Она приняла его и, не задумываясь, пошла за ним. И почти трое суток пела песнь любви большая кровать Безгиных, рождая на свет двух счастливых людей, нашедших друг друга. И так была благодарна Анюта Кольке за это счастье, неожиданное и понятное, так любила его и ласкала, что опьянённый Колька на четвертый день предложил ей стать его женой.
Вот такие дела! А что, правда, надо людям, желающим жить? Жить! А не сачковать, вздыхая о трудностях! Жить, работать, отдыхать, любить друг друга, в конце концов, веря лишь в то, что завтра будет лучше.
Колька перешёл жить к Анюте с матерью, и мать Анюты полюбила его как родного. Зима не давала простора для дел, но Колька и Анюта наслаждались друг другом и радовались неожиданному счастью, успокаивая идиллией и мать, ещё не оправившуюся от горя…
Ольга, приехавшая в феврале домой и узнавшая о Кольке и Анюте, тайком от Юрки горько плакала, уткнувшись в подушку.
Кто их поймёт – женщин?
* * *
Наконец и сюда пришло тепло!
Только к началу апреля весна победила Деда Мороза и расчесала ему бороду тонкими ручьями, слезящимися днём и подстывающими ночью. Колькина бригада, готовая к рыбалке, 15 апреля вышла из деревни и встала на острове.
Остаток дня топили печь в доме, немного выпили, открывая сезон рыбалки, парились в маленькой, но жаркой баньке.
С утра вышли на лёд и, разделившись на две бригады по четверо, погнали прогоны по двести метров в майну с двух сторон. Лёд был очень глубокий, поэтому за световой день обе бригады поставили по три майны, то есть по шестьсот метров сетей.
Вечером, делясь впечатлениями, радостные рыбаки, уставшие, но довольные, долго не спали.
– Завтра все вместе ещё поставим восемьсот метров и хватит, надо ещё успеть контрольные сети проверить.
Кольке нравилось, что рыбаки слушали его и понимали. Контрольные сети – это сети, по которым определяют, пошла рыба или нет. Проверят её – пустая, значит, остальные пускай стоят. Но если есть в ней рыба, значит, надо всё начинать проверять.
Утром на своём мощном снегоходе приезжал Юрка с рыбинспектором, пьяным, красномордым и здоровым.
– Тут всё ровно, пацаны, работайте, – он нагло щурил глаза, – это мой участок. Проплачивать не забывайте, и будет всё у вас спокойно.
Им протопили баню, где те долго парились, и после напились так, что Юрка мертвецки уснул, а инспектор начал вдруг экзаменовать мужиков на предмет ценового превосходства сиговых над тресковыми, злясь за то, что они этого не знали.
– Какие сиговые, нам судака хватит, лишь бы ловился он получше, – терпеливо улыбались мужики.
– Какие судаки! – инспектор выпячивал глаза и, как полугодовалый ребёнок, пытался встать из-за стола, необратимо падая обратно на стул. – А штраф? Кто-нибудь штраф считал? – и он, теряя суть разговора, стучал лохматой рукой по столу…
Кончилось тем, что гуляк загрузили в нарты, и Колька в ночь повёз их в деревню. В нартах пьяных вообще укачало, и он чуть не надорвался, перетаскивая их, как тяжёлые мешки, по просьбе Ольги, в баню. Потом Ольга, в узорной ночнушке с накинутой на плечи шалью и в больших валенках на голые ноги, держала Кольку за отворот куртки и улыбаясь просила зайти.
– Я тебя, Коленька, чаем напою с утренними булочками и молоком…
Колька, стараясь не сделать больно, пытался разлепить пальцы тонкой её руки, вдруг такие крепкие и сильные…
– Да пойми ты, скучаю я по тебе, Коля, любимый, не могу никак без тебя. Пойдём скорее, и дочь спит. Я с ума схожу, милый… А потом иди к ней, к своей дорогой…
Колька наконец оторвался и, держа её за руки, отступил.
– Нельзя так, Оля, я же с ним работаю! Он мой друг, как я потом? Мне хочется ему в глаза смотреть, а не в ноги, и не бояться ничего. Ты же сама так поступила, постарайся мне не делать больно, а ему – плохо. Он тебя любит…
Колька, пятясь, выскочил за ворота, заведя снегоход, быстро полетел к Анюте. Этой ночью приникшая к нему всем телом красивая женщина, благодарно улыбаясь, сказала тихонько на ухо: – Коленька, у нас осенью ребёнок будет!
