Горечь утраты и скорбь наступят позже. Осознаются потом. Сейчас этому не время. Сейчас это придает новых сил, злости. Полчище будет остановлено.

А сейчас… На город, на его мирных жителей – женщин, мужчин, стариков, детей – надвигается полчище. Оно идет быстро, сметая и разоряя все на своем пути. Сея смерть и хаос. Оно уверено в своей силе, безнаказанности, вседозволенности. Оно вкусило запах крови, оно сошло с ума от своей кажущейся непобедимости, безнаказанности. Оно ступает своими сапогами по нашим мирным полям и пашням, сжигает, уничтожает деревни, столетиями стоящие на нашей Земле, угоняет наш скот. Броня вражеских танков корежит пяди нашей земли. Земля содрогается. Содрогается наше небо от шума летящих фашистских «мессеров». На нашу землю летят вражеские бомбы. С неимоверным грохотом падают, оставляют после себя воронки. Земля стонет от того варварства, которое ей приходится наблюдать.

На Ленинград идет полчище. Времени мало. Катастрофически мало. Город – это жилые дома, заводы и фабрики, музеи, театры, школы, больницы и институты, университет и, конечно же, люди. Самое главное – это люди.

Город – это большой живой механизм. Который нужно полностью изменить, подготовить к надвигающейся опасности. Спасти все, что можно спасти. Производство, исторические ценности, а самое главное – людей.

И спасти город. Не впустить врага. Война идет чуть более двух месяцев. Еще не все осознали ужас происходящего. Еще почти все живы. Еще не так много потерь, не так много разрушений, исковерканных жизней. Подвиги уже есть, навсегда вошедшие в историю человечества. Подвиги начались с первой минуты, первой секунды страшного вторжения.

Как только началась война всех слушателей и преподавателей Военной академии, где служил мой отец, отправили на фронт. Дали два часа на сборы. Он успел забежать домой, быстро собрал вещи. Снял со стены одну из наших фотографий, бережно, прямо в рамочке упаковал ее в небольшой дорожный чемодан. Мамы дома не было. Наказал нам беречь себя и сказал, что война должна скоро закончиться. Что, может быть, уже к осени он будет дома. Не поехал на лифте, сбежал вниз по лестнице. На улице его ждала машина с солдатиком-водителем.

Мама уехала из Ленинграда на следующий день. Ранним утром. Сначала на самолете в Москву, а из Москвы ее вместе с другими преподавательницами Института связи отправили в район боевых действий. Фронту очень нужны были опытные женщины-связисты.

Мы с бабушкой остались дома вдвоем. И еще в Ленинграде жила моя старшая сестра.

Ее звали Алевтина. Несколько лет назад она вышла замуж и поселилась вместе с мужем у Нарвской заставы. В недавно застроенном сталинскими домами промышленном районе. Вернее, район-то совсем не новый. Люди здесь жили давно. И маленькие деревушки существовали здесь чуть ли не с петровских времен. А вот за последнее время Ленинград очень сильно разросся. Расцвел.

Район, где жила Алевтина, когда-то был рабочей окраиной. Здесь находится знаменитый Путиловский завод. Теперь здесь много красивых жилых домов. Новое для всех советских людей – светлый и просторный, с высокими потолками, широкими лестницами Дворец культуры.

Красавец-гигант Кировский завод. Это гордое слово «рабочий». Здесь есть целые рабочие династии. Преемственность поколений. От отца к сыну, от сына к внуку и дальше. Без остановки. Здесь созидание. Мирный труд. Труд на благо Родины.

Большие цеха. Огромные территории, заполненные станками. Грохот машин. Огненный жар мартеновских печей. Здесь вершится процесс производства, здесь выпускается продукция. И рабочий повелевает этим процессом. Здесь все подчинено человеческому разуму, человеческому мастерству. Здесь царит его величество Труд.

Вражеские полчища еще только двигались в сторону Ленинграда, а многие тысячи заводчан уже попросились отправить их прямо на передовую, чтобы бить врага. Чтобы встретиться с ним лицом к лицу.

