Лиза схватила коробочку, протянутую ей, и бросила на стол.
– Какие, к чёрту, круассанки, где эти гады, что обидели тебя? А ну пошли, покажешь мне их! – и, схватив мужа за руку, как ребёнка, потащила его к выходу.
Когда они зашли в кафе, Вадик испуганно оглядел зал и кивнул головой в сторону сидящих в углу за столиком четырёх парней. Двое из них были здоровенные битюги, а двое – помельче и помоложе. Они оживлённо о чём-то разговаривали, витиевато жестикулируя пальцами, и не обратили никакого внимания на вошедших.
– Вон тот рыжий, лохматый меня ударил, – сказал шёпотом Вадик жене, прикрывая своё лицо ладошкой от сидящих за столиком.
Лиза задвинула за свою спину мужа, широким шагом быстро подошла к сидящим и со всего размаху ударила носком сапога под крышку стола так, что вся еда и напитки подлетели вверх и опрокинулись им на одежду, забрызгав лица собеседников китайским соусом. Когда грохот разбившейся посуды стих, Лиза свистящим голоском спросила у продолжающих сидеть в оцепенении:
– Ну что, поглумились над моим убогим, «брателлы»?
После затянувшейся паузы, в течение которой «братки» за столом продолжали сидеть, стараясь не шевелиться и не вытирая обляпанные морды, пока рыжий не опознал оскорблённого им полчаса назад в стоящем рядом с Мясей хнурике, он извиняющемся голосом сказал:
– Простите нас, Елизавета Петровна, за невольно причинённую вам обиду, мы просто не знали, что это ваш человек. Впредь никогда трогать его не будем, зуб даю.
Елизавета постояла немного молча, медленно раскачиваясь с носков на пятки, вздохнула и, повернувшись всем крупным телом, двинулась к выходу. За ней засеменил Вадик, безуспешно пытаясь забежать вперёд то с левой стороны, то с правой, чтобы спрятаться за супругу от хулиганов.
– Эй! Дамочка, а кто мне за разбитую посуду и нанесённый урон заплатит? – крикнул ей вдогонку бармен у стойки.
– Да заткнись ты! Я тебе за всё заплачу! – заорал на него рыжий.
Дело в том, что рыжий с «братками» за столиком прислуживал охранниками в банде докеров и хорошо знали буйный и непредсказуемый характер Мяси, а среди теневиков она приобрела мощный авторитет и стала почти лидером разветвлённой сети по отмыванию денег и реализации краденого и нелегальных товаров. А находился рыжий в кафе по причине встречи с музыкантами на похоронах, так называемыми лабухами «жмуриков», договаривался о цене предстоящих похорон безвременно убиенного в городской междоусобице своего товарища. Он и сам раньше работал лабухом на ударных, но в бригаде «братков» предложили платить больше, и он перешёл к ним, не забывая при этом тянуть мзду с бывших музыкантов за каждого отпетого «жмурика», обещая им защиту и клиентов. И надо же, нарвался на саму Мясю. «Что теперь будет со мной? – в ужасе думал рыжий, зная её буйный характер. – Может запросто приказать своим «браткам», а они оттащат меня за город на свалку, прирежут, как свинью и бросят там на растерзание бездомными собаками без отпевания лабухами и предания тела земле».
Но Лиза сразу забыла о нём, выйдя из кафе, для неё этот инцидент был маленьким развлечением в скучной однообразной жизни. Несмотря на большие возможности и влияние на определённую часть жизни портовых причалов по перегрузкам корабельных товаров, она по-прежнему оставалась для города «женой антиквара», а ей хотелось признания общественностью её заслуг и славы успешного городского руководителя.
Лиза с «братками» каждую субботу ездила в загородную баню, где она парилась до одури. Двое банщиков стегали её берёзовыми и дубовыми вениками, пока Мяся не становилась красная, как рак, затем окатывали её холодной водой, чтобы пришла в себя для новых ощущений, и снова стегали. И так несколько раз подряд. Ни один мужчина не выдерживал такого темпа и жара, а Лиза только посмеивалась и требовала поддать ещё парку. Там она встречалась с чиновниками разного ранга и договаривалась о сделках разного плана, разной тематики, за которые приходилось давать нехилые «откаты» этим оболтусам. Это сильно раздражало Лизу, и всегда возникал немой вопрос: «За что?».
