Не делать-то не делают профессорши такого, но и сердце доброе ничем не успокоишь, не задобришь, не заговоришь, не зашепчешь, не заболтаешь. А сердце подсказало: там был... голубь! Возможно даже, выкормленный ею! Возможно даже самый красивый из стаи, которая регулярно выплясывала кругами под её окном...
Несколько позже, уже делая покупки в соседнем супермаркете, явная не переставала ощущать в своих ушах те странные похлопывания и очень сильно страдала по этому поводу. Потому и разрешила обсчитать себя сразу трём кассиршам, сразу на трёх кассах, ибо привыкла многократно возвращаться в торгово-закупочный зал - чисто по забывчивости, оставив все предыдущие покупки в ячейке местного вещехранилища.
Кассирши про всю эту забывчивость прекрасно знали, давно пронюхали про неё. И пользовались ею, как могли, каждая в своём стиле.
Если честно, то стиль у них, у всех трёх, был один - обсчёт клиента. Но делалось это по-разному, с разным уровнем аккуратности и внимательности. В зависимости от объёма покупки.
Например, пробив два раза одну и ту же бутылку пепси-колы, одна из кассирш, уже вечером, уже после рабочего дня, бежала в торгово-закупочный зал и брала одну, "по ошибке" оплаченную явной бутылку, и тайно выпивала её в подсобке. Ибо выносить добро на улицу кассиршам не давала новая охранница, которая ещё совсем недавно работала в тюрьме, и ещё не забыла свой рабочий стиль - общупывание. Вернее, облапывание.
Общупывала она и клиентов, то бишь покупателей. Но только взглядом. В последнее время - преимущественно взглядом. Особенно после жалобы одной из покупательниц на мэйл высокого начальства супермаркета.
Явная в тот день чувствовала себя настолько подавленной, что даже не заметила визуального общупывания охранницы. И даже не подумала очередную жалобу писать. Нстолько убивалась судьбою голубя!..
Вернувшись к контейнеру, она, преодолевая запахи и собственное отвращение, всё-таки заглянула внутрь. Но Голубя там не было. А кто тогда крыльями хлопал?! Ворона?!
Не может быть. Наглая и вечно агрессивная ворона, врагиня голубей, сразу вылетела бы! Такую коровищу лёгким пакетиком с пятью бутылочками из-под вкусного мартини не задавишь...
В нашем многоквартирном доме, в нашей старой, но очень длинной хрущёвке, все три профессорши жили не одни. Других жильцов, то бишь соседей, хватало с избытком.
А среди соседей, как мы знаем, праздных, нигде не работающих особей пруд пруди.
Почти все соседи, однажды выглянув, как по команде, из своих окон, заметили, как явная типа "в помойке рылась". И надо же было такому случиться, чтоб все соседи разом выглянули. Когда такое было, спрашивается?!
Вот они-то, соседи-то эти, и внесли ещё большую сумятицу, стали подходить к явной профессорше, спрашивать как, мол, жизнь молодая течёт, не надо ли чего ей, горемычной.
Дня не проходило, чтобы кто-то из соседей не подошёл к вдовушке профессора и не предложил ей какую-нибудь помощь, вплоть до материальной.
Явная поначалу только отшучивалась. Но когда узнала, в чём дело... Её, что ли, за нищую стали принимать? За бомжиху, роющуюся в помойках?!
Она стала непрерывно плакать. От обиды и от неожиданного унижения. А соседи продолжали думать, что она крайне обнищала, и что слёзы те от бедности.
К тому времени и скрытые профессорши заплакали. Правдивыми, а не фальшивыми слезами.
Если раньше они плакали на показуху, чтоб их не ограбили и не убили часом, то теперь уже реальный повод появился, так как не в меру участливые соседи предлагали и им тоже, вместе со всеми, по очереди, ухаживать за явной. Им, о ужас, предлагалось поработать! Буквально за копейки! Хоть домработницами, что ли, для начала. Мол, вам же деньги всё равно нужны, а мы вам скинемся, всеми пятью подъездами сбросимся, отблагодарим за ваш труд. Лишь бы не смотреть на унижение дамы в старых соболях!..
Может, это и банально прозвучит, но всё тайное всегда становится явным.
Явная профессорша, наконец, узнала, из ядовитого шёпота обеих скрытых, временно помогающих ей профессорш, что они тоже не такие бедные, как кажется плебеям. И решила, что за тройное унижение, за унижение целых трёх солидных дам, следовало бы наказать подлых сплетников. И согласилась отомстить. По тройному тарифу! Сговорившись, наконец, с товарками по несчастью.
И пяти дней не минуло, как в наш двор приехала фура, похожая на дальнобойную. Стала громко сигналить. Долго и протяжно.
А когда соседи выбежали и кинулись к водителю, мол, в чём же дело, тот молча указал перстом на заднюю дверь фургона.
Соседи сразу кинулись к той двери. Но она долго не отворялась. А когда открылась, все сплетники, все те лицемеры и подлые лжецы, узрели вышеупомянутых профессорш в балетных пачках. Несмотря на их преклонный возраст! В богатых стразах и с кавалерами под ручку. А кавалеры были в смокингах, тоже со стразами, и цилиндрах, взятых напрокат за небольшие деньги по такому случаю. Музыка при том была надрывная, пугающая...
Как видите, совсем не нужно больших денег, чтобы скинуться и напугать соседей. Которые, в свою очередь, тоже скидывались, чтобы вывести вас самих из душевного равновесия. И которые своим настойчивым желанием постоянно на что-то скидываться, пугали, и неоднократно, "аж до больницы", не одного управдома и не одну-единственную управдомшу. Многих приличных людей успевали напугать! Ибо их желание оплачивать лампочки в подъездах и уборку-вывоз-мусора было липовым. Не хотели они скидываться, но скидывались. А потом об этом много говорили. Мол, какие мы герои, даже иногда кормим голубей!
А голуби, как видно, устали от этих лживых и лицемерных разговоров и, вкупе с тремя профессоршами, решили наказать плебеев. Голуби способны и не на такое.
Кстати, в том контейнере, на самом дне, хлопал совсем не голубь. А всего лишь пустые пакеты из-под сока лопались. Под ударами валившихся на них пакетов с мусором. А может, и пакеты из-под французского вина лопались в том контейнере, а вовсе не изпод сока. Кто знает. Ведь скрытые профессорши, имея крупные заначки от плебеев, часто по Парижам шастают...
