Высокий, коротко стриженый парень плевал на приказы начальства. Последний месяц службы сместил приоритеты, выведя на первый план легендарный принцип «пох». Зачем работать Бичу? Когда за него шуршали «бесы» и «чайники». Прихватив с собой ящик с яблоками, парень устроился в дальнем отсеке склада. Пока кипела работа, Бич успел договориться с местными – рядом с ним как по мановению волшебной палочки нарисовалась бутылочка портвейшка – а может, и не одна – которую он неторопливо приговорил.

Команда собираться в обратный путь выдернула Бича из состояния абсолютного блаженства, в котором он пребывал последний час. Он  появился у грузовика, с трудом держась на ногах.

– Уработался, – пошутил кто-то, сидящий в грузовике рядом с Корбутом, но так, чтобы никто не слышал.

Грузовик резво помчался в часть, весело погромыхивая на ухабах «чайниками», скрывающими в гимнастерках десяток килограммов яблок – подарок «дедам». Тряска несколько усугубила состояние Бича. Он перегнулся через борт, щедро орошая сельскую дорогу содержимым желудка. И совсем уж было собирался занять прежнее место, когда грузовик тряхнуло на повороте. Бича подкинуло. Взмахнув ногами как ветряная мельница, он вылетел за борт.

– Водила, эй!

– Бича потеряли!

– Тормози, слышь?

Пока до водителя дошло, пока разобрались что к чему, пока сдавали задним ходом, выискивая лежащее в канаве грязное тело, на котором, кстати, позже не обнаружилось ни единой царапины, наступила глубокая ночь. Трехэтажным ругался лейтеха, наблюдая за тем, как втаскивали обратно в грузовик головную боль отцов-командиров.

Было часа два ночи, когда Корбут вместе с бойцами подходил к казарме. Кой черт дернул его войти первым, он не знал.

– Взвод, подъем! – дико заорал дневальный, словно наступил конец света. – Встречай подарки!

Корбут ступил между рядами двухъярусных коек. Низкий гул, зародивший в чреве казармы, перерос в ор. Слов разобрать было нельзя. Вновь прибывший отступил, почуяв неладное, но было поздно – в спину ему уже дышали товарищи. С верхних рядов, посыпались бойцы. Десятки орущих тел, закрыли проход. Темная волна, состоящая из рук, коротко стриженых голов, покатилась вперед, накрыв Корбута. Его сбили с ног, отбросили к тумбочке, пару раз приложив головой – да так, что перед глазами вспыхнули огненные точки. Он попытался вздохнуть – десяток тел, навалившихся сверху, пригвоздил его к полу, сдавив грудную клетку. На нем порвали гимнастерку, вывернув как внутренности вожделенную добычу. Корбут отчаянно пробовал пошевелиться, вывернуться, и не смог. Ему впечатали кадык, сдавили шею. Сверху, все напирали и напирали, ломая кости, лишая возможности вдохнуть…

Влад Корбут вскочил как ошпаренный, мутным после сна взглядом фиксируя развернувшиеся берега, обегающие бухту. Катамаран медленно дрейфовал, цепляя корпусами спины лениво бегущих волн. Пресыщенная добычей, отдыхала Ловушка, за последнее время успевшая пополнить коллекцию. У дальнего берега как вожак, отбившийся от стаи, выделялась красотка – двухпалубная яхта премиум класса.

Сон не отпускал. Влад поднялся с шезлонга, прошел к румпелю, придирчиво оглядывая окрестности. В груди еще теснился страх того, что в один «прекрасный» момент, несмотря на все усилия, вздохнуть так и не удастся.

– Черт бы их побрал, эти сны, – пробормотал капитан "Дикого", направляя катамаран к самодельному причалу.

Сколько лет прошло, а воспоминания свежи, словно все случилось вчера. Служба в армии не та зверюга, что с легкостью разжимает челюсти, почуяв кровь – наоборот. Она засела в голове, судя по всему, оккупировав пусть незначительную, но вполне определенную часть мозга. И время от времени напоминала о себе то удушающим ароматом яблок, то зловонным дыханием Анзора, устроившим как-то темную, то…

А может, воспоминания оттого и тревожат душу, что служба так и не завершилась? Потому что катастрофа, нашествие, апокалипсис – да назови события почти десятилетней давности как угодно – все это вместе взятое, случилось за две недели до вожделенного дембеля. Беда навалилась неожиданно, поставив точку на несбывшихся надеждах и подведя черту под мелочными разборками юнцов. Из которых в живых остались единицы – не хватит жизни, чтобы поднять из затопленных гротов бывшей воинской части сотни и сотни трупов.