Семейная жизнь ей казалась скучной и была в тягость. После рождения ребёнка через девять месяцев после свадьбы Лиза некоторое время покормила дочку из своей вялой груди и перевела на искусственное вскармливание. За молочком для кормления младенца стал каждый день бегать в детскую молочную кухню Вадик, он же кормил, пеленал, мыл ребёнка, а Лиза полностью самоустранилась от его воспитания и вообще относилась к нему, как к чужому, будто случайно к ним попавшему. Зато Вадик в девочке души не чаял и практически не отходил от младенца, всё время проводил с ребёнком, нигде не работая, доверив управление своим ломбардом супруге. Девочка совершенно не была похожа ни на Лизу, ни тем более на Вадика, она походила больше на китаянку или монголку, напоминая внешностью главаря «братков». Однажды главарь сам посетил их жильё, которое они снимали после свадьбы, поздравил супругов с рождением ребёнка и подарил ордер на новую трёхкомнатную квартиру в центре города. А посмотрев на младенца, он ухмыльнулся и сказал:
– Ну что ж, пусть растёт. Когда вырастет, пристроим, не обидим, – и ушел, довольный собой.
Лиза, освободив саму себя от родительских забот, полностью переключилась на теневой бизнес, постоянно расширяя его по всем направлениям. Она бралась за реализацию нелегально добытой рыбы в местных заливах, оформляла её как транзит с других регионов и, тесно сотрудничая с таможней, переправляла продукцию в соседнее государство. Там покупала «бэушные» машины и оборудование, необходимое для строительства, которые успешно реализовывала в разных городах. Но и этого ей было мало. Елизавете Петровне хотелось личной славы, а не быть какой-то там «женой антиквара».
Как-то на очередной сходке она сказала об этом главарю «братков»:
– Послушай, Тима, почему я должна скрывать свою предпринимательскую деятельность и слушаться указаний этих придурков, сидящих в городском управлении и постоянно «откашливаться» им только потому, что они разрешают мне работать. А нельзя ли устроить так, чтобы я сама управляла этими взяточниками, и деньги заодно сэкономим, которые можно будет направлять на благое дело?
– Я уже думал об этом, нам надо заиметь своих людей в совете законодателей, где распределяют городской бюджет, для этого необходимо, так сказать, избраться в городскую думу, чтобы оттуда давать указания чиновникам. Но мне туда нельзя с судимостями, а вот тебе как дочке портового грузчика вполне можно туда попасть. Правда, это будет стоить немалых денег, но придётся раскошелиться на это направление. Так что готовься стать депутатом от портовых докеров.
– Я согласна на любой кипишь, кроме голодовки, её я не переношу органически, – рассмеялась Мяся.
Сказано – сделано. И на следующий год путём тайного незамысловатого голосования городского электората Елизавету Петровну выбрали в депутаты городской думы, где она стала отвечать за распределение средств на содержание детских домов и строительство нового жилья для сирот, достигших шестнадцатилетия. Здесь она сразу развила бурную деятельность со свойственной ей грубостью и наглостью. Расталкивала робких законодателей своим мощным телом от бюджетной кормушки, требуя увеличения финансирования для строительства домов сиротам, достигшим совершеннолетия и выходящим из интернатов. Лиза была в курсе, что после получения квартиры от города сироты по большей своей части не могли жить в них в связи со своей неприспособленностью к жизни и отсутствием денег на ремонт, приобретения необходимой мебели и вещей для самостоятельной жизни. Лиза с партнёрами быстро находила счастливцев, получивших квартиры от государства, и скупала их за полцены, взамен предлагая обустроенные общежития в порту и непосредственно на судах, ходящих в морские рейсы. Ребята сразу получали нехилые деньги и жильё с хавчиком, а Лиза – квартиру, которую со временем реализовывала с хорошей прибылью. Так что овчинка стоила выделки, и Лиза знала, за что боролась, матеря «слуг народа» за их стяжательство и корысть. Но существующие законодатели, обиженные вероломностью «женщины из народа», как они её про себя называли, стали писать жалобы и доносы на неё в разные инстанции о недопустимости колебания сложившихся устоев в распределении денег налогоплательщиков «среди своих» в кулуарах, возмущаясь поведением нового депутата Елизаветы Петровны «выбивать» у них бюджетные деньги, запланированные на «мутные», слабо отчётные делишки, грубым громогласным способом. Высшие инстанции также были недовольны попыткой перераспределения «мужицкой бабой» народных богатств, но ничего поделать не могли. Пришлось корректировать бюджет и прятать деньги от нахальной тетки в более витиеватые названия проектов типа «Восстановление утраченных лесных богатств» или «Редевелопмент промышленных территорий», куда вваливались солидные суммы. «Отчитаться всегда можно, если непонятно, на что», – рассуждали лукавые экономисты.
