– Ксюнь, может, разрешишь войти? – спросил он: слишком долго я ошалело смотрела на него.

– Конечно, Геннадий Викторович, проходите.

– И давно я для тебя Геннадий Викторович? – Закрыв за собой дверь и принюхавшись, он добавил: – Ксюнь, у тебя горит что-то!

И точно, оладушки уже не просто пригорели, а начали дымиться. Выйдя из ступора, я побежала спасать кухню и остатки своего завтрака.

Дядя Гена прошел следом, открыл форточку, чтобы немного проветрить кухню, и уселся за стол. На маленькой кухне его огромная фигура занимала практически все место, но заботило меня сейчас совсем другое. Пока я думала, как правильно сформулировать и задать вопрос о причине его визита ко мне, дядя Гена начал сам.

– Ксюш, давай ты сейчас организуешь старику большую кружку черного чая, да мы с тобой потолкуем. Понимаю, что вопросов в твоей голове сейчас как пчел в улье. Но постарайся меня выслушать молча и без эмоций… ну, или хотя бы не перебивай. Договорились?

В ответ я кивнула и принялась собирать на стол.

– Ты скажи мне, глупому: зачем сбежала из Лондона? Только напоминаю: без эмоций, по делу!

И вот что мне ему надо было ответить? Боялась, что отчим отправит еще куда подальше после окончания школы? Хотела испариться с их радаров и начать жизнь с чистого листа?

– Молчишь! То-то и оно! Понимаешь, Ксюш, вот нельзя тебе было возвращаться, никак нельзя.

– Поэтому и сбежала. Мой дом здесь. Я же даже с бабушкой не попрощалась. И все из-за чего? Из-за того, что кто-то видеть меня больше не желает? Так пусть не смотрят, я же к ним не лезу! – В душе бушевал ураган, но, зная дядю Гену, я держала себя в руках.

– Знаешь, иногда все не так просто, да и не так, как кажется. Думаешь, не нужна никому, с глаз долой, и хорошо? Так вот, скажу тебе, что все наоборот. Сложно всё! Очень! И твой внезапный приезд делает ситуацию еще более опасной для всех. Максим уверен, что еще не поздно тебе вернуться в Лондон, а мне кажется, что это уже не вариант: слишком много где ты уже засветилась. Поэтому действовать будем по моему плану.

Так много слов, какой-то непонятной для меня информации, а в голове набатом повторялись его слова: «Думаешь, не нужна никому?.. Все наоборот…» И что всё это могло значить?

– Как мама? – перебив дядю Гену на полуслове, спросила дрожащим голосом.

Дядя Гена резко замолчал, глубоко вдохнул, взъерошил свою седину и, не моргая, взглянул на меня в упор. Взгляд его был таким тяжелым, что невозможно было даже сделать вдох. С минуту он буравил меня взглядом, а потом на выдохе произнес:

– Без изменений.

И что это значило? Только одно: я ей не нужна! И все эти слова об опасности, о моем заблуждении, об их отношении – всё это ложь!

– Ксюш, я так понимаю, ты меня услышала и мы договорились! Так?

О чем он сейчас говорил, о чем мы договорились? Со своими мыслями я совершенно потеряла суть его рассказа. Да что бы он мне ни предлагал, я не верила ни одному его слову. Он, как и все, исчез из моей жизни на целых четыре года. Говорил, что всегда будет рядом, что всегда и ото всех защитит, а сам бросил. Где же он был, когда я в слезах покидала особняк Соболевых?

– Дядь Ген… – От моего к нему обращения у мужчины вырвался вздох облегчения. Для него это было знаком, что я ему поверила, что я была на его стороне и играла по его правилам. Вот только это было не так! – Дядь Ген, а куда ты тогда пропал перед моим отъездом в Лондон?

И снова вместо ответа повисло молчание. А мне этот его ответ был крайне необходим. Я по нему могла сразу все понять. Он и сам чувствовал, что именно от того, что он мне скажет, будет зависеть, поддержу я его или нет.

Мысленно я просила его только об одном: чтобы не обманул… Но он решил иначе.

– Максим попросил дела в Москве проверить. Там крот в офисе главном завелся, вот – искали! – А сам понимал, что нельзя врать, что я не поверила, что читаю его, как открытую книгу, но сказать правду так и не смог.

