-Ого, - сказал Анатолий, показывая ей на светящиеся камни, лежащие в коридорах, на лестнице и даже на улице у подножья деревьев. - Раньше они не светились.

   - Странно, - шёпотом ответила Жанна. Приборы не работали. Тёмное, беззвездное небо давило.

   Они шли в размеренном ритме. Жанна упиралась на его плечо, но уже не так сильно. Ей стало легче. В голове появились мысли. Много вопрошающих мыслей. Наконец-то ворота, но машины Сергея там не было. Только след от колёс, рытвины заполненные водой.

   - Если мы его не найдём, то до рассвета до города не добраться.

   - Да, Ежова очень оптимистично,- пытался разрядить атмосферу Анатолий, отшутившись. - Остаётся только положиться на удачу. -Она вздохнула, мысленно соглашаясь.

   Может, им повезло, а может, этот день был просто особенным во всех смыслах и кто-то на небесах за них заступился. Тем не менее, машину обнаружили следуя по следам рытвин. Бампер почти вкренился в ствол дерева, бронированное стекло пошло пузырями, а массивный огнемёт вырвали с металлической крыши. На стёклах бортовых окон засохла кровь и дверь оказалась открытой настежь, только в двери резко бросался в глаза вырванный паз замка и погнутая ручка.

   -Надеюсь, ты умер быстро, Серёжка,- выдохнула Жанна и села на водительское сиденье.

   - Мы тебя не забудем, как и всех вас мужики. Вечная память и вечный покой,- прочитал своеобразную молитву Анатолий и протиснулся к смежному креслу.

   Бак в машине оказался наполовину пустой, но доехать до города, бензина возможно хватит. Ключ зажигания сломан и намертво застрял. Как назло, будто в отместку за везение посыпались как орехи неудачи. И вся электроника в машине вела себя странно, не грузилась, что-то мычала и завивала шумом статического напряжения.

   - Придётся вручную,- отчеканила Ежова и поковырявшись под рулём, открыла пластиковую крышку, вытаскивая разноцветные проводки.

   - Скрестил пальчики на удачу,- серьёзно произнёс Анатолий. Она не решила улыбнуться ему, или заорать благим матом, потому что всё внутри от пережитого дрожало и болезненно замерло, точно натянутая струна.

   Щелчок и с искоркой соединились проводки в её умелых пальцах. Мотор заурчал, пробуждённый после долгого застоя.

   - Поехали,- бодро сказала Ежова и, пристегнувшись, надавила на газ. Слабо заработала индикаторная панельная карта. До города их разделяла, чёртова уйма километров.

   Небеса посветлели, впрочем, едва заметно. На приборных часах почти пять, но они находились у ворот, где золотисто-голубым подрагивало силовое поле. Она тормознула, чтобы Анатолий сумел набрать требуемый код. Шли секунды - и как назло декодер так долго думал. Мотор гудел, рация едва теплилась, но были слышны голоса, а не шум электростатики. Три минуты, до рассвета три минуты. - Ну, давай же,- произнесла Жанна вслух. Словно не хотя на панели декодера загорелся зеленый свет и точно железная пасть ворота разъехались в стороны.

   - Твою ж мать, мы успели Ежова,- рассмеялся Анатолий, когда их машина въехала внутрь. Ангар для обработки и несколько человек в биологических защитных костюмах поспешили к ним, чтобы провести стандартную обработку. Они смеялись точно безумные, она ощутила на глазах слёзы и всё ещё смеялась, когда вышла из машины и многочисленные руки со шлангами потянулись к ней чтобы облить антисептиком.

   Облегчение от вида незаражённых людей накрыло волной. В то же время Жанне хотелось столько сказать, хотелось немедленно отблагодарить Анатолия, только сейчас в городе она поняла, что только благодаря ему она жива. Но, как осы сыпались вопросы медиков, людей становилось всё больше, от формы подоспевших военных рябило в глазах, но больше всего хотелось спать.

   Слишком быстро бригада медиков разделила их с Анатолием, заставила принять таблетку, раздела и повезла в медицинское отделение. Длинный коридор. Шумный лифт. Зеркальные стены, где она видит и не узнает себя, такая измождённая и растерянная, как никогда. Точно на каталке лежит не она сама, а совсем другая женщина. Сон сморил Ежову, подкравшись исподтишка - и всё равно она улыбалась. Жанна была жива. Чудом жива.

   Она написала отчёт, когда зашёл главнокомандующий. Кашеварин Дмитрий Борисович. Он ласково смотрел на неё, словно отец смотрит на дочь, и смутное подозрение закралось в её мозг. "Неужели они знают? Неужели я выдала им всё, когда ввели сыворотку правды. Но ведь у меня иммунитет, о котором никто не знает. Или теперь знает. Неужели"?- задавала себе вопрос Ежова раз за разом, но продолжала сохранять невозмутимость, вглядываясь в лицо главнокомандующего.

   - Ох, Ежова, заварила ты кашу. Ох, что же мне с тобой делать то девочка?- вопрошает так участливо. Так заботливо, что аж верить хочется. А сам смотрит, ждёт реакции. Массивный и коренастый господин главнокомандующий. Волк. Лютый волк.

   -Как Анатолий? И когда меня выпишут?- спросила она, пытаясь сменить тему.

   -Сегодня дорогая Жанна, вечером будешь, свободна, но я настаиваю на трёхдневном отпуске. Сон и хорошее питание, отдых. Ток-шоу, разные светские программы. Ты пойдёшь на парад чудес, где представишь наше отделение перед Великим Всезнающим. Он окажет городу честь, появившись на публике.

   "Ох", Жанна почувствовала, как напрягается её лоб. Всю массовость и тем более телевидение она не переваривала.

   - Конечно, как скажете, - кивнула она, и Дмитрий Борисович протянул ей конверт. Кстати,- сказал Главнокомандующий, останавливаясь возле зеркальных дверей. -Анатолий тоже приглашён.- И ушёл. Со щелчком захлопнулась дверь. Заработал кондиционер, обеззараживая и настраивая оптимальную температуру, но всё равно Жанна чувствовала, как холодный пот стекает между лопаток, холодит кожу. Что-то было не так. Что-то пугало её и тревожило.

   В семь часов её выписали из больницы, но в свою квартирку идти не хотелось. Ей хотелось поразмыслить. Хотелось побыть в одиночестве, там, где не будет зеркал. Всевидящего ока Великого.

   Единственное укромное место в городе- это была крыша, но не их военного корпуса, а старого здания, сохранившегося от былых времён. Остроконечная ратуша. Поблекшая и забытая, которая казалась призраком былого, которого этом городе зеркал технологий и света, никто не любил, не помнил, лишь терпел.