– Старик! – крикнул Влад, ступая на берег. – Дед! Ты что, заснул? Встречай гостей!

Призыв глухо затерялся в тишине. Удивленный, Влад пошел по берегу. Дед придерживался традиционного образа жизни и никогда его не менял – он всегда ложился спать только после захода солнца.

«Пусть мир катится хоть к чертям собачьим! Если и осталась точка опоры – она внутри тебя самого, – приговаривал он, тыча себя пальцем в грудь. – Только дай слабину и покатишься следом».

Шипели волны, смешиваясь с песком. Отчего-то Владу стало неуютно. Молчали прежде говорливые птицы. И лишь ветер с удручающим спокойствием перебирал острые стрелы травы.

За низким кустарником обозначилась крыша дома. Его построил Дед своими руками, благо инструментов с подброшенных Ловушкой кораблей имелось в достатке. Вполне приличная изба – пара комнат с печкой и пристройкой, в которой часть помещения была отдана под склад нужных, а часть приспособлена для хранения ненужных, вещей. Дед не производил впечатление сентиментального человека, но чего тут только не было: статуэтки, медальоны, бутылки всех континентов, иконы разнообразных верований, бубны, свечи, золотые и иные украшения, женская обувь на шпильках, гитара и даже флейта… Всего и не перечислишь. Недалеко от дома, несколько на отшибе Дед соорудил небольшую баньку, до которой был весьма охоч.

Первое, что бросилось в глаза, когда Влад ступил на поляну – вольер с кроликами, которых хозяин всегда держал под замком, был открыт. И не просто распахнут, а разорен. На погнутых прутьях темнели заскорузлые комки шерсти.

Капитан катамарана сбавил ход и остановился, настороженно оглядывая окрестности. Стояла тишина. Влад двинулся к дому, достав из-за пояса нож, с которым не расставался никогда.

У крыльца лежал труп собаки, беспородного кобеля с кличкой Беспризорник. Но Влад понял это не сразу – толстый слой мух лениво взлетел, стоило подойти ближе. Псу не просто порвали горло, он был буквально расчленен. Из жестоких ран торчали побелевшие суставы и обломки костей. В оскаленной пасти копошилась разномастная мелочь.

Тонко и протяжно всхлипнуло. От неожиданности Влад пригнулся, перехватив нож удобнее. Приоткрытая дверь еще раз потянула расшатанную петлю и закрылась с легким хлопком.

«Надо уходить», – здравая мысль засела в голове.

Умом Влад понимал, что ему незачем идти в дом. Дед мертв. Скорее всего, на острове завелось нечто, истребившее все живое. Или, хуже того, старик окончательно простился с рассудком. И то, и другое паршиво звучало. Следовало отступить. Само собой, рейд вглубь острова откладывался. Единственным выходом из ситуации Владу виделся осмотр свежего приобретения Ловушки – яхты. Там могли быть и газовые баллоны для опреснителя, и бутыли с водой. Дед никогда ими не пользовался.

«На хрена мне тухлятина? – говорил он. – Когда у меня свежачок бьет из скалы».

Разум толкал назад. Но сердце говорило другое. Дед был человеком. Одним из немногих, претендующих на это звание после Катаклизмов. Поэтому капитан «Дикого» осторожно приблизился к крыльцу, состоявшему из двух ступеней, поднялся и, соблюдая меры предосторожности, потянул дверь на себя. Проявляя солидарность, та открылась бесшумно.

Впитывая и тошнотворный запах, и едва уловимый шорох, и свист ветра где-то наверху, Влад переждал пару секунд перед тем, как войти в дом.

Дед нашелся сразу. И в какой-то мере Влад испытал облегчение, обнаружив мертвого старика: не пришлось вступать в схватку с озверевшим хозяином острова. Потом, когда глаза привыкли к полутьме – вставленные в стены иллюминаторы много света не давали – проявились подробности. Дед лежал у печи и выглядел примерно так же, как верный ему пес, успевший возлюбить человека всеми фибрами собачьей души. С одной лишь разницей – мух на трупе не было и поэтому подробности не просто кричали, они вопили. Изломанный, истерзанный, словно угодивший в жернова стальной машины, старик лежал на боку, а рядом с ним, у стены, валялся нож.