Потом, когда начнется блокада, и здесь, в осажденном городе, и в цехах, эвакуированных на Урал, будут создаваться броневые машины, машины Победы – знаменитые танки. Наводящие ужас на фашистов. Громящие их, прогоняющие их прочь с Родной земли.

Этот район располагался очень близко к линии фронта. И его постоянно бомбили. Больше, чем другие части города. Поэтому очень многие жители переезжали к своим родственникам или друзьям в центр. Так поступила и наша Алевтина. Ее муж, рабочий-кировец, в самые первые дни войны записался в ополчение. Алевтина осталась дома совсем одна. У них была совсем крохотная, но своя отдельная квартира. Буквально за несколько месяцев до начала войны ее мужу и многим другим рабочим Кировского завода дали квартиры в новом, только что построенном доме. И мы всей семьей в одно из воскресений ездили к ним из центра города на трамвае отмечать новоселье. Алевтина напекла пирогов, сварила студень, а в центре стола высился гигантских размеров торт. С традиционными кремовыми розочками и с клюквенной пропиткой. Клюкву мы собирали осенью у нас на даче. Сколько раз во время блокады во время голода мне снился этот прекрасный торт. Казалось, вот окажись он сейчас здесь передо мной – съем его за раз со всеми его розочками, и даже не запью чаем.

Посовещавшись с бабушкой, мы решили, что будет лучше, если Алевтина переедет к нам в центр. Все-таки наша квартира подальше от линии фронта, да и не надо молодой женщине жить совсем одной. Алевтина собиралась в спешке. Упаковала в старый мужнин чемодан самую необходимую одежду, белье, а все не поместившееся положила в скатерть и связала в огромный узел. Взяла с собой оставшиеся ей в наследство от родственников серебряные подсвечники. Положила в специально сшитый накануне вечером мешочек, который вешался на веревочке на шею и был не виден под одеждой, деньги и документы. Закрыла на замок квартиру и медленно пошла к трамвайной остановке. Чемодан в руке, узел перекинут через плечо. Через несколько месяцев бабушке чудом удастся обменять на Сенном рынке эти подсвечники на несколько кусков сахара и четверть буханки хлеба.

На остановке в ожидании стояло уже много людей. Это были жители прифронтового района. Все с большими тюками, баулами, чемоданами с вещами. Кто-то положил вещи в старую детскую коляску. Люди переезжали в центр города.

Подошел трамвай. Алевтина с трудом поднялась по ступенькам, толкая впереди себя чемодан с вещами, а на спине висел баул с тяжелыми подсвечниками и тянул назад. Обычно, видя гражданку с большой поклажей, окружающие тут же спешили на помощь. Так уж было заведено в Ленинграде. Но сейчас вокруг были такие же увешанные тюками и баулами женщины. Многие еще крепко держали за руки малолетних детей. Алевтина оплатила у кондуктора проезд, автоматически посмотрела на билетик – а вдруг он счастливый и заняла место у окошка. Ехать нужно было примерно час. А в центре города, на другой трамвайной остановке, недалеко от нашего дома, я уже дожидалась свою старшую сестру, чтобы помочь ей донести вещи.

Так мы и стали жить втроем.

С момента начала войны я проучилась в школе несколько месяцев, а потом записалась в группу самозащиты нашего дома. Сначала туда отбирали строго по возрасту – только взрослых жильцов дома, и меня в мои шестнадцать лет сначала брать не хотели. Но потом все мужчины нашего дома ушли на фронт. Остались одни женщины. Кто-то эвакуировался, кого-то убили, кто-то умер от истощения. А кто-то переехал жить на производство – потому что в условиях голода и слабости было очень сложно проделывать каждый день путь до работы, а затем обратно. Транспорт встал, и вдобавок ко всему еще были постоянные обстрелы. Приходилось тратить на дорогу иногда по три-четыре часа. И ввиду этого очень многие или жили на своей работе, или перебирались к коллегам или родственникам, живущим поблизости.

И поэтому совсем скоро ряды дружин самозащиты пополнили подростки.