И Колька, задыхаясь от счастья, смеялся и целовал её, любимую!..
* * *
Рыба, как по заказу, пошла с двадцать первого апреля. Вначале в дальних поставах, ближе к фарватеру, плотно и постоянно. Сети проверяли каждый день, рыбу на снегоходе возили в деревню, к Юрке. Там, с помощником, он её сортировал и сдавал перекупщикам. Тёплые дни Юрку злили до слёз.
«Эх, холода бы сейчас, – психовал он, – лед бы ещё дней пятнадцать простоял. А так…» – и он махал в отчаянии рукой.
К тридцатому числу снег с берегов слез, как старая кожа со змеи, и берег темнотой резко отделился от голубого льда. Чёрно-коричневая земля парила на солнце, словно её подогревали снизу. На льду тёмные точки и какой-нибудь мусор, разогретые солнцем, проваливались, образуя дыры, которые быстро оседали по краям и расширялись. Тридцать первого утром Юрка в положенное время увидел на горизонте точки, превращающиеся в снегоходы с большими нартами, идущие метров по десять друг от друга почти полным ходом. Выскочив на отмель с остатками льда, а затем и на песок, снегоходы встали. Мужики радостно смеялись, поздравляя друг друга с удачным прибытием. Посмеиваясь над собой, снимали нервное напряжение.
– А я смотрю, твои нарты проваливаются, а ты – газу, газу. Хорошо, техника не подвела, а так бы всё… – И опять облегчённый смех.
На четырёх снегоходах пришли семь человек и тонны полторы рыбы.
Колька остался на реке снимать сети и таскать их на остров. Юрка, дав распоряжение мужикам, попросил отца присмотреть за всем и, заведя своего верного «японца», с лёгкими нартами, помчался обратно на остров.
* * *
Колька постепенно, от глубины, снимал сети и на длинных лёгких санях свозил их на остров. Проверяли сети вечером, но уже утром они были полны рыбы. Поэтому приходилось спешить. Обрезая заморозки, он вытягивал сети прямо с рыбой, складывал на сани по сто метров и волочил на остров. Там бросал их у берега, закидывал льдом и снова шёл обратно за новой сетью.
На льду было очень жарко, он разделся почти совсем, оставшись в спортивном костюме и в лёгких бахилах. Азарт и понимание опасности, нормально уживающиеся в умных людях, заставляли его работать быстро и в правильной последовательности. Увидев спешащего от острова к нему компаньона, Колька по-настоящему обрадовался.
– Я технику на той стороне бросил, к острову не проедешь – земля. А около острова влетишь в заберег вообще, – он громко кричал издали. – Вечером сходим пешком!
– Молодец, не побоялся, всё-таки он настоящий мужик, друг, – подумал Колька и они, уже вдвоём, потянули сани. До ночи они сняли тысячу шестьсот метров сетей, перебрали рыбу, перепороли её и посолили в яме на снегу. Колька так устал, что не мог разговаривать, и уснул, не раздеваясь, в холодном доме на полу. Юрка сходил к снегоходу, освещая пустой лес фонарём, принёс привезённую еду, сложил всё в ларь и, выпив сто грамм водки, тоже вырубился…
Колька проснулся первым и, вскипятив чай, разбудил Юрку.
– Идём на лёд, сети проверяем и смотрим по льду. Если ещё до завтра простоит – оставляем. Но, думаю, одну ставку надо снять. Просто не успеем, рыба сейчас будет в каждой ячее… Ничего, кроме судака, не берём – не к чему. Его бы успеть перепороть и посолить! – Юрка был согласен, Колька здесь понимал больше…
И вправду. Крупноячеевая сеть-шестёрка была полна судака. Казалось, что к ним приплыла вся рыба, которая была в водохранилище, и ждёт сейчас своей участи, запутанная в сети. Взяв килограмм триста, решили всё-таки одну ставку (двести метров) снять.
Мы и в одну ставку за две проверки тонну возьмём: решили они. Рыбу, сложенную в пластиковые мешки из-под муки, за три ходки свозили на остров и до полночи опять солили. Спать упали на пол, теперь уже в совсем холодном доме.
Колька опять проснулся первым. Было светло, но солнце над лесом ещё не взошло.
Напротив крыльца на берёзе сидел блестящий, как новая туфля, скворец и, возбужденный весной и долгим перелётом, пел что-то на разные голоса, подражая всем, включая даже весеннюю капель.
