Было утро, а утром положено завтракать. Адель завтракала, сидя в одиночестве, мысленно читая молитву. Послушницы поглядывали на неё, перешёптываясь. Затем две из них встали со своих мест, подошли к ней.
- Сестра, вчера во время службы в храме ты приглянулась...
Другая цыкнула на неё.
- Вчера во время службы на тебя обратил внимание священник из соседнего монастыря. Он хочет с тобой поговорить...
Незаметно наступил вечер, время ужина. За ужином к Адели снова подошли послушницы, напомнили о священнике, который где-то ждёт её для беседы.
И вот уж совсем поздний вечер наступил. Адель в сопровождении послушниц подошла к каменному особняку.
- Здесь он живёт, этот святой отец? В таком шикарном доме? - спросила она.
- Здесь он только служит. В каждом уважаемом особняке есть внутренний храм. Ну что, войдёшь, или постесняешься?
- Войду! Стучите!
- Без надобности, нас тут давно ждут...
Адели ничего не оставалось, как войти туда и...
Какая музыка! Она сроду ничего подобного не слыхала.
Поднялись по низенькой мраморной лестнице, с неё свернули вправо по коридору, который привёл в нарядно обставленную гостиную.
В гостиной ждал молодой человек в рясе, рыжий, очень высокий, и очень некрасивый с лица. Из-под чёрного подола выглядывали щегольские башмаки. Очень красивые.
- О! Какое послушание! Ровно в одиннадцать, как и договаривались! - воскликнул он.
Послушницы сделали серьёзные лица.
- Нам нужно стразу же покинуть вас.
- Да, матушка ждёт нас для вечерней молитвы.
- Может и мне уйти? Прийти в другой раз? - спросила Адель.
Человек в рясе бросился к ней, осенил крестом, дал поцеловать руку и свой большой нагрудный крест.
- Другого раза может не быть, ведь завтра я уезжаю в Европу. Мне очень нужен твой совет, сестра, ведь я ни разу не был в Пруссии. Ты ведь оттуда?
- Да, но...
- Что значит это "но"? Ты не желаешь мне помочь?
- Живя дома, я редко ходила в церковь. Здешние сёстры приобщили меня к монастырской жизни и к постоянной молитве. Я очень им за это благодарна и не хочу, чтобы они думали, будто я...
- А я буду благодарен тебе, если ты меня научишь некоторым европейским манерам, - перебил её человек в рясе. - Особенно застольным! Чтобы меня, там, у вас, в Европе, не сочли русским медведем.
Священник махнул послушницам, те вышли. Затем он жестом указал на накрытый стол.
- Прошу разделить со мной трапезу.
- Но сейчас пост!
- Меру поста определяет духовник. Да и душа сама ведает. Душа меру знает! А дело священника - лишь благословлять. Благословляю!
Он перекрестил Адель, снова дал поцеловать руку и крест.
- Что скажет матушка?
- Я говорил с ней.
- Обо мне?!
- Ничего странного в этом не вижу. Новые послушницы всегда являются предметом особого внимания матушки. Она следит за каждым их шагом, иногда советуется со мной. Ты ведь новенькая?
- Да...
- Тогда садись и вкушай с чистым сердцем.
- Если матушка и вправду разрешила...
- И благословила!
Он наполнил две рюмки водкой.
- И водку разрешила?! Не может быть!..
- Может! Пей, говорю!
Тон священника был наглым, но не таким уж чтобы очень. Тембр голоса напоминал...
Ой! Адели стало почти дурно. В этом голосе она уловила знакомые нотки. Любимые. Так Эрик с ней когда-то разговаривал: нагло, но с любовью. Это лучше, чем без любви, но вежливо.
Священник оказался почти полной копией её друга, особенно после первой рюмки. После второй она уже не сомневалась: душа Эрика стремится к слиянию с её душой, и Бог посылает им обоим приятные встречи. Возможно, Эрик в тот же самый момент общался с девушкой, похожей на неё.
После третьей рюмки она уже вообще ни в чём не сомневалась: раз матушка благословила и священник не против...
После четвёртой она сама предложила рыжему и некрасивому мужчине, разительно похожему на её друга, не стеснять себя ничем и не мучить.
- Пожалейте же себя, наконец! Господь хочет от нас милости, а не жертвы...
5.
В болотной столице, которая только и делает, что сосёт из тебя соки, трудно жить-выживать, а долго жить-выживать ещё труднее. Плюс эти белые ночи! Получается двойная нагрузка на психику. Тут не только день с ночью перепутаешь, но и бордель с монастырём.
Настоятельница монастыря явно что-то перепутала в своё время, ещё в самом начале. В один прекрасный день её стало мучить безденежье, и она подумала: пусть сёстры помогут, христиане должны помогать друг другу.
