– Мистер Вагнер будет тебя искать. Это бесспорно. – Сергей устало улыбнулся, словно ему предстояла рутинная, надоевшая до зевоты работа. – И он найдет тебя. Только, пардон, не совсем живую. Даже, я бы сказал, почти мертвую. Ах, эти горячие мачо с островов… Наиграются и бросят. Но ты – ведь та еще штучка, верно? Привыкшая получать все и сразу, разве ты позволишь так с тобой обходиться? Смертельная страсть.  Так бывает. И мир не перевернется. И будет стоять, даже если тебя не будет. Странно звучит, верно? Если это касается тебя.

Палуба качалась. Свет гас. Сил на то, чтобы дышать, не оставалось. Николь хотела одного – спать. Наверняка, можно было удержать себя в реальности мыслями о выживании и мести, но глаза слипались, дыхание прерывалось, стук сердца, отзвучав колокольным звоном, остался где-то позади. Выбор? Он есть всегда, так внушал отец. Правда, на сей раз он очень странный, этот выбор.

Сон?

Или смерть?

– Сергей Николаевич, капитан просит вас подняться в рубку. Надвигается шторм, нам лучше задержаться.

Слова рвались на гласные – долгие, нескончаемые. Сквозь слипшиеся ресницы, прилагая последние усилия к тому, чтобы не скатиться в темноту, Николь разглядела долговязую фигуру человека, возникшего в каюте.

– Понял, Зяма, – так же медленно, растягивая гласные, отозвался Сергей. – Закончи с ней.

– Будет сделано.

Потом надвинулась тишина. И оттуда, из оглушительного безмолвия выкатился полувздох, полушепот.

«Крас-с-сивая».

Николь дернулась, используя силы, отнятые у дыхания.

– Конечно, больно, – шелестело в темноте.  – Я знаю. Бедная девочка, я чуть-чуть ослаблю ремни. Николь… Красивое имя. И ты красивая…

***

«Крас-с-сивая» – слово еще шипело в ушах, царапая мозг, когда Николь открыла глаза. Лодка качалась на волнах, баюкая. Восходящее солнце успело опалить кожу, несмотря на принятые меры предосторожности. Накануне вечером, утомленная до потери сознания воспоминаниями и плохим самочувствием,  девушка отключилась, спрятав голову под лавку.

Николь плохо помнила вчерашний день. Вокруг царил безбрежный морской простор, да волны, несущие пену на вздувшихся гребнях.

Время от времени Николь впадала в забытье. Тошнота, от которой шла кругом голова, не проходила. Вечером измученная, близкая к последней грани отчаяния, девушка оторвала, наконец, подол от свадебного платья – такое несложное действие отняло все силы. Завернув голову и плечи в расшитую цветами вуаль, она свалилась под лавку и, наверное, потеряла сознание. Потому что нельзя назвать сном зыбкую, тошнотворную муть, в которой поджидало лицо жениха, который никак не назывался еще не опробованным на вкус словом "муж".

Утром девушка пришла в себя от солнечного ожога, кипятком жгущего кожу на щеке. Солнце забралось повыше, освободившись от сетей туманной пелены. Николь поднялась, вздрогнув от боли в спине. Облокотившись на борт, она просидела так долгое время, тупо разглядывая бесконечную гладь.

Текли часы. И ничего не менялось. Солнце ползло по небосводу, подтягивая за собой непослушное, ленивое время. Наверное, лодка плыла, но сказать точно было нельзя. Поднимались и опускались волны, создавая иллюзию движения, но все вокруг оставалось неизменным. Сама себе Николь казалась игрушечным персонажем, пойманным в рождественский шар небесного купола с  летящей мишурой солнечных брызг, рассыпанных по воде.

К полудню стало настолько жарко, что не спасал и оторванный подол. Николь пыталась с умом распорядиться куском доставшейся ей ткани – как всем рыжим от природы людям, ей загар был противопоказан.

Ближе к полудню она поймала себя на том, что разговаривает сама с собой.

– О чем я думаю? – сипло спросила она себя и ответила.  – О внешности. Меня, что, и правда волнует вопрос – как я буду выглядеть? Что я буду есть и, главное – пить! Вот о чем надо думать.

Почти ослепшими от постоянного блеска воды глазами, девушка дотошно оглядела бескрайний простор, ища ответа.

