А вот сафирцы не думают в этот момент, они отдаются процессу целиком и полностью, вкладывая в него всю страсть, все желание, все влечение, всю любовь, в конце концов.

Искренний поцелуй Грока проник в каждую клеточку Нины. Она чувствовала биение его сердца, чувствовала, как сердце стремится вырваться из груди, прилившая к вискам кровь кружила голову, она чувствовала сладость его прикосновения и бережную нежность действительно любящего человека.

Сталина не отпускала его лицо и уперлась своим смуглым лбом в бледный подбородок Торина. Словно в изумрудном блеске, в муке сафитовой пыли в свету тысяч холодных прожекторов в теплых объятиях Грока сорвиголова и белокурая красотка расхныкалась и заревела словно пятилетняя девочка. Ее душу разрывала обида. Ну, надо же было влюбиться в заклятого врага, да еще и с другой планеты! Но она же офицер Альянса! Как она не сдержала себя в руках? Им не суждено быть вместе, они по разные стороны миров, кодексов, протоколов, параграфов и взглядов. Что делать теперь? Она плакала, но не отпускала… куда-то улетучилась и сила, и воля. Она хотела на ручки и прижаться, что и сделала. Они упали на колени и вновь их губы, души и тела слились в сочном долгом поцелуе.

Сталина провела пальцами по теперь уже любимым губам, нежно погладила его щеку. Ее залитые слезами глаза звенели хрустальным блеском глубочайшей печали, ей было больно и тяжело. Сталина взглотнула и поднялась. Уголки ее глаз и губ смотрели вниз, она старалась не смотреть на все еще стоящего перед ней на коленях Грока.

— Больше никогда не попадайся мне, Торин. — и шмыгнув носом Нина развернулась и проваливаясь по щиколотку в зеленую муку играющего брызгами лучей сафита побрела в сторону большого грузового лифта в стометровой стене.

Ей было мучительно больно. Душа разрывалась на части, и в тоже самое время внутри все сковало и болезненно защемило каждый нерв. Нестерпимо страшное внутреннее чувство ломало её, но она — офицер Альянса, а он — преступник. Ее долг — остановить, но сейчас она этого сделать не может. Сейчас, как никогда раньше ей нужно заглушить боль и тоску алкоголем, наркотиками, чем угодно, лишь бы отпустило…

Она разбила сердце Гроку. Сафирцы не дарят поцелуй просто так, он чувствовал, что хочет быть с ней, что она хочет быть с ним. Она же ответила! Почему она уходит? Как она может? Без пяти минут секунда в отношениях с землянкой, и его уже кинули.

Острая боль пробрала насквозь от груди до каждой его молекулы. Тяжелый электрический разряд словно остановил его сердце, Грок не выдержал напряжения и рухнул на земь без сил. Это очнувшаяся ульянка всадила обидчику разряд, и с не пропадающей улыбкой с милой мордахи зверька побежала следом за хозяйкой, рисуя хвостом и шестью лапками причудливые линии, словно сшивая два гигантских полотна пыли сафита.

Сталина собрала волю в кулак и не оборачиваясь, приказным тоном и громко сказала:

— Мара, ты уходишь со мной, детям нужна мать. Крок, а вам с братцем лучше опасаться, я больше не позволю себя охмурить.

Крок и Мара встретились взглядами, наполненными бесконечной тоской.

— Она права, любимая, иди.

Грок сильно поцеловал любимую, из глаз которой градом посыпались огромные капли слез.

— Я не хочу, я не могу…

— Я приду к вам, все будет хорошо, любимая, иди, она не причинит вам вреда. Мы все четверо теперь повязаны, просто она землянка, а до них дольше доходит.

— Мир тебе и свет, любимый.

— Мир тебе и свет. — Крок обхватил руками любимое лицо прекрасной сафирианки и смотрел на него, словно запоминая каждый миллиметр, каждый изгиб и родинку, каждую ресничку и складку на губах.

Крок отпустил руки, и его плачущая женщина повиновалась. Впереди якобы гордо подняв нос шла Нина, следом, опустивши голову брела Мара. Даже ульянке было не по себе, мелкий дракон раз за разом оглядывался на двух братьев, один из которых стоял и смотрел вслед уходящим женщинам, а второй только начал подавать признаки жизни.

