Он кивнул, стараясь успокоиться, стал с аппетитом есть. Все было красиво и вкусно. И тёплые шанежки со сметаной и печёная булочка, покрытая вареньем, которую тётя Лида называла почему-то «коврижка».

Поднял глаза на хозяек. Старшая улыбается, а Ольга смотрит внимательно и оценивающе. Правая ладонь под щекой, левая указательным пальцем ездит по краю пустого стакана:

– Так что ты хотел здесь найти, милый?

Его глупое волнение итак не отпускало, а здесь вообще заволновался.

«Что ж такое? Ольга меня прям завораживает!» – он собрался с мыслями и, стараясь быть спокойным, всё объяснил.

– Мне нужно найти нечто яркое, нетривиальное, выдающееся, написать об этом, и меня возьмут на хорошую работу.

– А странное можно?

– И странное можно, только ничего странного уже в мире нет. Обо всём сказано.

– А вот и нет, – Ольга по-школьному подняла руку, – я знаю странное!

– Расскажи!

– Я тебе суть расскажу, а уж ты сам потом подумай. Есть у нас в деревне дед Саня, живёт один. Только каждую субботу с утра растопляет он баню, в магазине покупает бутылку водки, а потом целый день стоит у забора один, до вечера. Вечером парится в бане, приходит домой и… всё.

– Что же здесь странного?

– А я не знаю, может, и ничего, вот ты и узнай. Тем более, сегодня суббота, его день. Пойдём со мной, поможешь мне ларёк открыть, а я тебе его покажу, когда за водкой придёт.

– Так вдруг не придёт? – засомневался Артём.

– Придёт, обязательно. Это повторяется уже третий год.

Парень не увидел ничего странного, но предложение помочь сыграло главную роль. Они пошли.

Женщина взяла Артёма под руку, как-то незаметно подстроилась под его шаг и идти с ней было легко и просто.

– Ты, получается, коммерсант местный? – он не знал, как начать разговор, но понимал, что надо что-то говорить.

– Можно и так сказать, только коммерсант – так себе. У нас здесь народ не слишком денежный. В основном все на подножном корме живут. Зарабатывают маленько только у фермера местного, Миши. Батрачат на него и ещё спасибо говорят. Кто недоволен – тот свободен. Поэтому довольны все…

Пришли. Её ларёк стоял напротив магазина.

– Конкуренция не давит?

– Нет, нормально. Мне хватает.

Она открыла широкие заставы на окнах, метлой махнула перед ларьком и, иронично вздохнув, сказала:

– Вот и всё, теперь ждать.

Он сел в ларьке за прилавок и, не зная что делать, задавал вопросы. Всякие глупости безразличные, и незаметно добрался до личного:

– Оля, прости, а почему одна?

Словно ожидая этого вопроса, она, внимательно посмотрев парню в глаза, наклонилась, показывая ровные груди в разрезе платья, и приблизила своё лицо к нему.

– Потому. Если хочешь знать, потерпи. Узнаешь.

И, улыбнувшись, пальчиком тихонько задела по кончику носа. Поймав её за руку, поднялся, оказавшись лицом к лицу. Она смотрела ему в глаза, не пытаясь освободить руку, но подождав несколько секунд, вздохнув, отошла к окну.

– А вон и дед Саня, – прерывая неудобное молчание, кивком показала в окно.

Просто пожилой человек: седой, невысокий, даже больше кряжистый, неторопливый, явно уверенный в себе. Простая светлая рубашка с узким воротом и длинными рукавами. Широкие серые штаны, заправленные в короткие яловые сапоги.

Дед подошёл к магазину, остановился, внимательно посмотрел в сторону Ольгиного ларька, кивком поздоровался.

– Он же нас не видит, – сумничал парень.

– Не видит, но знает, что я смотрю.

Через пять минут он вышел из магазина с авоськой, в которой лежали булка хлеба, пакет сахара или соли и бутылка водки.

Вечер

У него топилась баня, бело дымя чистым берёзовым дымом, блестело окно на дорогу, и сам он, как обычно, уже сидел у калитки. Когда Артём с тётей Лидой подошли к его ограде, он привстал, цыкнув на маленькую собачонку, которая их облаяла.

– Не шуми, Валтуз. Давай людей послушаем.

Он поздоровался, кивнув женщине и пожав руку парню.