– Дядь Ген, уходи! Я не уеду. Но Максиму Петровичу передай, что он меня больше не увидит. Никому мешать жить я не собираюсь. Тем более, уже давно всех вас вычеркнула из своей жизни.

Напряжение между нами можно было ощутить физически. Уже минут пять дядя Гена просто сидел и молчал, глядя на меня в упор. Я стояла, опершись на косяк двери, переминаясь с ноги на ногу, стараясь смотреть куда угодно, только не на него. Он не тот человек, которого я хотела обидеть, но все же своими словами задела его. И он однозначно не тот человек, который мог бы меня предать, но, тем не менее, за эти четыре года я вижу его впервые. Что мешало ему просто позвонить мне, узнать, как я, да и просто напомнить, что он рядом? Почему он так легко отвернулся от меня? И зачем сейчас здесь? Почему говорит так размыто? Для чего вся эта ложь?

– Значит, так, Ксения: хочешь жить здесь и самостоятельно – живи! – От его резкого тона я вздрогнула. Голос Геннадия Викторовича звучал решительно и не допускал возражений с моей стороны. – Но при одном условии! Это условие не подлежит обсуждению и нарушению с твоей стороны! С этой минуты для всех ты – моя дочь! Романовской Ксении Николаевны никогда не существовало, ты меня поняла? Ты моя дочь. Жила в доме Соболевых какое-то время, поскольку я там работал. Никакого отношения к ним ты не имеешь! Они для тебя чужие люди!

Он достал из потайного кармана пиджака какие-то бумаги и с силой хлопнул ими по столу.

– Здесь твой новый паспорт. С институтом и квартирой разберусь сам. К Соболевым ни ногой! – Он опустил голову, немного подумал о чем-то и добавил уже чуть мягче: – Ксюш, ты поняла меня?

В этот момент слова застряли у меня в горле, и я смогла лишь отрицательно помотать головой.

– Так надо, девочка моя!

– Кому надо? Зачем все это? Я и так никогда не была Соболевой, ни на что не претендую! Хочешь, напишу отказ от всего? Фамилия моя от матери, я и так для Соболева никто. Зачем все усложнять? Меня никто не знает! С доблестной фамилией Соболевых меня никто и не ассоциировал никогда! Погоди. – И тут меня поразила в самое сердце очень неприятная догадка. – Если ты якобы мой отец… – Слово «отец» я пальцами заключила в воображаемые кавычки.– …То кто моя «мать»?

– Твоя, как ты выражаешься, «мать» умерла при родах, ты ее никогда не знала и не видела! Имя и легенду можешь выдумать сама, это никого не заинтересует.

– Это все из-за нее, так? Как же я сразу не догадалась?! За что она так со мной?!

– Хватит, Ксения! Выбор у тебя невелик: хочешь остаться – играешь по моим правилам, не хочешь – возвращаешься в Лондон! Колледж тебе без проблем там подберем.

Он резко встал, постучал пальцами по документам на столе, явно о чем-то думая, собираясь мне еще что-то сказать. Но потом так же резко пошел к выходу, в коридоре на мгновение замер и посмотрел на меня.

– Я тебе не враг, Ксюша, мне совсем не безразлично, что с тобой будет! Да и мама твоя виновата лишь в том, что глупой была в твои годы. – Опять тишина. Я смотрела на него и чувствовала, что меня начинает трясти. – Не вини её ни в чем!

Стук резко захлопнувшейся двери стал для меня спусковым механизмом. Слезы, опять эти слезы… По стенке опустилась на пол, обхватила колени дрожащими руками и дала им волю. Черт с ним, с обещанием никогда больше не плакать! Сегодня можно! Сегодня я окончательно потеряла свою мать!

Вокруг тишина, лишь капли дождя стучатся в мои окна. Как же, однако, погода угадала! Мне больно. Ощущение, что внутри все выворачивается наизнанку. Мысли смешались с воспоминаниями. Все обрывками. Обо всем и в тоже время ни о чем конкретном. Что должно было произойти, чтобы мама от меня отвернулась? Мама, моя любимая мама!

В этом самом коридоре, где сейчас я плачу, свернувшись калачиком, она столько раз меня обнимала и целовала. Вот тут стояли мои санки, на которых мама возила меня в садик. При этом каждый раз она придумывала разные сказочные истории, всю дорогу рассказывала их мне, и в садик я всегда приходила с улыбкой. А еще мы играли в прятки: я пряталась в шкафу в прихожей, а мама делала вид, что не может меня найти…