухмылялся, уже чувствуя себя победителем — да и как было не чувствовать, когда приведенный им отряд втрое превосходил числом несчастных беглецов.

Дьюар предусмотрительно отступил, не желая сходу попадать под этот самый топор. Ситуация получилась самой что ни на есть скверной — ни ускользнуть, когда единственная дверь перекрыта, ни победить. Акила уже стоял рядом, задвинув ничего не понимающую Асту себе за спину, но оба они не имели серьезного оружия и в боевые маги не годились — знахарь, чье призвание врачевать, и некромант, чья сила в многочасовых ритуалах, требующих серьезной подготовки. Понимали это и орденские, не зря держались столь расслабленно, как если бы завалились в кабак на пьянку — один даже на стену облокотился, чуть ли не зевая за спиной своего командира.

— Вы двое обвиняетесь в неповиновении Ордену и укрывании проклятой твари, которая представляет опасность для простых людей, — пропищал этот командир слишком высоким для своих габаритов, почти мальчишеским голоском. — Приказом высокого совета я должен препроводить вас назад в Вассагский замок, где вам будет вынесен приговор соответственно преступлению… В противном случае вас ждет смерть.

Кто-то демонстративно вытащил клинок, легкий шорох выползающей из ножен стали органично смешался с шумом дождя.

— Твари? Да ведь это ребенок, который никому не желает зла!

Лучше бы Акила не выступал. Слова не клинки, их не обязательно парировать, но излишнее правдолюбие порой играет совсем не на руку. Дьюар зашипел на него слишком поздно — этот порыв оправдать, выгородить подопечную уже сорвался, а нервный юнец не замедлил на него отреагировать.

— Ты смеешь не повиноваться? Именем Ордена, приказываю отдать девчонку немедленно!

Он дернулся вперед, намереваясь схватить Асту, да так и замер с протянутой рукой…

***

Поначалу путешествие с острова казалось даже интересным. Ей очень хотелось поскорее покинуть мрачный и холодный замок, и пусть даже в этот раз веселый моряк не рассказывал сказки о пиратах, плаванье получилось занятным — они прятались среди кучи сундуков и должны были сидеть тихо, как мышки, пока кто-то ходил совсем рядом.

Ночная скачка по разбитым дорогам, во время которой оба взрослых были так насторожены и серьезны, что почти не говорили с ней, понравилась Асте куда меньше. Она хотела спать, но постоянно просыпалась от тряски в седле или короткого недовольного ржания гнедого, а шея и спина немилосердно затекали в неудобном положении. Отдохнуть ей почти совсем не давали, привалы получались короткими и нервными, во время которых взрослые много говорили, но ничуть не смеялись и все время велели сидеть смирно на одном месте, никуда не отходя. И вот как только в заброшенной лачуге повеяло чем-то лучшим, как будто показался просвет сквозь черные тучи, — все это разрушилось в одно мгновение страшными чужими людьми.

Аста смотрела на них сквозь прижатые к лицу пальцы, потому что эти люди слишком сильно походили на других, из замка. Хоть на этих и не было синих мантий, но они явно намеревались забрать ее, увезти обратно, где в темной тесной комнате нет ничего, кроме одинокой свечи и злобного паука, где мрачные старики тычут узловатыми пальцами в лицо и заставляют смотреть ужасные вещи в огромных зеркалах… Их было много, и они могли это сделать. Вот-вот собирались сделать. Акилу оттолкнули прочь и повалили. Другой, остроухий, попытался заговорить что-то о законах Ордена и справедливом суде — Аста едва ли поняла из его слов хотя бы половину, но его не послушали и грубо заткнули. На нее надвигалась высокая тень, жуткая, как самый худший кошмар, и тянула к ней руки, а за спиной был только жар раскаленной печи…

Она закрыла глаза теперь уже совсем, крепко, как когда-то под телегой. Может быть, если не видеть опасности, то она пропадет, развеется пеплом на ветру, сгорит в очаге вместе с березовыми поленьями… И протянутая рука не коснулась ее, не утащила во мрак древнего замка, а просто куда-то исчезла. Раздался крик. Аста боялась открыть глаза, но слышала, как воет и орет нечеловеческим голосом кто-то совсем рядом, а затем крик повторился снова — уже дальше, и снова, и снова. В груди как будто разгорелся огонь, больно жгущий и стирающий все из памяти, из ощущений, из мыслей. Она горела, во тьме, которую не могла теперь разогнать даже открыв глаза, не видела ничего вокруг, и в ушах стоял только звенящий вой, а в ее собственном горле что-то клокотало, вторя ему. До тех пор, пока чьи-то сильные руки не обхватили, но и еще долго после, пока в глазах плясали блеклые зеленые огоньки, которым не было числа…

— Аста, Аста! — звал встревоженный голос. — Аста, ты слышишь? Посмотри на меня!

Аста, Аста… Имя? Она слышала. Этот голос почти кричал на ухо, резко, отчаянно, и в нем слышались какие-то знакомые нотки, заставляющие отзываться струны глубоко в душе, которые она тоже не могла понять. Неужели это имя было ее?

***

Дьюар, прижатый к стене с клинком у горла, мог только смотреть на происходящее вокруг, но дернуться не решался — слишком жестко впивалась в кожу заточенная сталь, гораздо крепче, чем нужно просто для предупреждения. А держащая меч рука совершенно явно, не скрывая, только и ждала, что единственного слова, движения, даже намека на призываемые чары, чтобы вспороть шею, — кончики пальцев так и подрагивали на рукояти. Все складывалось между тем хуже некуда.

Даже винить было некого — сами загнали себя в ловушку, соблазнившись будто бы чудом выросшим на пути укрытием, да таким, что не оставило им и шанса. Не водилось тут особой жизни, деревья медленно умирали, сгнившие, подъеденные грибами и паразитами, травы чахли. Не было и смерти,

достаточной, чтобы некромант мог почерпнуть силы или использовать тела себе на благо — не дохлых же мышей за нее считать. Словно специально все подстроено и рассчитано…

А орденские скалились нагло и самоуверенно. Как никогда прежде хотелось стереть постылые усмешки с их рож, даже под масками хорошо различимые, а уж у главного так и вовсе напоказ выставленную, не хватало только средств под рукой. Но не было времени даже подумать об этом, хоть какую-то уловку отыскать, когда ухмылки исчезли сами, начиная со здоровяка, уже почти схватившего девчонку. Дьюар едва успел проследить, как он двинулся вперед, как отпихнул Акилу с пути, от чего в груди кольнуло неприятно острым страхом. За себя он никогда так не боялся — сам-то уже сколько раз умирал в каждом из своих ритуалов, входил на ту сторону Загранья как к себе домой, а тут поди ж ты, забылся вовсе и дернулся, даже не замечая, как на шее проступает ощутимый порез.

Верзила вдруг замер, отшатнулся назад, словно его ударили тяжеленным кулаком. До него первого дотянулась эта странная сила, которую сам Дьюар ощутил только несколько мгновений спустя — будто открыли заслонку, и она хлынула, а прежде ее не видно и не слышно было. Сила чужеродная, безликая. С большим трудом в ней угадывалось родство с той, разлитой по оставленному у Пирожков лесу — оскверненной, наполненной таким мраком, что темнее самой смерти. Эта пока не имела окраса, не несла в себе скверны, но уже пугала безудержной мощью. Дьюар, как умел, попытался соткать щит — а на деле стену чистой магии смерти, которая разрушала простые заклятия в самом основании, но с этим потоком даже она не могла справиться, лишь немного рассеивала.