– Саня, позволь моему постояльцу в баньке твоей попариться. Нам свою топить сегодня несподручно, а ему с дороги надо обмыться.

– Пускай идёт, пару не жалко, да и вода не куплена.

Дед ещё раз посмотрел мимо них в конец улицы, вздохнув, встал и направился в дом. Артём за ним, тётя Лида – домой.

Дед разлаписто шёл впереди, разводя полукруг левой рукой и, не останавливаясь, легко заскочил на крыльцо из пяти ступенек. В доме обдало прохладой.

– По жаре так лучше, спится спокойней и голове легче.

Он сел, показав ему рукой на лавку у окна, и несколько минут молчал.

– Жар терпишь? – вопрос с нескрываемой иронией.

– Да, люблю. У меня самого старики в деревне, так у них банька хороша.

– Хороша, говоришь? А ну, айда мою ценить!

Разделись в предбаннике. Артёма поразило тело деда. Иногда ходишь по лесу и встречаешь деревья, невысокие, но дико крепкие, словно витые вокруг ствола верёвками. Вот так и у него. По костям, под кожей наплетены мышцы, а по мышцам, как связующие верёвки – жилы.

Когда разделся, Артём даже растерялся контрасту. Ведь никогда он не был слабым, любит спорт и даже занимался в институте боксом, но… По деду можно было просто читать его жизнь, где каждая удача, добытая тяжёлым трудом, вплетала в тело победную мышцу, а тяжесть этого труда, порой беспощадного и единственно возможного – упрямую стальную жилу. Однако дед, посмотрев на гостя, одобрительно хмыкнул и, хлопнув по плечу, сказал:

– Молодец.

Он явно понимал, что парень, как обитатель «каменных джунглей», должен тратить больше времени только на то, чтобы быть похожим на мужчину.

– Пару боишься?

И хотя вопрос был прост и конкретен, он, понадеявшись на свой городской банно-саунный опыт, слукавил:

– Нет.

После предбанника парилка показалась маленькой и очень компактной. И, хотя слишком жарко не было, Артём понял: жарко будет. Веник лежал в глубоком железном тазу, в чуть зеленоватой, настоявшейся воде, а сверху плавали листочки, словно островки камыша в лесном озере. Баня натомилась.

Это сейчас всё чаще молодые да скорые могут затопить баню после работы и через час-два уже мыться. И всё больше именно поэтому не чувствуют всей прелести банного тепла, прогревающего человека насквозь, до костей, до расслабляющей все мышцы истомы. И не понять молодому, нахлеставши себя «холодного» веником, того блаженства и радости, которую испытывает по-настоящему прогретый и правильно пропаренный человек, упавший в предбаннике без сил на лавку. Не понять, ибо в спешке своей теряет он, непротомлённый до нутра, единство с сутью бани. В сыром пару, лишь обжигающем кожу, не очистишь душу и тело.

У деда баня была настоящая. Он не спеша вынул веник из таза, легонько похлопал по руке, хмыкнул и сказал себе понятную оценку:

– Дошёл!

Артём уселся на верхний полок поглубже, спиной к осиновым стенам, и сразу почувствовал тепло бревна и полка, именно тепло, а не обжигающий накал. Дед взял железный, с деревянной ручкой ковш и, ещё раз взглянув, спросил:

– Готов?

Компаньон мотнул головой. Он подчерпнул полковшичка настоя и плеснул на камни. В бане ухнуло! Вода, казалось, не долетела до камней, а испарилась над ними. В тело ударил жар, пугающе горячий, но быстро отступивший, превратившийся просто в жаркую, ароматную массу. Уши зажгло, парень закрыл их руками и машинально нагнул голову.

– Не суетись, милок, отступит. Грейся и дыши ртом, нутро тоже тепло любит, – дед навалился на деревянную подставку на полке и закрыл глаза, с шумом вдыхая полной грудью тепло, заполнившее пространство. Минут через пять он привстал, и, уже не спрашивая, плеснул ещё полковша. И хотя казалось, что тело привыкло, уши снова вспыхнули, и гость опять, закрыв их, наклонился.

– Вот, возьми, шапку надень, а то облезут.

Артём напялил на себя треух и поинтересовался:

– А ты?

– А мне не надо, я так привычный. Шапку на случай держу, вишь пригодилась. – Дед снова шумно задышал.