Океан молчал. Все вокруг казалось лишенным реальности. Лодка, солнце, море – место, где оказаться в одиночестве она не могла ни при каких обстоятельствах! Почти двадцать лет Николь прожила, ни в чем не испытывая нужды. Папка – милый, добрый, бросил к ее ногам весь мир, достаточно выбрать то, что нравится! Сильный, большой человек, он с детства внушал простую мысль: заработать может каждый – достаточно лишь желания и усердия. А бедные люди  просто лентяи, не считающие нужным напрягаться.

И что? Как теперь понять то, что Сережка – нежный, ласковый, внимающий каждому слову – вдруг решил избавиться от нее ради… пусть и больших денег! Лишить человека жизни – просто человека, без опознавательных знаков «любимая»  – уже непостижимое действо, а здесь… Все ради того, чтобы получить бизнес? Если одна яхта не способна утолить алчность, так неужели это сделают десять – домов, кораблей, островов. А дальше? Бывший жених тешит себя мыслью, что для него наступит неизбежное счастье? То, за которое заплачено кровью любившей его девушки.

– Боже… Боже…  Он никогда не любил меня. Все время врал, глядя мне в глаза. И ничего у него дрогнуло… А папка? Как он там сейчас? Господи, даже представить не могу…

Солнце двигалось, выжигая небосвод. Голубой цвет выцвел, утратил утреннюю свежесть. Николь тяжело дышала, ловя воздух пересохшим ртом. Страшные мысли накатывали подобно шторму в двенадцать баллов, накрывали огромной, мстительной волной «ты заплатишь за все, Сережка» и отступали, разбиваясь о риф отчаяния.

– Жива, я жива. Это главное, – шептала она, машинально скручивая жгут из тонкого кружева. – Я сильная, я смогу. Я выживу. И тебе не поздоровится, можешь мне поверить. И даже не моего отца ты должен бояться. Я сама, сама накажу тебя.  Подожди только, козел…

Качалась лодка, шипели волны, толкая борта пенными гребнями. Дул ветер, высушивая и без того потрескавшиеся губы. Николь не хотела есть. И поначалу она не чувствовала жажды. Лишь ближе к вечеру второго дня, когда перед глазами поплыли радужные пятнам, ей вдруг сразу до умопомрачения захотелось пить. С отвращением глядя на пространство, до горизонта заполненное бесполезной водой, она поднялась, почти бросив измученное тело на лавку. Потом потянулась к борту и опустила в прохладу руку.

– Ты хочешь моей смерти, я поняла… Тогда я буду пить это, ничего не поделаешь, – пожаловалась она Океану. – Я же так быстрее умру, да?

И Океан ей ответил.

Метрах в пяти от лодки вдруг вздулся валун и опал, скатываясь с круглой, белой поверхности. Из воды поднялась лысая человеческая голова, изборожденная свирепыми шрамами. Прямо на Николь уставились два огромных темных глаза. В черных зрачках на миг отразился и погас отблеск заходящего солнца.

***

– Взвод! Слушай боевую задачу. Видите ящики с яблоками в вагонах? Дружно разгружаем и ставим на погрузчик. Задача ясна? Вопросы есть? Значит, нет. Тогда выполнять!

Взвод, состоявший из только что прибывших из учебки желторотых пацанов, промолчал. Вопросов не было. Разгружать яблоки? Да как два пальца об асфальт. Уж всяк поинтересней, чем маршбросок в полной экипировке километров, этак, на пяток. Поскольку еще не поставленный на боевое дежурство взвод можно было послать куда угодно, туда его и послали. Не худшее место – на овощебазу.

– Слышьте, парни, – напутственно сказал сержант Айвазов, поймав Корбута за рукав перед посадкой на грузовик. – На овощебазу едете. Ждем с подарками. Вернетесь пустыми, ребята не поймут.

Новоприбывшие из учебки «чайники» указание усвоили влет. Да и как было не усвоить, когда его давал «дед», да еще таким задушевным тоном?

 Поначалу ящики с яблоками, пчелиными сотами забившие вагоны, казались подарком с небес. О какой работе могла идти речь, когда молодой организм после полугода на кашах и супах, требовал витаминов? Взвод объедался, торопливо заполняя пустоты в животах. И лишь когда на желто-зеленые бока нельзя было смотреть без отвращения, а от запаха воротило, началась разгрузка вагонов. Лейтеха забил на бывших курсантов – после того, как отдал приказ, он растворился на задворках вокзала и возник перед отправкой. Оглядываться приходилось лишь на Бича – без пяти минут дембеля, у которого в голове плескалась единственная мысль, и была она страшно далека от «боевых» задач взвода.