Едва массивные двери огромного грузового лифта закрылись Сталина рухнула на пол и завывая разрыдалась. Она плакала взахлеб и причитала, кляла судьбу и случай, проклятую планету с ее проклятым населением, и проклятую Торинскую породу, которая уже больше пяти лет будоражит ее жизнь, а теперь-то и вовсе. Она, Нина Сталина… Легендарный майор Альянса — Нина Сталина, не то, что дала бежать преступнику, она ушла сама, не найдя сил противостоять ему. Может сработал возраст? Ведь ей пятьдесят… Ну, и пусть, это только одна шестая ее жизни, большинство ее подруг давно замужем, давно с детьми, взять ту же плачущую напротив Мару. Нет, Нина не такая, эта карьеристка и волевая баба умудрилась втюриться в сафирианина-мятежника, который еще и без ума от нее. Что делать? Напиться и излить душу несчастной Маре и преданной Кысе, мурлыкающей и трущейся о заплаканное лицо своей хозяйки. Лифт плавно начал набирать разгон, вознося заплаканных, но героических женщин.

Сафир тогда пролил гораздо больше слез, чем землянка и сафирианка поднимающиеся в гигантском грузовом аэролифте. Бесогоны оказались настолько не готовы к атаке мутантов, что в растерянности, не нашли ничего умнее, чтобы справиться с отчаянно бьющимся врагом не прицеливаясь выпустили шесть маховых плазма-зарядов, прямо по Хору, и практически стерли столицу Сафира земли, погубив десятки миллионов жизней. Выпуски новостей сети в прямом эфире безостановочно транслировали происходящее. Враги в балахонах сгорали в огне, укрывая собой человеческих детенышей и женщин.

Страх, ненависть и непонимание царили на темно-синей планете. Мутанты реально пытались спасти людей. Мутанты реально спасали людей! Зачем нападали? Что происходит? Ломали головы дикторы, ломали головы корреспонденты, ломали головы зрители.

Хор пал, пали несколько провинциальных пунктов под ним. Пока черная туча летучих призраков с ярко-красными лазерными косами расползалась и накрывала пожирающим военную технику туманом, из Небесных Врат не спеша вывалился звездный десант. Земляне пришли снова защитить Сафир от его народа.

Многокилометровые боевые грав-крейсеры закрыли все затянутое густым дымом от пожаров небо над Хором. Вытянутые корабли синхронно актитвизировали все оружие на каждом борту и начали палить из десятков тысяч стволов по пытающимся пробиться через защитный экран призракам.

Но, это повторный фокус, и призраки были явно готовы к начавшемуся дождю апокалипсиса. И в мгновение синхронного залпа телепортировались между крейсерами все до одного. Пушки сначала накрыли пламенным огнем разрушенный Хор, а спустя мгновение, следуя автонаводке начали палить по союзникам, растерянно и отчаянно пытающимся отключить убивающую их соратников автоматику, искренне жалея, что Существу не доверили управление пушками, интеллект бы такого не допустил.

Пушки тупо продолжили молотить плазма-снарядами, пулеметной очередью и гранатометными болвансками кромсая на куски соседние грав-крейсеры. Пробивая экраны и уничтожая друг друга.

Пять величественных и впечатляюще огромных военных крейсеров — гордость и мощь Альянса, наводящая жуть на любую колонию, непобедимая армада — увешанная несчетным количеством боевых стволов пала на сафирской земле, казалось бы, от банальной хитрости воинов никчемной расы третьего мира.

Победоносный треск, поднятый глотками бесов, словно жуткие помехи разводил вибрацию по земле, что даже трескались чудом уцелевшие окна.

Но, Нина этого всего еще не знала, не знала Мара… Не знали Грок и Крок. У всех четверых был свой повод ля расстройства. А взрывы никак не выдавали себя на пятикилометровой глубине, усиленным как бомбоубежище складом.

Едва закрылись двери лифта, Грок снова тяжело поднялся:

— Я однажды законсервирую эту языкастую тварь…

Крок ровным и вымеренным голосом проговорил:

— Ты обманул меня, брат. Ты сказал, что Мара в этом не участвует.

Грок взялся за голову.

— Стоп-стоп, не перекладывай с больной головы на здоровую. Ты попросил сказать, что я пошутил, что Мара в этом участвует. Я сказал, хорошо, и сказал, что пошутил, что Мара в этом не участвует.